Бурса говорил не оборачиваясь, смотрел на улицу.

   — У вас ещё какое-то дело?

   — Да, — отозвалась гостья. — Я считаю, что племянницу вашу, Анну Владиславовну, в интересах нашего общества следует из Петербурга сейчас же убрать.

Наталья Андреевна откинув длинную руку на мягкий диванный подлокотник, говорила очень негромко, и нежные интонации голоса никак не соответствовали смыслу жестоких слов.

   — А в чём, собственно проблема? — Удивился Бурса. Он, теперь уж нарочито, повернувшись к своей гостье спиной, смотрел в окно. — Анна уж давно здесь, и до сих пор она тебе ничем не мешала. Что тебя так взбудоражило, Наташа?

   — Именно эти последние месяцы. Девушка, находясь постоянно в доме, неизбежно услышит лишнее, или уже услышала. Она не давала клятву, и легко может нас выдать. Я настаиваю на том, чтобы убрать её немедленно, а коли понадобится, то и силой.

   — Хорошо, — сказал Бурса, не отрывая взгляда от золотого шара, горящего над восьмигранной башней. — Хорошо, я куплю ей отдельный дом, но чуть позже, Наташа. Ты очень торопишь события. Девочка конечно же ничего не знает, она вообще ничего не видит и не слышит. Она читает своего господина Львова и совершенно счастлива. Я обещал 10000 дать за ней в приданое, так, что, думаю, от женихов отбоя не будет. Я думаю очень скоро всё устроится.

Книга, в порыве негодование брошенные на пол, так и лежала подле золотой лапы большого тёплого кресла. Увидев её, Анна фыркнула и устремилась вверх по лестнице за дядюшкой догонять. Ей показалось явно недостаточным его обещание.

На половине марша девушка передумала идти обычно через дверь, и решила напугать дядюшку.

В конце концов, официально она была ещё ребёнок. Она спустилась в подвал, и без опаски подошла к лифту.

Если бы не эта шалость юной Анны Владиславовны. Сколько бы несчастий впоследствии, скольких бед удалось бы избежать. Но кто же знает будущее.

Анна смело растворила небольшую тайную дверцу, опустилась в кресло, подвешенное на цепях, и также как делал это сам Константин Эммануилович, стала нажимать обеими руками деревянные рычаги.

Она вышла из лифта в библиотеке и на цыпочках, прокравшись за спиной неприятного секретаря-подхалима, оказалась стоящей у двери в кабинет с совершенно неожиданной для дядюшки стороны.

Дверь эта, в отличие от двери, ведущей на лестницу, идеально пропускала звуки.

У Бурсы в кабинете были гости. Дама?

Анна прислушалась.

   — И всё же я настаиваю на том, чтобы девочку убрать из особняка, — дошёл до неё голос Натальи Андреевны. — Повторяю, если понадобится то силой. Я думаю, остальные меня поддержат. Так что, Константин, будем ставить на голосование или ты сам всё нужное сделаешь?

«Почему Наталья Андреевна называют дядюшку на «ты», — удивилась искренне Анна, и только после этого сообразила, что речь-то идёт о ней самой. — Как же так силой? Почему меня нужно убрать? — подумала она, — неужели дядюшка не поставит её на место? Какая наглость! Какой позор!»

   — Договорились, — послышался за дверью приглушённый голос, на этот раз принадлежащий уже Бурсе. — Через две недели Анечке исполняется восемнадцать. Я даю слово, что в течение четырёх недель выдам её замуж.

Анна Владиславовна, услышав это, вспыхнула и отступила от двери.

   — Вы подслушивали? — шёпотом спросил секретарь.

   — Лучше бы, Серёжа, я этого не делала, — с трудом подавив слёзы, отозвалась Анна. Секретарь, на этот раз, показался не таким уж и противным. — Скажите, Серёжа, как мне отсюда незамеченной выскочить?

   — Только так, — секретарь указал на дверцу лифта.

Хитрый подъёмный механизм, связывающие полуподвал с кабинетом хозяина дома, имел одну особенность — двигаясь вверх, он не издавал почти ни звука, но, когда цепи начинали разматываться, опуская кресло с человеком, раздавался протяжный скрип. Скрип этот можно было хорошо услышать и в библиотеке, и в кабинете Бурсы.

Девушка надавила деревянный рычаг и сразу прикусила губку. Лязг и скрежет механизма чуть не выдал её. Но Константин Эммануилович, обычно чуткий к любому лишнему звуку, вовсе не услышал предательского лифтового скрипа. Бурсы был полностью поглощён картиной, развивающейся на улице прямо под окном.

Шёл лёгкий снежок, светило солнце, но поведение прохожих напоминало поведение диких зверей, в рассыпную, спасающихся от пожара. Только что улица была полна, и вдруг почти никого.

Три экипажа проворно свернули влево, на Малую Конюшенную. Один развернулся лихо посреди улицы и покатил обратно. Основная масса прохожих последовала бегом туда же, на Малую Конюшенную, а те, кто не мог быстро добежать до поворота, пытались укрыться за ближайшими зданиями.

Бурса увидел, как одна за другой опускаются занавески в помещениях управляющего конюшен, и как последний, ворвавшись в двери своего учреждения, запыхавшийся чиновник плотно запирает за собой.

   — Что там стряслось? — спросила Наталья Андреевна беспокойным голосом.

   — Принц Гамлет собственной персоной, — отозвался Бурса. — Разбегаются, как от наводнения. — Он усмехнулся и потрогал рукой свои волосы. — Честное слово, как от наводнения. Нужно будет рассказать ему об этом, он же не знает, какой переполох устраивает каждый раз.

Особые отношения связывали тайного советника Константина Эммануиловича Бурсу и Его Императорское Величество государя-императора Павла I. Являясь магистром Верхнего списка тайного общества «Пятиугольник», Бурса никогда и никому не рассказывал о том, как познакомился с императором.

Это была светлая майская ночь. Ночь без ветра и слякоти. Павел, тогда ещё Великий князь, инкогнито бродил по Петербургу. Душа будущего императора была в смятении. В простой карете, без гербов, а то и вообще пешком, подобно принцу Гамлету, он рыскал по ночному городу в поисках невозможной истины.

В ту ночь заднее колесо кареты Константина Эммануиловича застряло в выбоине брусчатки. Никого вокруг. А нужно толкнуть тяжёлый экипаж как следует.

Бурсу раздражил единственный прохожий, в тёмном широком плаще, замерший как статуя. Не сразу, не в первый миг тайный советник узнал наследника престола. Глаза Павла, вдруг глянувшие из-под чёрной ткани на него, были глазами сумасшедшего.

Только за несколько часов до того Павел узнал, что в Париже был казнён на плахе Людовик. Единственный, наверное, за всю эту ночь, налетевший порыв ветра, обдал тайного советника ледяным холодом.

Бурса нашёл в себе силы не показать страха. Он не стал просить незнакомца подтолкнуть застрявший экипаж, а напротив, пригласил его спрятаться от холода внутри тёплой кареты.

Они говорили тогда до утра — Великий князь и Тайный советник — сначала сидя в карете, потом в кабинете Константина Эммануиловича.

Натянутый как струна тонкий ум будущего императора немного смутился. Павел не в состоянии был понять самого факта: как это возможно казнить царя. Но его мысли об устройстве государства и возможной Конституции поразили Бурсу своей ясностью.

Перед ним на диване сидел, нервно сдавливая руку в руке, будущий властитель великой державы, и магистр общества «Пятиугольник» тогда преклонил колено и поклялся в верности.

В ответ на признание Павла, он рассказал о своём тайном обществе, о поисках эликсира бессмертия, и поклялся всеми силами поддержать великого князя.

Теперь Бурса, комкая края занавеси, стоял возле окна.

Увы, первые признаки сумасшествия, виденные им тогда, майской ночью, оказались в Павле I сильнее его нежной пылкой души.

Карета государя-императора появилась вдалеке, выросла на глазах, пронеслась мимо церкви Спаса и остановилась. Те немногие, что не успели скрыться и стояли на улице, низко склонялись и снимали шапки, женщины делали глубокие реверансы.

Замешкавшиеся богатые сани, принадлежащие, по виду, какому-то родовитому помещику, или князю, Бурса никак не мог разглядеть герба на дверце, покорно остановились при появлении императорского экипажа. Кучер, форейтор, лакей разом, как базарные марионетки сняли шапки.