На улице Луи Маршала было не протолкнуться. Краем глаза он увидел Яэль Гильбоа из газеты «Гаарец» и Сафи Ре-шефа с радиостанции «Галей Цахаль», которые оживленно беседовали с высоким незнакомым полицейским. В профессии репортера главное правило – быть первым, сделать материал раньше всех. На этот раз он точно опоздал, черт возьми.

Мобильник зазвонил. Снова Дори.

– Что там?

Амит ощутил его нетерпение.

– Я только приехал, – заорал он в трубку, пытаясь перекричать окружающий шум.

– Привези мне сенсацию. Ты знаешь, что такое сенсация, Гилади? – осведомился Дори и отключился.

Амит вздохнул. Бюджет газеты непрерывно сокращается, и само ее дальнейшее существование находится под вопросом. Немало журналистов в последнее время потеряли работу. В их числе настоящие профи, отпахавшие на журналистской ниве десятки лет и имеющие блестящий послужной список. Да, у Дори есть все основания требовать от него сенсацию.

Амит решил подобраться к высокому полицейскому, который сейчас отвечал на вопросы журналистов. Ничего другого ему не оставалось. Неделю назад Амит написал статью про высокопоставленного офицера, который с криками и проклятиями набросился на директрису школы, где учился его сын, и та поспешила вызвать полицию. Амиту позвонил влиятельный чиновник, попросил не ворошить эту историю и намекнул на ответную благодарность. Репортер был готов согласиться, но Дори заупрямился и решился на публикацию. «Если мы об этом не напишем, напишет кто-нибудь другой. В нашей профессии нет места сантиментам», – заявил он категорически.

Принципиальность – дело хорошее, со вздохом подумал Амит, но кто теперь согласится со мной разговаривать? Откуда я возьму сенсацию для Дори? Если повезет, полиция наложит запрет на публикации об этом изнасиловании, и тогда даже те журналисты, которые нарыли какую-нибудь информацию, ничего не смогут напечатать.

Мобильник снова зазвонил. «Чего ему опять надо?» – застонал Амит. На экране высветилось: «номер скрыт». Может, это звонок от Глубокой Глотки, которого он ждал весь день?

Репортер огляделся по сторонам в поисках тихого местечка, но его не было и в помине.

– Алло! – прокричал он в трубку.

Рядом с ним взвыла полицейская сирена.

– Алло! – крикнул он еще раз.

На том конце провода положили трубку.

Ярон Регев сидел в машине и смотрел на дом, где живет его дочь. Ему было все равно, сколько придется ждать. Он может торчать здесь ночь за ночью долгие месяцы, годы, пока не убедится, что с ней все в порядке. Когда она была маленькой и болела, разве он не сидел у ее кроватки ночи напролет? Так что же изменилось? Для него Ади по-прежнему маленькая девочка.

Он открыл пластиковую коробку с бутербродами, которые приготовила ему Ирит. Жена полагала, что он перегибает палку, что, раз уж Ади пожелала вернуться в свою квартиру, они должны уважать ее желание, но коробка с бутербродами стояла на кухонном столе каждый раз, когда он ехал к дому дочери.

Ярон быстро развернул бутерброд и бросил обертку на пассажирское сиденье. Завтра, вернувшись домой, он уберется в машине и выбросит все обертки от бутербродов, пустые стаканчики из-под кофе и пакеты из-под чипсов.

Может, Ирит права и он должен предоставить дочь ее собственной судьбе? Но вдруг он все-таки ей понадобится, пускай даже для совсем пустячного дела? Тогда за ним далеко ходить не придется – и трех минут не пройдет, как он будет рядом с Ади.

В последнее время он часто вспоминает ее маленькой девочкой. Как дочка начинала ходить, говорить, как он водил ее в садик и забирал оттуда, и тогда она бежала к нему, обнимала маленькими ручонками за ногу, не отпускала штанину и смеялась. Как она смеялась! Заразительный заливистый хохот, которому вторила вся семья, наполнял Ярона бесконечной радостью.

Ему больно это вспоминать, потому что Ади перестала смеяться. Она сидит часами, погрузившись в себя, глядит на свои руки, лежащие на коленях, и плачет. Плачет без остановки, совсем беззвучно, но каждая ее слеза, как в китайской пытке водой, капает ему – нет, не на голову – на сердце.

После того страшного дня Ярон постоянно находится на грани – вот-вот взорвется. Он старается быть сильным ради Ади, ради Ирит, но чувствует, что силы покидают его и он мало-помалу теряет рассудок. Все валится из рук. Не получается сосредоточиться, невозможно ни спать, ни работать.

Если ему удается задремать, его мучают одни и те же кошмары. Он видит, как Ади лежит на земле и в ужасе умоляет сохранить ей жизнь, а странный человек, какой-то безликий зверь, насилует ее. Залитые слезами глаза Ади заглядывают в глаза отца, взывают о спасении. Он бежит к ней, тянет руки, пытаясь освободить, оттащить ее, но у него не получается. На лбу у Ярона выступает холодный пот. Он хочет закричать, но не может издать ни звука. Не может даже заплакать. Если бы он мог хотя бы плакать!

Энергичная песня из радиоприемника разбудила Ярона. Хоть он и хорохорится перед Ирит, но ему тяжело сидеть так целыми ночами. Все тело болит. Он отключается на несколько минут, затем просыпается в панике, и так всю ночь напролет. Ночь за ночью. Три недели. Без отдыха и перерыва. Досыпать Ярон пытается днем, дома, на работе, когда Ади тоже уходит в офис. Там она, хотелось бы надеяться, в безопасности.

Ярон приподнялся посмотреть, который час. Шея совершенно затекла. На часах половина второго ночи, Ади, скорее всего, спит. Может, стоит уехать и поспать дома? Ирит наверняка обрадуется.

Он выпрямил спинку сиденья и потянулся было включить зажигание, но рука замерла на полпути. А если она вдруг проснется и захочет побыть с отцом?

Откинувшись на сиденье, он широко зевнул. Голова налилась тяжестью. Сходить, что ли, в круглосуточное кафе за углом и взять кофе? В Тель-Авиве есть возможности, которых нет в других местах. В Хадере уж точно нет. Но все равно он не хотел бы жить здесь. Конечно, Хадера уже не тот крохотный городок, как в те времена, когда дети были совсем маленькими и все знали друг друга. Но там по-прежнему нет той отчужденности, которая царит в больших городах.

Глаза снова начали закрываться. Подремлю пять минут, а потом пойду и выпью чашку кофе, решил он. Но тут же выпрямился, как подброшенный: мимо машины прошел высокий худой мужчина в бейсболке.

Улица была пустынна. Мужчина шел медленно, внимательно глядя по сторонам, словно что-то искал. Отойдя метров на тридцать, он неожиданно исчез из виду. Ярон весь вытянулся, стараясь разглядеть, куда делся этот тип. А, вон его макушка, он просто присел, спрятался между двумя припаркованными автомобилями и выжидает. По другой стороне улицы идет длинноволосая девушка, она вот-вот поравняется с притаившимся мужчиной.

Как это понимать? Неужели этот парень и есть насильник? Явился сюда в поисках новой жертвы и выслеживает длинноволосую девушку так же, как месяц назад выслеживал Ади. Потому и между машинами спрятался, гад!

Что, черт возьми, теперь делать? Этот шанс нельзя упустить. А вдруг удастся спасти девушку и поймать насильника? Нужно хотя бы попытаться.

Ярон выбрался из машины. Старался действовать бесшумно, но звук хлопнувшей дверцы нарушил ночную тишину. Он двинулся к тому месту, где притаился мужчина. Тот словно застыл – ни единого шороха. Ярон подходил все ближе. И тут у него перехватило дыхание: мужчина внезапно одним быстрым движением поднялся, повернул голову и пристально посмотрел на него. За эти считаные секунды Ярон успел запомнить все черты лица незнакомца – длинный подбородок, орлиный нос, тонкие губы и особенно – встревоженные, перепуганные глаза.

Девушка на ходу обернулась, взглянула на них и пошла дальше, довольно скоро свернув в один из дворов. Мужчина снова бросил взгляд на Ярона, должно быть не зная, как поступить. В ответ Ярон заглянул ему прямо в глаза – и теперь он знал наверняка. Именно этот человек изнасиловал его доченьку, его Ади. Все сошлось: телосложение, бейсболка, прогулки поздней ночью, засада на жертву – длинноволосую девушку, испуганный взгляд человека, смекнувшего, что попался.