Она взглянула на экран телефона. Что написать Асафу? Извини, но мне сейчас немного сложно выйти поразвлечься, потому что я то и дело заливаюсь слезами? Или – мне очень жаль, но одна лишь мысль, что ты до меня дотронешься, вызывает у меня рвоту?

Вчера днем Ади решила, что все забудет, преодолеет себя и вернется к жизни. В порыве решимости она даже сумела встать с кровати, убедив себя, что это возможно, но через минуту снова рухнула на простыню и накрылась одеялом. А что, если он ее чем-нибудь заразил? Сделал ей ребенка?

Дрожащими пальцами Ади набрала эсэмэску Асафу: встретиться с тобой не могу, дело не в тебе – во мне самой, извини. Он сразу ответил, прислал грустный смайлик. Она снова зарыдала. А затем, обессилев, заснула.

Разбудил ее звонок мобильного. Родители. Они уже пятый раз звонят, а она не берет трубку. Вчера Ади послала им сообщение, что не придет на традиционный пятничный ужин. Решила ничего не рассказывать, чтобы не причинять боли, а еще потому, что знала: если они увидят дочь в таком виде, то потащат ее в больницу и в полицию. Она не была к этому готова. Пусть бы все оставили ее в покое: проще зализывать раны в одиночестве, а не в окружении любопытных полицейских и врачей, детально изучающих ее тело.

Родители снова позвонили. Она отключила звук в телефоне.

Сначала она решила, что ей просто показалось. Но нет. Кто-то стучался в дверь. Снова и снова. Сначала негромко, потом сильнее. Ади задрожала от страха. Неужели он вернулся?

Посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Время исхода субботы.

Кто бы это мог быть?

Она продолжала лежать в кровати, затихнув и боясь пошевелиться. Может быть, он уйдет, устанет стучать и оставит ее в покое. Ей хотелось одного – остаться одной.

Но стук в дверь не прекращался, становился лишь сильней и настойчивей. Что она будет делать, если он выломает дверь?

И тут Ади позвали по имени. Она попыталась сосредоточиться, прислушаться.

Нет, она не ошиблась. Она узнала голос.

Амит Гилади просмотрел названия новых порнороликов, загруженных на его любимом сайте. Время от времени он кликал мышкой, чтобы посмотреть какой-нибудь из них, казавшийся ему возбуждающим, но меньше чем через минуту смотреть переставал и начинал искать другой. Ему было трудно сосредоточиться. Он снова и снова бросал взгляд на мобильник, лежавший на столе, в надежде, что тот зазвонит. Его источник, Глубокая Глотка,[1] как он про себя называл его, обещал, что позвонит вечером и сообщит, где оставил конверт с материалами.

Амит пока что никому не рассказывал о своей беседе с этим загадочным человеком. Если истинность фактов удастся доказать, репортаж будет принадлежать ему и только ему. Уже семь с половиной месяцев он освещает криминальную тему в тель-авивской районной газетенке. И плюс к этому, представьте, еще и тему образования. Образование на него навесили полтора месяца назад, когда ведавшего им сотрудника сократили в рамках «оптимизации». Амит многому научился, особенно у редактора Дори Ангели, и теперь мечтает поскорее перейти в высшую лигу, стать настоящим журналистом-расследователем, а не жалким репортеришкой, освещающим скучные местные события.

Глубокая Глотка связался с ним по телефону и сообщил, что располагает информацией о коррупции в израильской полиции. По его словам, старших офицеров, близких к комиссару полиции, отправляют за границу на фиктивные учебные курсы, и они там отдыхают в пятизвездочных отелях за счет налогоплательщиков. Он даже назвал имена нескольких офицеров и отели, где они останавливались.

Амит попытался разузнать, откуда у звонившего такая информация. Может, он сам полицейский? А если да, то какое у него звание? Но тот отреагировал резко: еще один вопрос подобного рода – и разговор будет окончен. Амит все же упорно доискивался, почему позвонили именно ему, ведь такой репортаж вполне годится и для центральной прессы. Информатор на это ответил, что большинство офицеров, о которых идет речь, – из тель-авивского округа, а газета, где работает Амит, отличается бойцовским характером, однако ответ показался репортеру неубедительным. Прежде чем двигаться дальше, он потребовал показать документы, свидетельства. Бывало, что и более опытные журналисты ломали себе карьеру, поторопившись сдать материал, не проверив факты. В этом вопросе Глубокая Глотка как раз проявил понимание: пообещал Амиту еще раз позвонить в воскресенье вечером и сказать, куда положил конверт с компроматом.

Начиная с полудня Амит места себе не находил, ожидая звонка и пытаясь сообразить, что ему готовят. Но пока ничего не происходило. Стрелки показывали уже одиннадцать часов вечера, а информатор так и не звонил. Может, он передумал или – еще хуже – обратился в другую газету?

Репортер лег на кровать и уставился в потолок с шелушащейся краской. Хорошо бы снять квартирку поприличнее и в другом районе, но на свое жалованье он может себе позволить лишь крошечную комнатушку на шумной улице Алленби, притом на первом этаже. Запах фалафеля из ближайшей закусочной щекотал ноздри Амита. Даже на это у него нет денег, и он вынужден есть фаршированные перцы, которые готовит его мама.

Звонок мобильника прервал размышления журналиста. Он шустро потянулся к телефону и от волнения чуть не уронил его.

– Скажи, Гилади, для чего, черт возьми, я держу тебя? – услышал он в трубке, к своему разочарованию, сердитый голос Дори.

Амит молчал. Дори, конечно, горазд ругаться, но у него острый глаз и хороший нюх на сенсации.

– Хватит дрочить. Там, вокруг, есть мир, где происходят события, – продолжал Дори, не дождавшись ответа.

– Я тебя слушаю, Дори. Что случилось? – тихо проговорил Амит.

Он довольно быстро научился не реагировать на провокации редактора, но поклялся, что в один прекрасный день тот еще ответит за все унижения. Он, Амит Гилади, непременно найдет какую-нибудь сногсшибательную сенсацию и уйдет, хлопнув дверью перед носом этого недоучки. А пока приходится держать язык за зубами. Дори нужен ему больше, чем он нужен Дори.

– Это ты должен мне говорить, что случилось! На улице Луи Маршала произошло изнасилование, вся полиция уже там и все журналисты, кроме моего криминального репортера, который сидит дома и чешет яйца! – проревел редактор.

Амит покраснел. Вот это прокол. Неудивительно, что Дори злится. Он посмотрел на свой портативный передатчик, настроенный на полицейскую частоту вещания. Да ведь он выключил его днем, ложась вздремнуть, а потом, задумавшись про Глубокую Глотку, забыл включить.

– Извини… Я не знал… – промямлил он.

Замечательно. Просто великолепно. Если не соблюдать осторожность, то, замечтавшись о переходе в центральную газету, он имеет шанс вылететь из местной. Дори не склонен к сантиментам. Одна ошибка – и ты уволен. Профессионализм для него на первом месте. Несколько дней назад он уволил Нааму, медицинского репортера, за ошибки в материале, присланном в редакцию. «Дура! Убирайся, чтоб я тебя не видел!» – костерил он ее на глазах у коллег. Возможно, Амита ждет такая же участь. Хотя ему здесь и не нравится, но найдется немало желающих занять его место, уж он-то знает.

– Твои извинения не приняты, – прорычал Дори ему в ухо. – Вынимай палец из задницы и лети туда немедленно. И к завтрашнему утру принеси материал на пятьсот слов.

Амит помчался на скутере к северным кварталам, по дороге пролетев несколько светофоров на «розовый», как он выражался, свет. Таких проколов допускать нельзя. Он понимает, почему Дори вне себя. Репортажи об изнасилованиях увеличивают газетные тиражи, особенно если роковой жребий падает на благополучный и респектабельный район – последнее, казалось бы, место, где может совершиться преступление. Люди, увы, не догадываются, что «благополучный район» – необоснованное клише. Работая криминальным репортером, Амит усвоил: преступления случаются где угодно.