Улыбка с лица офицера пропала.

- На твоем месте я бы забыл все, как страшный сон, сбегал бы домой, успокоил бабушку, а потом отправился прямо к подружке, - сказал он настойчиво.

Это прозвучало как приказ.

Девушка-полицейский робко подала голос:

- Но, майор Джонсон, сэр, сейчас ночь Рождества, и вряд ли в центральную больницу пустят...

Офицер вскинул руку, и девушка замолчала, прервав себя на полуслове.

- Вот именно, лейтенант, сейчас Рождество, и юной леди просто необходима компания, - сказал он, улыбаясь теперь по-настоящему. - Давай, беги, боец. Поторопись.

Я вскочил со стула и хотел отдать честь, но спохватился и просто замер на секунду, вытянувшись во весь рост.

- Спасибо вам, сэр, - сказал я с искренней благодарностью. При мысли о Лоле мне стало не важно, почему он помог, просто радостно, что все вышло так хорошо.

- Я просто выполняю приказы, - сказал офицер.

Нетерпеливо кивнув, я помчался к выходу, по пути неловко натягивая куртку. На улице все еще шел снег. Пока я бежал, он пытался укрыть меня с ног до головы, набивался за воротник и лез под полы распахнутой куртки. Обычно убранный в карман пустой рукав вывалился наружу и хлопал за спиной сломанным птичьим крылом.

Парк за парком, улица за улицей. В черном небе за белым снегом взрывались цветные фейерверки, россыпи огней горели на домах и деревьях.

Снова я очутился в центральной больнице. Недовольная работой в праздник медсестра на посту сообщила палату и этаж, но не хотела пускать меня до утра. Кроме нее и скучающего охранника в больнице никого не было, потому я дождался, когда они оба отвлекутся и проскользнул в пустой коридор.

Бегом поднявшись по лестнице на второй этаж, я так никого больше и не встретил. Палата Лолы была в самом конце коридора. На дисплее на двери мерцала надпись "Долорес Гарсия" и код, который считывали коммы врачей, получая доступ к истории болезни. Я перевел дух перед дверью и заглянул внутрь.

В палате горел только крохотный ночник у изголовья. Лола лежала на кровати, укрывшись с головой, почти незаметная под тяжелым одеялом, такая маленькая, только встопорщенные кудряшки торчали наружу. Я подошел неслышно, но она дернулась и села, повернувшись ко мне, прячась в одеяле. Узнав меня, она откинулась на подушку и слабо улыбнулась.

- Они таблетки хотели дать, чтоб я спала, - сказала она шепотом. - А я притворилась, что сама уже уснула, они поверили и ушли.

- Может, лучше бы было поспать? - я кинул заснеженную куртку на спинку стула и осторожно сел на край кровати, вглядываясь в Лолино лицо. Глаза у нее были опухшие и красные. Видимо, шок прошел, она снова могла говорить. Значит, ничего плохого не случилось?

Лола пожала плечами.

- Неуютно тут. Я без плюшевых своих спать не смогу, - сказала она. - Знаешь же, сколько их у нас дома.

- Ага, целая куча, - подтвердил я. - Хочешь, схожу, принесу парочку? Мне не сложно.

- Не, ты чего, там холодно, - Лола посмотрела в окно. Там переливался огнями фейерверков густой белый снег. Здесь, в палате, не было слышно взрывов, цветные вспышки оставались беззвучными.

Тишина.

Мы молчали какое-то время. Лола протянула руку, я взял ее лихорадочно горячую ладошку.

- Ты не думай, у меня все отлично, - зашептала она быстро, садясь в кровати и наклоняясь ко мне. - Не беспокойся, если будешь переживать, я буду себя виноватой чувствовать еще больше! Не надо за меня переживать! Я там растерялась просто. Уже руки мыть вышла, а он меня обратно в кабинку затащил. Рот мне закрыл и сказал молчать, за руку схватил, платье пытался порвать. У него глаза были такие страшные, черные, мертвые... Ты все правильно сделал, точно-точно, а я в порядке...

У нее задрожали губы, подбородок затрясся, она еще крепче вцепилась в мою руку.

- Я просто так испугалась, что он что-нибудь сделает со мной, и я буду такая... грязная, жалкая, никому больше не нужная, - закрыв глаза, совсем тихим шепотом сказала она.

От ее слабого голоса у меня все внутри заныло, заворочалось в животе комом, закололо иголками в самое сердце. Ощущения были незнакомыми и слишком странными, вместо них быстро пришла злость, понятная и простая.

Я порывисто дернулся к ней и обнял как мог, изо всех сил. Лола пискнула, кажется даже хрустнули ребра.

- Если бы я мог, я бы снова снес ему башку, - сказал я куда-то ей в волосы. - А тебя за такие слова хочется или стукнуть хорошенько, или, вот, обнять как следует. С чего это ты решила, что какая-то ерунда может сделать тебя ненужной?

- Но это же позор такой, - беззвучно, одним дыханием сказала Лола мне на ухо. - Никому не признаться, никому не пожаловаться... Никто не поймет. Еще и в туалете, а там везде люди... Будут пальцем показывать... И осуждать! А вдруг, это я виновата? Спровоцировала его. Зря с ним рядом оказалась.

- Если его провоцируют маленькие девочки на такие дела, то я рад, что он помер, - с растущей злостью прошипел я сквозь зубы. - Не смей даже думать, что ты в чем-то виновата. Он просто злодей. Никто же не обвиняет принцесс из сказок за то, что их крадут злые волшебники?

Лола тяжко сопела, покорно положив мне голову на плечо. Я не знал, удалось ли ее убедить, но очень на это надеялся.

- Давай спать ложись, - сказал я, отпуская ее и отодвигаясь обратно на край кровати. - Никуда не уйду, буду тут сидеть. Чтоб никакой бука не пришел тебя во сне пугать, и даже без твоих плюшевых друзей спалось хорошо.

Лола шмыгнула носом и стала тереть кулаками глаза.

- Мне не страшно, не страшно, я храбрая и сильная, - сказала она очень грустным тоненьким голосом. - Честно-честно, совсем не страшно. Я уже не боюсь и не переживаю, все отлично... Но ты все равно посиди со мной, ладно?

Сон одолел меня к утру, и я свернулся калачиком в ногах у Лолы, накрывшись краем одеяла. Кровать была большая, Лола маленькая, потому я совсем ей не мешал.

Меня разбудила уже знакомая медсестра с розовыми, как сладкая вата в центральном парке, волосами.

- О, малыш, я все понимаю, ты переживал за сестренку, но ее итак сегодня отпустят, так что дуй домой, - щебетала она, аккуратно выставляя меня из палаты.

Моя куртка была сырой от растаявшего снега. Выйдя на улицу, я поежился и пожалел, что мой шарф остался где-то в кафе.

Утро Рождества было сонным, тихим и молочно-белым. Погасли огни, прекратился снегопад. Парки и улицы пустовали.

Бабуля спала, в квартире было темно. С кухни пахло ванилью и вчерашним пирогом. Еловая ветка с игрушками почти осыпалась, иголки ровным слоем лежали вокруг нее на столе.

Я залез в душ, включил горячую воду и долго стоял, закрыв глаза, пытаясь согреться. Рука еще с вечера мелко дрожала, когда я сжимал кулак. Несуществующая правая рука вторила ей неприятной пульсацией. Я растирал обрубок, шевелил туда-сюда плечом, вращал шеей, но избавиться от этой боли не мог.

Горячий душ смыл остатки тревожных мыслей, но когда я лег на диван в гостиной, пытаясь уснуть, они вернулись обратно.

Кто я? Почему мне не страшно отнимать жизни? Откуда эта ярость, дающая силы без сомнений сделать страшный выбор? Почему мне не стыдно, не страшно, не жалко никого из них, ни Швабру, ни убийцу-шпиона, ни наркомана-бармена?

Да, они те, кого можно назвать "плохими". Но ведь они были настоящими, живыми людьми. Кто-то может страдать по ним прямо сейчас, как я бы страдал по Лоле, если бы она...

Я постучал себя по лбу, запрещая думать в эту сторону. Лучше буду думать об Академии. Раз этот майор Джонсон, или как его там, мне помог, значит кто-то действительно хочет, чтоб я туда поступил.

Иного объяснения у меня просто не было. Военные заинтересовались убийцей-шпионом, которому я помог сдохнуть, а потом вытащили меня из сегодняшнего переплета с наркоманом-барменом.

Зачем им мальчик-калека, сирота с нижней Земли? Наверное, однажды я буду идеальным солдатом. Тем, кто не боится убить.

--