Ему все еще девять, но уже с половиной, что в таком возрасте - большая разница. Скоро лето и каникулы. В городе, где живёт Джейк, лето не сильно отличается от других времен года, но тетка обещала свозить его на старые песчаные карьеры и в большой город, что находится далеко-далеко, через много миль по железной дороге отсюда. Один раз Джейк видел карту их штата, потому запомнил ее навсегда.

За две недели до конца учебного года Жирдяй зашел к нему вечером и позвал поговорить. У подъезда ждал Швабра, с удара камнем прошла уже куча времени, но голова его все еще была перемотана бинтом. Жирдяй испарился, во дворе остались только они двое. Швабра позвал Джейка пройтись и пообщаться по душам. Соглашаться Джейку не хотелось, в воздухе знакомо пахло дракой, но трусом показать себя нельзя.

Ярчайшая картинка в его памяти - быстро темнеет, несмотря на конец весны. Джейк и Швабра идут рядом по хлюпающей грязи вдоль насыпи, по пустырю с воронами, мимо большой свалки, потом по ржавой лестнице через пути.

Тоскливо гудит в дальних далях поезд. За спиной раздается собачий пронзительный вой. Душно и холодно пахнет землей и креозотом.

Они поднялись на пути. Джейк со всей смелостью повернулся к Швабре лицом, готовясь к совершенно очевидной драке. Но все сразу пошло вовсе не так.

Неуловимо быстрое движение, и в руках Швабры острый осколок щебенки. Зуб за зуб - и гулкая, звонкая боль пронзает голову Джейка.

Протяжный гудок поезда вторит ей уже совсем близко.

Часть первая. Земля.

--

Теперь я уверен - моя настоящая жизнь началась в этот миг. Как из пепла голову подняла, выглянула, чтоб запустить новый цикл.

Новый поворот вечного колеса.

Сперва было холодно.

Я спал без снов и отстраненно, медлительно думал, что теперь так будет всегда. Чернота вокруг казалась сплошной и бескрайней, как толща стылой тягучей воды. Я смотрел в никуда, пока мои мысли не покрылись инеем, все тише ворочаясь со скрипом колючего снега.

А потом появился свет. Птица, раздвинувшая алыми огненными крыльями черноту и обнявшая меня за плечи мягким теплом. Свет заполнил мое сознание доверху, темнота оказалась просто грозовыми тучами, полными глупых кислых дождей, а из-за них, смеясь надо мной, выглядывало огромное светлое небо.

Лазурное, яркое, чистое.

Конечно, я знал из школьной программы, что до Войны даже тут, внизу небо было голубым, но никогда не мог его представить себе.

Два синих кусочка неба растаяли в жаре желтого Солнца, птица осторожно опустилась на землю, растворившись надо мной языками живого костра, и я проснулся.

Реальность оставалось серой, как и все под покровом бесконечных туч. В открытые глаза сразу полилась грязная вода.

Я лежал рядом с путями, на насыпи, в паре безопасных метров от железной дороги. Земля вокруг дымилась под набирающим обороты ливнем. Надо мной рычали облезлые страшные морды.

Дикие собаки с пустыря?

Оскалы все шире. С гнилых зубов капала мутная пена.

Я умру, едва успев родиться заново?

Одна из тварей уже успела вцепиться в мою ногу ниже колена и теперь поспешно трепала ее, изо всех сил тряся головой.

Боли я не чувствовал, как и страха, будто смотрел за телом со стороны. Помню, как сильно пахло гарью и жареным мясом. Две собаки уже драли что-то в стороне.

Больше ничего я увидеть не успел, в следующий миг наверху раздался шум двигателя, и меня ослепило фонарем. Собаки ринулись врассыпную. Кто-то спустился ко мне и медленно поднял на руки. Я снова почувствовал тепло, уже иное тепло, человеческое, и ощутил облегчение.

-- ***

Сколько я был без сознания - не знаю, но едва открыл глаза, сразу понял, что случилось что-то серьезное. Что-то, чего никогда до тех пор не случалось, не виделось во снах, не встречалось мне на белом свете. То, что может перевернуть вверх тормашками всю мою старую жизнь.

Свое сердце в груди я ощущал словно впервые. Оно и правда всегда так билось, четко и громко, прямо вот здесь, под самыми ребрами? На миг мне показалось, что его стук раздваивается, но все иные чувства смыло волной беспокойства.

Где я?

Сверху был бесконечный белый потолок, в уши лезли негромкие стоны и ругань десятков людей, голова упиралась в каменно-твердую подушку, а в носу мешалась противная пластиковая трубка.

Поворот головы лишь немного прояснил картину. Рядом с моей совершенно белой кроватью сидела моя черная старая тетка, еще больше, чем обычно похожая на огромную ворону со свалки. Голова ее, как всегда оплетенная деревянными бусами с кучей цветных перышек, лежала подбородком на груди, глаза были закрыты, на медном морщинистом лице застыла гримаса отчаяния.

Будто она недавно видела что-то невыносимо ужасное.

Во мне начал подниматься страх, мурашками пробираясь по телу, холодом стискивая желудок.

Где я, черт возьми?

Сразу за теткой стояли еще белые койки, некоторые заправленные, некоторые со спящими людьми. Длиннющая палата на пару дюжин человек, если не больше.

Больница, так? Не наша, в нашей я бывал сотню раз. Что-то более серьезное, может быть, даже Верхний Город?

Вместе с мыслями в разум закрался еще один росток чистого, острого, как битое стекло страха.

А зачем меня сюда привезли?

Тела своего я не видел, укутанный одеялом по самую шею. Болела левая нога, колюще и противно, как сотней иголок ужаленная. Мерзко ныла правая рука, словно я напрочь ее отлежал. Голова казалась раздутой, точно воздушный шар. Вращать ей было мучительно, от каждого движения меня начинало тошнить. В сгибе локтя левой руки была воткнута раздражающая иголка капельницы.

Больше всего бесила торчащая из носа трубка. Я заворочался, собираясь выдернуть ее ко всем чертям.

Ну, точнее, только попытался. Правая рука, спрятанная где-то под одеялом вдоль тела, отказывалась слушаться, только сильнее отвечала тупой ноющей болью.

Эй, я что, в гипсе? Или что там такое?!

Растущий страх полоснул частым пульсом, встал в горле скользким комком тошноты.

Ну, нет, так нельзя!

Я упорно вытащил трубку уже другой рукой, разодрав себе изнутри все горло, стиснув покрепче зубы и не давая себе издать ни звука. Трубка скользкой кишкой повисла в моей руке.

Ладно, теперь разберемся с капельницей.

Бросив трубку, я озадаченно пошевелил в воздухе пальцами.

Как иголку-то достать? Ау, правая рука!

Что-то тут не так. Страх напомнил о себе мурашками. Воздух с трудом протискивался в легкие, став густым, как кисель.

Я резко сел, игнорируя подскочивший к горлу желудок, и кое-как содрал с себя одеяло.

Сердце екнуло, пропустив удар.

От моего крика тетка проснулась и тут же бросилась меня утешать, обливая градом крупных бесполезных слез.

А я орал, испуганно и возмущенно. Правой руки просто не было.

-- ***

Остаток недели я валялся дома, вылезая из-под одеяла, только, чтобы справить нужду. Меня до сих пор тошнило, голова порой казалась каменной, а искусанная нога откликалась болью при ходьбе. Но не об этом были все мои мысли.

Мне было грустно и невыносимо обидно. Я не мог понять, почему это случилось со мной. Почему Швабра так поступил?

Он специально привел меня на пути. Если он хотел кинуть камень, то мог сделать это в любом месте. Но он хотел другого. Даже мой детский разум понимал это.

Убить. Меня.

Покрытый бинтами мерзкий обрубок на месте правой руки я спрятал в длинный рукав рубашки, завязав ее узлом в районе локтя. При перевязках я старался отвернуться и не смотреть. Кожа на остатке плеча стала бугристая, покрасневшая, словно обожженная. Стягивающие края раны неровные швы разбухли и потемнели.

Совсем не круто. Уродство какое-то. Мне хотелось рыдать, но даже этого не получалось.