— Звучит очень впечатляюще, — д’Агоста продолжал конспектировать. — Но я часто замечал, мистер Обадже, что когда кто-то особенно быстро добивается многого в жизни, он делается этого, идя по чужим головам. Надеюсь, вы простите мне мой вопрос, но… могла ли доктор Адейеми достичь такого успеха за чужой счет?

Обадже нахмурился, словно не понял вопроса.

— Прошу прощения?

— Она переходила кому-нибудь дорогу во имя личных достижений?

Обадже резко отрицательно покачал головой.

— Нет. Нет, конечно же, нет. Это было не в ее правилах.

— А что насчет ее прошлого? Ее семьи? Вы когда-нибудь слышали о них какие-либо слухи? Я имею в виду проступки или нечто подобное. Может, ее отец, к примеру, сколотил свое состояние какими-то незаконными деловыми методами?

— Ее отец умер, когда ей было двенадцать. Вскоре ее мать ушла в монастырь, а единственный брат поступил в семинарию и, в конце концов, стал священником. Уэнси пробила себе дорогу в мир совершенно самостоятельно — и она сделала это честно.

— Остаться одной в таком юном возрасте — это тяжело вне зависимости от того, где вы живете. Возможно, она действовала в обход законов, чтобы достичь желаемого, или… вы ведь человек мира, мистер Обадже, вы же понимаете, что она могла быть вынуждена зарабатывать себе на жизнь с помощью определенных, хм, старых, как мир, способов?

Печальный взгляд Обадже теперь стал выражать изумление и обиду.

— Конечно, нет, лейтенант! Честно говоря, направление ваших вопросов меня шокирует и беспокоит.

— Примите мои извинения.

Лучше ненадолго сбавить обороты.

— Я просто пытаюсь установить, были ли у нее враги, которые могли желать ей зла или смерти.

— У нее точно были враги. Группы джихадистов яростно выступали против ВИЧ-клиник, которые она создавала, а также против ее образовательных программ для женщин. Мне кажется, в своем расследовании вам лучше двигаться в этом направлении.

— Доктор Адейеми была замужем?

— Нет.

— А были ли мужчины — или, возможно, женщины — с которыми она состояла в отношениях? Я имею в виду, особенно близкие отношения.

Обадже с особым нажимом ответил твердое «Нет».

Д’Агосте не потребовалось много времени, чтобы зафиксировать этот ответ, но он создал видимость, что делает еще несколько записей. Наконец он снова поднял глаза.

— Вы сказали, что знали ее как во время учебы, так и после.

Обадже кивнул.

— Какое-то время, да.

— Тогда — и снова прошу у вас прощения за грубость, но мы обязаны задавать столь неудобные вопрос — за все то время до вас доходили какие-либо сплетни о ней, которые могли бы плохо на ней отразиться?

Теперь Обадже поднялся.

— Нет, и, честно говоря, я снова озадачен направлением ваших вопросов. Вы пришли в мой кабинет с очевидным намерением запятнать репутацию хорошего человека. Позвольте мне сказать вам, лейтенант, что ее репутация безупречна, и вы ничего не найдете, что могло бы привести вас к иному заключению. Я не знаю, какова причина вашего крестового похода, но больше не собираюсь поддерживать этот фарс. Эта встреча окончена. А теперь, господа, любезно прошу вас покинуть мой кабинет и само здание.

Выйдя на улицу, д’Агоста сердито сунул свой блокнот в карман пальто.

— Я должен был ожидать этого, — прорычал он. — Они же готовы ее канонизировать! Превращают эту женщину в мученицу, — он покачал головой. — Административный помощник. Боже!

— Мой дорогой Винсент, — заговорил Пендергаст, плотнее закутывая в пальто свое тощее тело. — Позвольте мне немного рассказать вам о мистере Обадже. Вы ведь слышали, как он сказал вам, что доктор Адейеми стала самым молодым губернатором штата Бенуэ?

— Да. И?

— Дело в том — и он не сказал вам об этом — что он также являлся кандидатом на этот пост. В то время политическая карьера Обадже находилась на подъеме. На него возлагали большие надежды, но он разгромно проиграл выборы. После этого его карьера покатилась под откос. И теперь вы видите его здесь в роли административного помощника по делам Нигерийской Миссии. Его карьера оказалась разрушена благодаря доктору Адейеми — хотя, разумеется, это произошло не по ее прямой вине.

— К чему вы клоните?

— Простым языком, вот, к чему: я выбрал его для этого интервью, потому что у него было больше всех причин унизить и очернить ее.

— Хотите сказать, подгадить ей?

— Ваш жаргон, как всегда, безупречен. Так точно.

Д’Агоста немного пожевал губу, размышляя.

— Почему, черт возьми, вы не сказали мне этого до начала интервью?

— Если бы я это сделал, вы не стали бы так сильно давить на него. Я решил скрыть от вас эту информацию, чтобы впоследствии избавить вас от многих часов бесплодных исследований и дальнейших допросов. Вы можете потратить месяцы на охоту за призраками, но, боюсь, вы ничего не обнаружите. Истина ровно настолько же проста, насколько она таковой выглядит: эта женщина — святая.

— Но этого не может быть! Это не вписывается в нашу теорию…

— Ах, но ведь это же не «наша» теория.

— Разве вы с ней не согласны?

Пендергаст поколебался.

— Я хочу сказать, что мотив для всех этих убийств, конечно же, существует. Но это не тот мотив, который вы, полицейское управление и весь город считаете верным.

— Я… — начала д’Агоста, но от потрясения не нашел, что сказать. Он чувствовал, что его надули, им манипулировали и держали его в неведении. Это был типичный Пендергаст, поэтому удивляться здесь было нечему, однако сейчас лейтенант почувствовал себя еще и оскорбленным, что незамедлительно вызвало в нем раздражение. И кое-что еще. — О, я понял, у вас есть теория получше. Которую вы, разумеется, припрятали и, как обычно, держите в тайне ото всех.

— Необоснованно я никогда так не поступаю. И моим недоговоренностям всегда есть логическое объяснение.

— Тогда давайте послушаем эту вашу блистательную теорию.

— Я не говорил, что у меня есть теория. Я лишь сказал, что ваша — ошибочна.

Услышав это, д’Агоста резко рассмеялся.

— Отлично, черт возьми, тогда идите и сами гоняйтесь за своими блистательными теориями. А я пойду и сделаю то, что должен!

Если Пендергаст и был удивлен этой необоснованной вспышкой ярости, то никоим образом этого не показал. Лишь его светло-серые глаза распахнулись чуть шире. Он ничего не сказал, но через секунду или две просто кивнул, тихо повернулся на каблуках своих английских туфель ручной работы и начал удаляться прочь по Второй Авеню.

На этот раз, когда Пендергаст прибыл с визитом в компанию «ДиджиФлуд», его «Роллс-ройс» не сопроводили на частную парковку Антона Озмиана. Более того, его даже не пустили в корпоративный гараж. Проктор был вынужден припарковаться в лабиринте улиц Нижнего Манхэттена. К тому же на этот раз Пендергаст не смог подняться на верхний этаж на частном лифте — ему пришлось заходить в здание через главный вход с остальной массой людей и сообщать свое имя службе безопасности. Его удостоверение ФБР стало достаточным поводом, чтобы миновать трех охранников на контрольно-пропускном пункте и добраться до лифта, который доставил его наверх, но там, у входа в кабинет президента, навевающий мысли о стиле Дзен, его встретили два громилы, одетых в тесные темные костюмы. Оба они выглядели так, как будто могли колоть бразильские орехи костяшками своих пальцев.

— Специальный агент Пендергаст? — спросил один из них хриплым голосом, читая текстовое сообщение на своем мобильном телефоне.

— Он самый.

— У вас на сегодня не назначена встреча с мистером Озмианом.

— Я несколько раз пытался о ней договориться, но, увы, безуспешно. И я подумал, что, возможно, мое личное появление здесь сумеет привести к более благоприятному результату.