— Офицер ранен! — прокричал он. — Огнестрельное ранение! Офицер ранен!

— Твою мать… — простонал Хаммер, зажимая руками рану.

Кровь сочилась между его пальцами. Лопес склонился над напарником и вытащил свой «Глок», направив его на дверь. Он почти нажал на курок, но остановился. Стрелять вслепую в закрытую дверь неизвестной квартиры — это прямое нарушение ведомственных правил ведения операции. Но если ублюдок откроет дверь и решит выстрелить снова, Лопес был уверен, что спустит курок.

Однако больше ничего не произошло. По ту сторону двери за двумя рваными отверстиями стояла полная тишина.

До их слуха уже доносился вой сирен.

— О, Боже… — застонал Хаммер, хватаясь за живот. На его белой рубашке расползлось огромное красное пятно.

— Держись, напарник, — произнес Лопес, зажимая его рану. — Просто держись, ладно? Помощь уже близко.

Винсент д’Агоста стоял на углу Девятой Авеню, глядя на Четырнадцатую-Стрит. Перед ним разворачивался настоящий сумасшедший дом. Весь район был оцеплен, здание эвакуировано. На месте работала команда спецназа. Так же были задействованы два переговорщика, бронированный подъемник, робот, подразделение К-9, куча снайперов и вертолет, кружащий в небе. Кажется, что за полицейскими баррикадами собрались представители всех средств массовой информации города: блоггеры, телевизионщики, представители кабельного, газетчики — все! Стрелок все еще оставался в квартире. До сих пор не удалось заставить его выйти оттуда или хотя бы показаться в окне. Подъемник с бронированной кабиной маневрировал, пытаясь занять наилучшую позицию. Четверо парней находились на крыше. Они устанавливали специальные кевларовые коврики и сверлили в потолке отверстия, чтобы можно было опустить камеры внутрь квартиры.

Д’Агоста координировал операцию по рации, чувствуя себя хореографом балетной труппы и отрабатывая несколько линий действия, каждая из которых могла завершить сложившееся противостояние. Рациональная часть его разума хотела взять преступника живым. Теперь из лица, вызывающего простой интерес, он превратился в подозреваемого номер один в деле об убийстве Кантуччи, и его смерть не принесла бы никакой пользы. С другой стороны, этот ублюдок стрелял в полицейского. Примитивный инстинкт д’Агосты диктовал ему немедленно убить эту сволочь. Хаммер находился в операционной — тяжелораненый. Он мог не выкарабкаться.

Это катастрофа! Синглтон, конечно, получил желаемый «прорыв» в деле, хотя бы с этим все было в порядке, если в при таком раскладе о порядке все еще шла речь... Но кто мог предположить, что обычное задание обернется так? Лейтенант задавался вопросом, насколько сильный дождь из дерьма обрушится на него после этого, но быстро отогнал подобные мысли. Сначала разберись с этим делом, а уж потом волнуйся о последствиях.

Солнце село уже несколько часов назад, и теперь с Гудзона дул холодный порывистый ветер, завывая по Четырнадцатой-Стрит. Температура заметно упала, и холод пробирал д’Агосту до костей.

Прерывая мрачные мысли лейтенанта, его рация вдруг ожила. Это был Карри.

— Переговорщик установил контакт. Канал 42.

Д’Агоста настроил гарнитуру на нужный канал и прислушался. Переговорщик, говоря из-за пуленепробиваемого щита, пытался общаться со стрелком через дверь. Было трудно разобрать, что говорит Лешер, но переговорщик продолжал, и по его речам д’Агоста догадался, что Лешер был одним из тех антиправительственных типов, которые считали, что теракт 11 сентября был устроен Бушем, что резня в Нью-тауне была сфальсифицирована и что Федеральная Резервная система и кабала межгосударственных банкиров тайно управляли миром и состояли в сговоре с целью забрать у него оружие. По этим причинам он не признавал авторитета полиции.

Переговорщик говорил спокойным голосом, словно занимался рутинной работой. Он пытался заставить стрелка положить оружие и выйти, обещал, что никто не причинит ему вреда. Слава Богу, парень прятался в квартире один, и у него не было заложников.

Снайперы находились на позициях, но д’Агоста сопротивлялся порыву отдать им приказ стрелять на поражение. Лейтенант чувствовал, как вокруг него нарастает давление, которое вот-вот запустит цепочку событий, в результате которых Лешер будет убит. Это было бы очень легко, и никто бы и слова ему не сказал. Хаммер был бы отмщен. И все же… живым Лешер нужен был больше.

Прошло еще десять минут. Переговорщик ни к чему не пришел: Лешер словно напился какого-то антипереговорного энергетика и был убежден, что, если он выйдет, то его тут же убьют. Он сказал переговорщику, что его не оставят в живых, потому что он знает слишком много. Он знал об их заговоре, знал их дьявольские планы, и именно поэтому, по его мнению, его намеревались казнить.

Разговаривать с этим сукиным сыном не было никакого смысла. С каждой минутой д’Агоста все сильнее замерзал и терял терпение. Чем дольше это будет продолжаться, тем хуже он покажет себя как командир.

— Ну, хорошо, — произнес он, — уводите переговорщика. Приготовьтесь бросить через крышу светошумовую гранату, входим через дверь и окно одновременно. По моей команде. Я поднимаюсь.

Он хотел быть непосредственно на месте действий, его не прельщала перспектива координировать операцию издалека. Он вошел в старое обветшалое здание, минуя команду спецназа, корпус К-9, тяжелые грузовики и бронированный подъемник. Этим ребятам очень нравятся их игрушки, — подумал он с почти любовной снисходительностью, — поэтому они и берут их с собой при каждой возможности.

Он поднялся по лестнице на четвертой этаж и остановился — на уровень ниже основного действа. Лейтенант убедился, что четверо парней на крыше осторожно и тихо проделали дыру в потолке квартиры, и туда можно было запросто бросить светошумовую гранату. Два штурмовых подразделения на пятом этаже заняли позиции и были готовы начать.

— Итак, — проговорил д’Агоста в рацию, — приступаем.

Через мгновение он услышал резкий взрыв гранаты, а затем двойной удар штурмовых подразделений — те бросились в квартиру одновременно, штурмуя ее с двух сторон. Внутри раздался выстрел, затем еще один, а затем… все закончилось.

— Разоружен и задержан, — прозвучало по рации.

Д’Агоста поднялся по лестнице, шагая сразу через две ступеньки, и вошел в квартиру. Лешер был там — на полу, в наручниках. Его удерживали сразу двое полицейских. Его квартира представляла собой захламленную маленькую вонючую дыру. Полицейские подняли его на ноги — хнычущего и рыдающего. Он был около пяти футов и трех дюймов ростом, худощавый, в прыщах и с козлиной бородкой. Из его плеча и живота текла кровь.

И это — Лешер?!

— Он стрелял в нас, сэр, — отрапортовал один из офицеров группы захвата, — было принято решение открыть встречный огонь, чтобы разоружить его.

— Ясно, — отозвался д’Агоста, отойдя в сторону и пропуская медика, который должен был обработать огнестрельные раны.

— Вы ранили меня! — пробормотал Лешер, и д’Агоста заметил, что он обмочился.

Лейтенант осмотрел комнату. На стенах висели плакаты групп, играющих в стиле death-metal. В углу громоздилась целая свалка оружия, по квартире — тут и там — было расставлено около дюжины разобранных компьютеров и куча других электронных устройств неизвестного назначения. Все это казалось настолько комично-абсурдно-пугающим, как будто д’Агоста угодил в декорации какого-то авторского кино. Он совсем не ожидал увидеть что-то настолько странное. Глядя на Лешера, волосы которого были набиты осыпавшейся штукатуркой и пылью, он видел перед собой лепечущего раненого сморчка — кровь на полу под ним уже начала собираться в лужу. Его тело било мелкой дрожью, он хныкал и плакал. Неужели это и есть тот парень, который с такой безжалостной точностью убил Кантуччи? Д’Агоста просто не мог в это поверить. Впрочем, этот мелкий ублюдок совсем недавно выстрелил из дробовика в полицейского! А затем пытался убить и других офицеров.