Казалось, мир содрогнулся в агонии. В мир, охваченный войной и раздорами ворвался демон, ставший предвестником ужасных времен. Он взорвался с силой в тысячу раз сильнее ядерной бомбы, но, несмотря на это, именно ракеты в своих шахтах все еще угрожали положить конец человеческим экспериментам над планетой, и часы все еще тикали.

Получив, наконец, сообщение от скрытной американской подводной лодки, подкрадывавшейся с российскому Краснознаменному Тихоокеанскому флоту, Таннер снова воспрянул духом.

— От «Ки Уэста» пока ничего, но мы получили сообщение с «Миссисипи», — сказал Паттерсон. — Мы сможем и чем-то побахватиться после всего этого. Они не нашли никаких признаков того, что русские корабли отошли на север. Похоже, что все кончилось. Они заметили пару эсминцев типа «Удалой», бегущих на запад во Владивосток. Остальные либо были потоплены нашими самолетами, либо это сделал вулкан. Как бы то ни было, хорошая новость в том, что ядро их флота порвано к чертям.

Каменский сидел за письменным столом, неспешно помешивая чай.

— Так вот, что происходит на Каспии. Очень интересно, — тихо сказал он. — Значит, вы называете это «Стержень № 25»?

— Так его называл мой начальник инженерной части Добрынин, — ответил Вольский. — Это был резервный стержень управления в стандартном 24-стержневом блоке корабельного реактора. Я не слишком разбираюсь в технических вопросах.

Они сидели в кабинете адмирала в Фокино, ведя спокойный разговора. Генеральный инспектор Капустин также сидел рядом с Каменским напротив адмирала. Время было позднее, почти полночь, и Вольский был утомлен отсутствием известий о флоте и бессонницей. Но когда Капустин позвонил ему и сказал, что он выполнил свое обещание устроить встречу с Каменским, адмирал решил, что так будет лучше.

— Удивительный рассказ, адмирал. Значит, каждый раз, когда вы задействовали его, происходило перемещение?

— Видимо, да, — Вольский поднял руки, такие же пустые, как и его понимание случившегося. — Боюсь, мои секреты на этом заканчиваются. Звучит невероятно, но я пережил то, что не мог представить себе всего три месяца назад. Мы понятия не имеем, как и почему это происходило, но результаты налицо.

— Как интересно… — Сказал Каменский. — Управляемое перемещение… — Его взгляд казался отдаленным и задумчивым, словно он пытался рассмотреть головокружительные последствия того, о чем рассказал ему Вольский. Затем его глаза просветлели, и он повернулся к Капустину.

— У вас есть сведения об этих штуках, уважаемый генеральный инспектор?

— Стержни управления? Да, теперь, после того, что ты сказал, да, есть!

— Сколько времени понадобится, чтобы получить сведения об стержне № 25? Мы можем узнать, где он был изготовлен?

— Конечно. Я мог бы зайти на свой компьютер и получить эти сведения прямо сейчас.

— Будь так добр. Узнай все, что сможешь об этом стержне — откуда он, кто производитель, какие материалы использовались.

— Сейчас, — Капустин потянулся в портфель, доставая ноутбук для входа в базу данных материального обеспечения ВМФ. — Это займет несколько минут.

— Хорошо, — сказал Каменский. — Что же, адмирал, мне жаль, что мы не встречали прежде, — спокойно сказал он. — Я думаю, мы бы стали хорошими друзьями. То, что вы рассказали мне об этом стержне № 25 особенно интересно. Это меняет все, как вы знаете. Все.

— Да, — сказал Вольский. — Это буквально меняет все, и поэтому очень опасно. Должен вам сказать, что у меня были очень серьезные сомнения, когда Федоров предложил использовать его снова. Я подумывал о том, чтобы вывезти его подальше в море и утопить, чтобы он больше не мог нас побеспокоить.

— Однако вы этого не сделали, — тихо сказал Каменский. — Искушение было слишком сильно, верно?

— Возможно… В конце концов, рассудил я, если Федоров прав, то мы можем использовать его, чтобы предотвратить эту проклятую войну.

— Благородный поступок, адмирал. Однако мы с вами знаем, что на этом все не закончиться, даже если ваш офицер окажется прав. Я некоторое время следил за ситуацией, задавая себе те же вопросы. Я проделал некоторую работу, чтобы узнать о вас больше, адмирал, в особенности после того, как вы приняли командование «Кировом» перед учениями. Я подозревал, что с кораблем что-то случиться, но не мог знать, где и когда.

Вольский был несколько удивлен.

— Вы хотите сказать, что уже что-то подозревали? До того, как «Киров» пропал? Не понимаю. Откуда вы могли это знать? Катастрофы еще не произошло. Я полагал, что вы ничего не знали о попадании «Кирова» в прошлое, пока это не случилось! Только тогда история могла открыться вам — посредством этой фотографии, например.

Он указал на фотографию, которую дал ему Капустин. На ней был виден «Киров», гордо шедший через Гибралтарский пролив, готовясь направиться на юг, к острову Святой Елены. В 1942 году.

— Разумно, — улыбнулся Капустин. — Я и сам однажды думал об этом. Поверьте мне, это потребовало от меня много усилий и совсем немало времени. Я никогда не был богатым человеком, адмирал, не искал славы. Но я был тем, у кого кое-что было в изобилии — информация. В свое время я был причастен к вещам совершенно секретными и изучал то, что потрясло бы вам даже после всего, что вы видели собственными глазами.

— Это связано со стержнем № 25?

— В некотором роде. Но это было совершенно новым поворотом, даже для меня. Просто поразительным!

— Совершенно невозможно, — сказал Вольский. — И все же, это случилось. Итак, мы снова отправили туда Федорова — из Приморского инженерного центра во Владивостоке, а также моего начальника инженерной части на Каспий. Он готовит операцию по эвакуации Федорова.

— Занимательно, — сказал Каменский. — И по-своему гениально.

— Федоров именно такой, — сказал Вольский. — Он был нашей путеводной звездой во время всего этого дела. Он первым понял, что случилось с кораблем, и сумел убедить нас в этом в первые же дни, даже Карпова. С тех пор я привык относиться к невозможному как к обыденному. Но я делал вещи, которые поражают меня всякий раз, как я думаю о них. Знаете, я пожал руку британскому адмиралу в 1942 году!

— Адмирал Джон Тови, — сказал Каменский.

— Вы знаете о нем?

— Именно. Он сделал очень многое в годы, последовавшие за вашей встречей, адмирал. Мне представляется, что он создал секретную ветвь британской разведывательной системы, известную лишь немногим. Даже самые высокопоставленные члены британского руководства не имели о ней понятия, даже Черчилль.

— Как вы узнали об этом?

— Боюсь, что это секретно — это очень тяжелые вещи, которые нужно хранить еще многие годы. Вы были поражены тем, что стало известно КГБ. НА самом деле, у нас был человек в Гибралтаре, когда они впервые доставил туда Орлова, хотя тогда мы еще не назывались КГБ. Это было задолго до меня, но я заинтересовался этим делом несколько лет назад.

— Так вы знали об Орлове уже давно?

— Лично я нет, но советская агентура да. Наш человек смог забрать Орлова из рук британцев в Гибралтаре и доставить на пароход, следующий на восток. Он намеревался передать его НКВД, хотя я не думаю, что они имели реальное представление о том, кем он был — они знали только то, что он, возможно, был связан с кораблем, растерзавшем британцев на Средиземном море.

— Вот, значит, как все обернулось! Тогда вы должны знать, что случилось с Орловым, верно?

— Боюсь, что нет. Миллионы и миллионы событий происходят каждую минуту, адмирал, и любая разведка может знать лишь о малой их толике. Представьте себе человека, который тихо читает вечером в своем кабинете или в кровати перед сном. Он единственный, кто знает, что происходит в его комнате. Этот маленький уголок вселенной принадлежит только ему, и он истинный хозяин судьбы на этой территории. Никто больше не замечает его и не знает о нем, и даже писатель, написавший книгу, которую он читает, не сможет сказать, какие мысли возникают в сознании этого человека. Какая возвышенная тайна, верно? Я веду к тому, что большая часть человеческого опыта подобна мыслям этого человека, и никто не способен узнать о них. Поэтому, отвечаю на ваш вопрос: мы так и не узнали, что случилось с Орловым после этого, но сможем знать это сейчас, когда Федоров отправился туда.