— Вы тоже спустились по черной лестнице?

— Да, и увидел только ту женщину у камина. Ничего более, товарищ полковник.

Это заставило Федорова замолчать. Его глаза потемнели, а взгляд утратил сосредоточенность, словно он пытался что-то понять.

— Значит, это работает не всегда… — Сказал он больше сам себе, чем Трояку. — Вот что… Человек, которого поймал Зыков… Он представился Мироновым, но вы помните, что я у него спросил? Я спросил, какой сейчас год. И он ответил 1908! Когда я был внизу и увидел тех немцев, я заметил календарь, на котором был июнь 1908 года. Это могло само по себе ничего не значить, так что я спросил того человека. И он ответил, что тогда было 30 июня 1908 года, без малейших колебаний. Это звучит безумно, но это случилось, Трояк. Вы сами это слышали.

— Да, я это слушал, но человек может ляпнуть что-то не то с испугу. Он вроде бы решил, что мы полицейские.

— Но зачем называть такую нелепую дату?

Старшина сложил руки на широкой груди, глубоко вздохнув.

— Это был трудный путь, товарищ полковник. Вы долго спали. Может быть, это был просто сон?

— Нет, старшина. Я в этом уверен. Это кажется невозможным, но спустившись по лестнице, я оказался… В каком-то другом месте. Это было слишком реально, чтобы быть сном. Я хочу сказать, что я был там же, но в другом времени. Только так я могу это объяснить. Это бы звучало полнейшим безумием, если бы не то, что мы пережили в последние месяцы. Для нас невозможное стало привычным. Это должно было быть локальное событие, возможно, даже последствие какого-то крупного… Разлом, похоже, был ограничен небольшим участком — лестницей. — Он снова говорил больше сам с собой, перебирая в уме варианты.

— Что вы хотите сказать?

— Спустившись, я оказался в другом времени, Трояк! Да, в 1908 году! Это объясняет, почему все было по-другому, даже время суток. Я тоже мог быть сказать, что это заблуждение или сон, пока Зыков не привел того человека — Миронова. Я разговаривал с ним в столовой. Он протянул мне кусок хлеба. Вот, смотрите, он все еще свежий!

— Но как? Я ничего не понимаю. Вы пытались объяснить, как мог перемещаться во времени корабль, но даже тогда я ничего не понял. Но, вроде бы, все было в реакторах и стержне № 25.

— Я сам не понимаю, как это могло быть, но это было, я клянусь. Зыков привел Миронова, и я был действительно потрясен, увидев его, потому что, все, что я видел внизу было реальностью, а не сном. Понимаете? Поэтому я спросил у него дату, и вы сами слышали, что он ответил.

Трояк понимающе кивнул.

— И эта дата — 30 июня 1908 года — очень особенная. Вы знаете, что случилось в этот день? — Федоров улыбнулся, и его глаза засветились от энергии, наполнявшей его изнутри. — Взрыв, громовые раскаты, зарево, которые мы видели — и я точно видел какой-то огромный взрыв на северо-востоке. Утром 30 июня 1908 года, примерно в 600 километрах к северо-востоку от Иланского действительно произошел огромный взрыв над тайгой у Ванавары, у реки Подкаменная Тунгуска.

— Тунгуска?

— Да, вы слышали об этом. Все слышали. Огромная необъяснимая на протяжении десятилетий загадка. Некоторые говорят, что это был метеорит, другие — комета, третьи — что это была некая миниатюрная черная дыра, но как бы то ни было, это случилось в этот самый день, когда я видео Миронова. Это был тот самый день, старшина, и я видел это — словно второй восход солнца на северо-востоке. Я видел это собственными глазами.

Трояк не ответил. Он не знал, к чему все это приведет, но то, что сказал Федоров, задело его за живое. Для людей с «Кирова» невозможное стало рутиной. Он ошеломленно наблюдал за тем, как корабль прорывался через северную Атлантику и Средиземное море, пораженный тем, что видит, но, тем не менее, сохранил твердость духа. Увидеть означало поверить. Он видел, как японские самолеты времен Второй Мировой пикировали на корабль, он сам покинул мир, который знал, оказавшись здесь, в поезде, идущем в Омск в середине 1942 года! То, что он когда-то считал фантазиями, стало реальностью. И ему приходилось верить. Он слышал зов сирен, пытавшихся свести его с ума.

Он постарался успокоиться, решив оставить сомнения Федорову. Он сам спустился по этой же лестнице и не нашел ничего, кроме той странной иллюзии, в которой они пребывали до сих пор — поезда на Транссибирской магистрали в Сталинской России. Федоров говорил, что снова произошло смещение во времени. Он спустился по лестнице и что-то увидел. По крайней мере, в это можно было поверить. Зачем полковнику* придумывать подобную историю? У него не было никакой техники, подготовки или опыта, чтобы влезать во все это. Остались лишь все те же старые инстинкты, выработанные за столько лет службы в морской пехоте.

— Возможно, это случилось в результате Тунгусской катастрофы, — сказал Федоров. — Возможно, это пробило брешь в пространстве и времени — прямо там, на этой черной лестнице в гостинице в Иланском. Я не знаю, как это могло повлиять на корабль, но это очень странное совпадение. Да, это безумие, но все именно так. Я знаю, что я видел, и должен сказать вам… — Он пристально посмотрел на Трояка, не уверенный, что тот все еще слушает его.

— Тот человек, которого привел Зыков… Он назвался Мироновым. Это имя почему-то застряло у меня в голове, а потом я вспомнил. Миронов! Конечно, это не его настоящая фамилия. Поэтому я надавил на него. Его настоящее имя — Сергей Миронович Костриков. Он просто сократил свое второе имя[106] и взял фамилию Миронов в качестве псевдонима. Я знаю много из истории, старшина. В 1907 году он был арестован за распространение антиправительственных листовок и посажен в тюрьму.

— Кто посажен в тюрьму?

— Миронов, точнее сказать, Костриков. Вам знакомо это имя?

— Не могу так сказать. Кто он такой?

— Он скрывался под псевдонимом, когда за ним следила царская Охранка. Был членом социал-демократов до Революции. Тогда же взял себе псевдоним Миронов. Создал подпольную типографию в Томске. Это было в 1907 году, для него в прошлом, но Охранка не нашла его до 1909 года.

— Охранка?

— Царская тайная полиция. У них нашлось достаточно подозрений, чтобы арестовать и обвинить его. Он был посажен в тюрьму в Томске на 16 месяцев, хотя позже утверждал, что на три года. Похоже, он пытался представить это более героическим событием, что это было на самом деле. Он был революционером, и был арестован за пропаганду свержения власти — старой России, Трояк, времен Николая Александровича Романова, последнего императора Николая II. Его выпустили в июне 1908, и о его жизни в следующие полтора года известно очень мало. Считалось, что он отправился на юг в Новосибирск, а затем написал письмо своей сестре в Иркутск и собирался навестить ее. Если это было так, то он должен бы видеть Тунгусскую катастрофу! Он был прямо нам, на Транссибирской магистрали, направляясь в Иркутск утром 30 июня 1908 года!

— Так это был он? Миронов?

— Да, конечно. Его настоящее имя Сергей Миронович Костриков, но и вы и я знаем его под другим псевдонимом, который он взял несколько лет спустя. Мы служим на корабле, названном в его честь — Киров[107].

На лице Федорова появилась удовлетворенная улыбка, поскольку по крайней мере одна составляющая этого невероятного события обрела для него смысл — часть, которую он мог узнать их своих книг по истории.

— Вы понимаете, старшина? — Спросил он тихо, почти шепотом. — Это был Киров! Охранка нашла его подпольную типографию в апреле 1909 и снова начала искать его, поэтому он сбежал на Кавказ и изменил фамилию. Некоторые говорят, что корень «Кир» происходит от персидского слова, означающего «царь», и он просто «русифицировал» его, получив фамилию «Киров». Сергей Киров, один из величайших деятелей Октябрьской революции! В течение многих лет в Баку стоял памятник Кирову над гаванью, пока его не снесли несколько лет назад. Вы видели памятник ему в Санкт-Петербурге. До сих пор в его честь названы города, поселки и корабли.