Я схватила руку Сержа и плача стала покрывать поцелуями ладонь, как раз в той самой точке, где заканчивалась линия жизни.

- Не хочу, - орала я. - Не хочу без тебя. Не смогу без тебя. На что мне оставаться тут одной без тебя?

- Что ты там увидела? - спрашивал Серж. Лицо его стало белым.

- О Боже! - я, кажется, вопила так, что в Сан-Франциско слышали. - За что ты так сильно ненавидишь меня, господи? Я не хочу жить в этом поганом мире, если останусь в нём одна!

- Да неужели я тебя оставлю! - орал мне в ответ Серж. - Даже, если мы все время будем ссориться. Даже, если я до конца своих дней не смогу спать спокойно ни одной ночи, я тебя все равно не брошу!

- Ты не понимаешь! - плакала я. - Ничего от тебя не зависит. Они все равно нас разведут. Так или иначе разведут! Причем тут ты, это я, это мне ничего! Никогда ничего, а ты тут ни при чем. И не спросит тебя никто!

- Да кто это - они?

- Говорю же тебе, - не знаю! А может, это Он, или вообще Оно, мне почем знать? Знаю только, что чем бы это ни оказалось, оно сильнее нас с тобой, и ему почему-то позарез нужно, чтобы я всегда страдала. Понимаешь? Из любой ситуации чтобы извлекать мне только страдание. Вот увидишь, разведут! Как пить дать - разведут! Как бы мы с тобой не сопротивлялись, по кускам растащат, но разведут!

- Нет, не разведут, - твердил Серж. - Я все равно буду с тобой. Что бы ни случилось - буду с тобой, до последнего вздоха.

- Да не говори ты мне о конце своих дней, не хочу слышать о последнем вздохе, ты же не знаешь ничего - это судьба!

- Неправда! Человек сам делает свою судьбу!

- Обычная советская дребедень. Как всё - ложь, так и это. На самом деле, все давным-давно запрограммировано.

- Нет, не все. Что же, выходит, ничего от нас не зависит? Но это же не так, ставится же перед нами какой-то выбор. Ставится или нет?

- Откуда мы знаем? Может, это нам кажется, что мы что-то выбираем, а на самом деле все уже выбрано?

- Хорошо, тогда почему выбрано так несправедливо? Почему, в таком случае, один беден, другой богат? Один красив, другой уродлив? Почему, скажи? Один несчастен, другой счастлив?

- Много ты видел этих... счастливых?

Я заметила, что общее возбуждение исчезло, как не бывало. Как-то само собой случилось, что мы уже не кричали. Просто я говорила с горечью, Серж - с не понятной мне улыбкой.

- Да, - твердо сказал Серж. - Сам такой.

- А я тебе не верю.

Я тоже улыбнулась. В конце концов, пока-то он все еще был со мной...

- А я тебя люблю, - ответил он.

Мы поцеловались.

- И ты поверь, - прошептал Серж, прилаживаясь поудобнее своими губами к моим. - Уж поверь на этот раз, пожалуйста, ладно?

Мы опять поцеловались.

- Боюсь, что таким путем мы с тобой никогда не доберемся до истины.

- Я думаю, наоборот, именно так все же доберемся. У нас с тобой, истина родится в поцелуях!

- Неужели ты хочешь назвать так мою будущую дочь?

- Или сына... А что - плохое разве имя - Истина? Почему может быть Вера, Надежда...

Только потом, после того, что произошло в заключение этого сумасшедшего дня, я поняла, что он был прав. Уже в самой высшей точке, когда случилось то, о чем сочиняют стихи, а потом ещё поют... Я вообще ни о чем подобном никогда раньше не слыхала, а когда оно совершилось с нами... Это было, немного похоже на то, что случилось в Сау-Сэлито, только там я испытала это одна, и как-то по-другому, а тут мы вместе... Короче, мы оторвались от своих тел и повисли сами над собой. До нас даже не сразу дошло, что вон там, в полутора метрах под нами, лежим мы, и мы же вот тут, все еще в той же позе, парим под потолком. А потом мы переглянулись, разделились, без слов отлично понимая друг друга, и взметнулись вверх. В долю мгновения проникли сквозь потолки, балки, перекрытия, крышу...

Как будто, оказались между сном и явью.

Мир, каким мы привыкли его видеть, странным образом изменился. Но опять же не так, как в Сау-Сэлито, когда я попала в какое-то чужое время. Никаких пирамид, никаких трупов в юбках трапециями, вообще никакой исторической фантастики. Все то же Рино, те же домишки, те же дороги, а посередине, в центре, - несколько высотных зданий отелей да казино. Но только осязаемые ранее предметы потеряли свою твердость, а приобретя шаткость взамен, стали похожими на призраки, нелепые остатки распадавшегося на кубики хаоса. Пустое, вроде бы, в физическом мире пространство заполнилось сгустившимися прямо из тумана телами... И вот эти-то тела, иногда светившиеся, иногда, наоборот, пугавшие своей темнотой, но единственно реальные, обремененные теперь некоей странной прочностью и не менее странной сутью, парили, летали, проносились вокруг. И где-то далеко-далеко был свет.

Мы рвались на него, как бабочки, пока не наткнулись на неожиданное препятствие. Длиннющая линия жизни - это оказалась моя, разросшаяся до размеров горы, ладонь. А рядом возникла необратимо обрывавшаяся в середине линия жизни на такой же огромной руке Сержа. В узком пространстве между обеими громадами появились четыре человека: моя мама, Муся, Вадим и отец Сержа. Они приветственно махали нам. Мамина рука отталкивала от себя, не давая мне зайти за предел, очерченный нашими ладонями. У мамы сильно изменилось выражение лица: я никогда при жизни не видела её спокойной. Вадим улыбался мне, а Муся крикнула: - Успеете ещё сюда! Назад! Назад!

Серж устремился к отцу и уже протянул руки, чтобы обняться, но тот отрицательно качнул головой и сказал: - Не гони картину. Всему своё время.

Серж всё рвался вперёд, но я схватила его и держала изо всех сил. Он отбивался, но отец толкнул его ко мне, а Вадим успел с гордостью кивнуть на мою маму: - Это она добилась! Вы пока остаётесь. Оба!

- Да не хочу я оставаться! - возражала я.

- Мало ли, что ты хочешь! - запальчиво ответствовала Муся. Даже там моя тётка не изменилась.

- Ещё встретимся, - пообещал Вадим. - Потом всё поймёте. Возвращайтесь.

Внезапно, всю меня охватил трепет, который, постепенно материализовываясь, стал превращаться сначала в частые, все более сильные, все более учащавшиеся вибрации, а в конце - в озноб всего тела.

Мы с Сержем лежали на софе в его квартире, плотно прижавшись друг к другу, обоих нас била крупная дрожь.

- По крайней мере, я теперь понял, почему всякие ведьмовские шабаши сопровождались оргиями, - сказал Серж.

- Здрасьте, - отозвалась я. Кто о чем.

- Нет, правда... Точно, с чем-то секс связан, чего мы еще не знаем.

- А что мы вообще знаем? Я хотела сказать, что мы знали до сих пор? Бредем по жизни, как слепые котята, думаем о деньгах, о благах, черт знает о чем, а ведь совсем не то все, не то. Боже мой, а ведь раньше мир казался таким однозначным, таким устойчивым! А на самом деле все это просто чушь собачья. Совсем не то, не то, не то...

Мой страх потерять Сержа улетучился, ведь теперь было, правда, неизвестно откуда появившееся знание: что бы с нами не случилось дальше, я пройду остаток своего пути, не плача, не стискивая зубы, а стараясь по максимуму осмыслить и освоить все то, что вот сейчас начало укладываться в голове.

Например, любовь и уверенность в правоте Провидения, Я чувствовала размягченность и непонятно к кому благодарность. Исчезли куда-то ненависть и злоба: душу мою теперь переполняла жалость. Одна сплошная жалость: к Вадиму, который, может быть, был моим отцом, а может, и не был, а если не был, то к отцу, которого я никогда не знала, а теперь простила и отпустила с миром; к матери, которая до могилы была погружена в свой маленький, своим же страхом созданный мир, и потому никогда не испытывала счастья, но которая, пусть по-своему, но все-таки любила меня, а сейчас я, наконец, каким-то шестым чувством поняла ее и тоже простила. Я вспомнила, пожалела и простила учителей, недостойных быть учителями, но на собственные муки ставших ими по каким-то своим причинам. Я видела сверстников, одного за другим; и Его, мою первую любовь, извечную мою муку, как бы ни сложилась его жизнь, я пожалела, остро, всем сердцем - и так же, всем сердцем ощутила, что потихоньку все мои беды и обиды остывают, отодвигаются, покидают меня совсем... Я пожалела и Гленду, и Соню-диллершу... Осталась только последняя боль: та маленькая девочка из парка и ее, такая же маленькая мучительница. Я подумала и пожалела обеих. Ведь кто на самом деле знает, что должно происходить в душе, чтобы этой душе хотелось и доставляло удовольствие вызывать и видеть чужие слезы! А еще мне стало жаль сильных мира сего, и тех, кто накапливал блага, идя ради них на любые подлости, совершенно не зная, даже не имея представления о том, что совсем рядом, рукой подать, существовал другой мир, в котором блага мира этого превращались в смешные безделушки, не играли роли, а доступ туда был открыт немногим, и открылся почему-то мне и Сержу, вот сейчас, случайно, а может, наоборот, с какой-то неведомой мне целью.