- Ну и что?
В этом вопросе явственно прослушивался внезапно вспыхнувший интерес, потом Серж пожал плечами и прибавил: - Плохо тебе?
- Почему? Наоборот.
Мы обнялись, зеркально отстранив сигареты, и немного помолчали.
- На самом деле - это невероятно, - отлепившись, чтобы затянуться, сказал Серж. - Просто невероятно, чтобы так все скрестилось.
- Да, - согласилась я. - Так не бывает.
- Но теоретически тут нет ничего невозможного, - размышлял он. - Ведь мог Вадим попасть из фашистского лагеря прямиком в советский...
- Таких случаев сколько угодно.
- А тогда он не стал бы искать своих, - сказал Серж. - Это уж точно. До пятьдесят шестого не стал бы рисковать семьей. Вопрос в том, что произошло после. Я имею в виду, если он остался жив, то почему так и не разыскал нас? А так - все возможно.
Когда Серж в очередной раз затянулся, дым попал ему куда-то не туда, заставив натужно закашляться и немного помолчать. Я тоже затянулась, насколько позволяла моя тонкая слабосильная сигаретка.
- С другой стороны... - сказал Серж. - Даже, если невероятное в данном случае оказалось возможным, и твоим отцом действительно стал Вадим, то во-первых: почему твоя мама называла его подонком? Судя по рассказам отца, он был порядочным и благородным человеком. Не мог он бросить на произвол судьбы своего ребенка.
- У моей мамы любой антисоветски настроенный человек назывался подонком.
Признание это вырвалось у меня без особого энтузиазма. - Даже не обязательно, - антисоветский... Она могла и не признаться ему вообще... Насчёт меня.
- Как?
- А вот так. Исчезнуть - и привет. У советских собственная гордость.
- Надо же... - Серж покачал головой. - Раньше, когда я слыхал про такие истории, я думал, что со стороны женщины - это очень благородно: исчезнуть, не связывая, и так далее... А теперь вот впервые пришлось взглянуть на это дело совсем с другой стороны.
- Чего тут рассуждать? - сказала я. - Все уже позади. Я уже выросла. И, скорее всего, это не Вадим. Или не ваш Вадим.
- Слушай! - глаза Сержа округлились. - А давай погадаем! В качестве последнего средства!
- Нельзя на себя гадать, - не без горечи, ответила я. Со дня знакомства с Сержем, я частенько об этом подумывала. - Надо попробовать медитацию. Если получится... Это единственное, что я вижу.
Мы затоптали окурки и сели в машину. Серж включил мотор, а потом стал вглядываться в заднее зеркало, медленно выдвигаясь из стоянки. Я подождала, пока мы не выползли на улицу и не поехали вперед, уже с нормальной скоростью.
- А во-вторых?
Пришлось перекрикивать звон монет: именно в тот момент машину резко дернуло на повороте.
Только сейчас я подумала, что Серж выпил, и выпил за маминым обедом не так уж мало. Говорил он, правда, вполне трезво, но машину заносило на каждом углу. Мне вспомнилось то, что до сих пор я усердно старалась выбросить из головы: советы Деби не ехать в Рино, а потом взгляд Анжелы мне вслед и как качала головой старая гадалка. Рино не Сан-Франциско, до дома Сержа было совсем не далеко, тем не менее я отчаянно вцепилась в ручку на дверце, и все равно чувствовала, как меня мотает, болтает и укачивает опять до тошноты.
Справившись с очередным креном, Серж спросил: - Что - во-вторых?
- Ну, о Вадиме ты говорил "Во-первых", - напомнила я.
- А... - протянул Серж. - Я думал, это было давно и неправда... Впрочем, ладно; наверно, во-вторых тоже о нем. Я хотел сказать, что если даже все так закручено, что это действительно Вадим, то, значит, мы с тобой - двоюродные, да и то только по отцам. В этом смысле, кажется, все в порядке: не совсем же родные все-таки. И это могло бы многое объяснить. Ведь у нас с тобой может во многом быть один и тот же генетический набор. Допустим, не во внешности, зато во многих чертах характера.
- А общие сны? Тоже генетический набор?
- А кто, собственно, знает на сто процентов природу снов? А вдруг?
Я покачала головой: - Не нравится мне эта идея. То есть, насчет генетического набора - тут действительно все может быть, только я хочу сказать, что одно это ничего еще не объясняет: должно быть что-то еще.
- А что еще?
- Что такое вообще человек? - сказала я. - Слушай, да не дергай ты так, ты мне все кишки уже вымотал. Сейчас как заблюю тебе машину, не посмотрю, что у нас одинаковые сны.
- Извини, - вскричал Серж. - Это яма какая-то непредвиденная. Ну прямо Россия, да и только.
- У тебя вообще вся дорога - это одна сплошная яма.
- Я сказал - извини. Да тут уже близко, не ругайся, терпи, казак.
- Я не ругаюсь, - уже миролюбиво сказала я. - Это у меня крик души.
- Так что там насчет человеков? - напомнил Серж, когда мы, наконец, въехали во двор его дома, запарковались и он выключил мотор.
Я с облегчением откинулась на спинку кресла.
- Ты только не обижайся, - начала я. - Не сердись, ладно? Только в Тахо я сама поведу.
- Ни за что! - гордо вскричал Серж. - Еще пару миль - и ты привыкнешь.
Оставив пока вопрос открытым, мы вылезли из машины, отдышались. Вернее, это мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Серж, по-моему, даже не подозревал, что не все в порядке с его умением править автомобилем.
Уже в квартире, он опять переспросил: - Так что такое - человек?
- Мне кажется, что не просто тело, которым управляет мозг. Ты трогал когда-нибудь мертвеца?
- Да, - быстрым шепотом проговорил Серж. - Целовал отца в лоб.
- Так вот: что такое тело без жизни? Глина и есть. Не просто холодная - застывшая, неподатливая.
- Да, - сказал Серж. - А ведь правда. Я тоже тогда думал и поражался. Когда трогаешь живую руку, она не только теплая, она еще мягкая... Даже, если жизнь в ней едва теплится, все равно, чувствуешь, что это живое. Я еще тогда думал, почему именно глина? Именно на глину и похоже... Когда мертвое...
Он надолго задумался. - Мертвое и есть. Предмет неодушевленный.
- О чем и разговор, - согласилась я. - Нечто делает мертвое живым. Нечто заставляет сердце начать гнать кровь, а нервы - передать первый импульс. Если искусственным путем сделать тело и напичкать его готовыми к работе органами, его надо включить, дать толчок, чтобы органы начали действовать. Значит, все же душа? О чем бы там ни картавил ленинский материализм.
- Ну? И к чему же ты ведешь? - прошептал Серж.
- А вот к чему, - ответила я. - Помнишь, что ты говорил о компьютере? Что плюсы-минусы обозначают жизнь. Может, и генетический код так же? Только человек - не компьютер. Тут не программа определяет информацию, а наоборот: для души заранее составляется план, программа развития в этой конкретной жизни. Включающая и программу развития тела. И записывается эта программа в виде генетического набора.
- Подожди, - остановил мои излияния Серж. - Но ведь генетический набор человека ограничен набором хромосом родителей. Тут уж наука собаку съела.
- Фигу с маслом она съела, - мрачно сказала я и тут же процитировала. - "Родителей не выбирают". А вот выбирают! Так, чтобы их хромосомы соответствовали!
- Ну, это уж ты того...
Он со значением покрутил у виска пальцем. - Что это значит - выбирают, составляется? Кто выбирает? Кем составляется?
- Я откуда знаю? Кому Бог, кому Черт, или вместе они... Или сама душа как-то себя программирует... Понятия не имею.
- То есть, ты об этом не думала...
- Ну и что? Даже, если это все спонтанно, откуда ты знаешь, что я не права? - запальчиво сказала я. - А я так чувствую. Гадаю вот по руке иногда, а там вся эта программа, между прочим, тоже записана. Только более понятным для человека языком. И между прочим, я могу ошибиться в картах, но по руке или по лицу - никогда в жизни не ошибусь!
Серж, не говоря ни слова, протянул мне руку ладонью кверху. Линии его оказались очень похожими на мои, только одна из них была намного короче. Я взглянула и сама почувствовала, как холодею от страха, уставившись в резкий обрыв этой, не дошедшей даже до середины линии.
