- Просто он здесь гораздо раньше меня, всех знает. Он-то меня и вытащил.
- Ну да, ну да, естественно...
- У него жена американка, они всем помогают...
- Надо же, плывя по Тихому Океану из Сан-Франциско в Сау-Сэлито, наткнулся на благодетеля, к тому же русского клоуна из Рино. Расскажешь кому-то в Москве, не поверят...
Голуби в Сау-Сэлито поражают своей откормленностью. Хотя откормленность эта вполне логична: ведь они все время что-то клюют. Туристы здесь едят постоянно, и не только в ресторанах: на улице, в скверике они медленно, с важностью, пожалуй, даже царственным, на мой взгляд, не совсем к месту, достоинством поедают свои хамбургеры. При этом везде бросают голубям подачки.
- Американцы вообще зациклены на еде, - заявил Алекс.
- По-моему, для них процесс кушанья - это не обыкновенный прием пищи, а социальный акт, - ответствовал Серж.
- Лишь бы не половой.
- Да?
Во взгляде Сержа появилась насмешка. - А ты рекламу смотрел? Как девушка откусывает от пирожного? А лицо ее мгновенно перестает быть лицом и превращается в маску, искаженную самым настоящим оргазмом.
Алекс замигал всеми своими глазками, заметно скашивая в мою сторону: - Мне бы такое пирожное...
Я уже расслабилась и не реагировала. Лень не давала мне участвовать в болтовне мужчин. К тому же я чувствовала себя почти счастливой: ведь мы с Алексом уже не были один на один, а назавтра он намеревался убраться из моей жизни за туманными горизонтами казино Цирк-Цирк и оставить меня, наконец, в покое. К тому же Серж мне безоговорочно нравился, во всяком случае, пока.
Даже не то привлекало меня в нем, что именно он говорил: совсем другое. Объяснить опять же не могу, только я с первого взгляда почувствовала такую близость к этому, совершенно незнакомому человеку... Все время хотелось прижаться к нему, словно мы не просто знали друг друга всю жизнь, словно он был мне самым родным... Нет, не самым - единственно родным в этом, с детства мне чужом мире.
Мы сидели в скверике. Алекс, по обычной своей манере, бормотал без умолку, Серж временами вставлял свое слово, а я смотрела на него и молчала. Он тоже поглядывал на меня, усмехаясь по-своему. Слегка презрительная полуулыбка-полунасмешка эта была, по-видимому, его стилем.
Кто-то уронил на землю почти еще не начатый сэндвич, так называемый хот-дог. На пиршество незамедлительно слетелись голуби и начали дружно терзать сосиску.
- Смотрите, смотрите, - обрадовался Алекс. Все он замечал. - Голуби-то, оказывается, хищники.
Вот тут-то и накатило на меня вторично. Последние слова эти донеслись откуда-то издалека, будто в уши мне воткнули очищенные от кожуры бананы. Ноги стали ватными, тело - невесомым.
Я взлетела.
Ощущения, когда паришь над всеми, когда видишь все, в том числе и самое себя с метровой высоты, передать невозможно. Как-то незаметно, быстро суть вещей оборачивалась стороной не только неизвестной, но я даже не подозревала до сих пор о её существовании. Сначала изменилось положение моего тела. Оно, я имею в виду мое тело, странно сгорбилось, осело, будто в нем не осталось костяка. Да оно, кстати, и вовсе перестало быть телом человека: так, развалилась, брошенная на подушке дивана тряпичная кукла с нарисованным лицом...
Да и лицо напоминало мое лишь очень отдаленно. К тому же, рисунок этого лица быстро менялся, в конце концов, от меня в натюрморте вообще ничего не осталось, кроме... Я просто знала: то, что безвольно валялось там, внизу, когда-то было мной, вернее, моим костюмом... Возможно, странным маскарадным костюмом... Или все же похожей на меня куклой?
Оторвав взгляд от того, что было вроде мной, а вроде теперь и нет, я заметила и другие, прямо скажем, глобальные перемены в окружавшем меня мире.
Все на площади стало другим, да и сама площадь изменилась, то есть, совсем перестала быть тем, чем была секунду назад.
Страшно жгло солнце. Это было уже не то милое, не очень щедрое, веселое солнышко беззаботного городка Сау-Сэлито, но раскаленное, ослепительное солнце пустыни. Оно заливало огромную жаркую равнину и высоченную квадратную башню кроваво-красным. Нескончаемое множество ступеней уходило в крутую, не доступную ни глазу, ни голосу высоту, теряясь в фиолетово-багровых облаках.
Прямо передо мной лежал вытянутый в последней судороге труп худого смуглого человека в грязном тюрбане и короткой юбке на бедрах. Я вспомнила эту юбку трапецией, одеяние рабов, изображенных на картинках древнего мира. Одежды и вид окружающих были из тех же картинок: полосатые халаты, грязно-белые хламиды, пестрые тюрбаны, опять же эти дурацкие юбки трапецией. Я не могла видеть себя, только на ногах моих обнаружились странные сандалии, в руках, я скорее чувствовала, чем видела, нервно вздрагивал бич. Я чувствовала обнаженность и обожженность своих плеч. Бич еще шевелился, как живой, пытаясь успокоиться после бешеной работы.
На голову трупа слетелись три жирные вороны. Они сели и стали ждать.
Лица вокруг тоже чего-то ждали и ничем хорошим это что-то оказаться не могло: глаза выражали страх. А за страхом гнездилась ненависть, грозившая вот-вот прорваться наружу.
Что-то всплеснуло в моем горле, все тело пронзил жуткий звон непонятной струны. Струна дрожала, звенела. Звон ее заполнял ужасом все мое существо. Подходя к горлу, вибрации струны оседали, превращаясь в противную вязкую слюну во рту. Извне не доносилось ни одного звука. Даже карканья ворон не было слышно, только клювы их беззвучно, как в немом фильме, открывались и захлопывались.
Если бы мне удалось встряхнуться и заорать, колебания страшной струны прекратились бы, оставили бы меня в покое, но мне никак не удавалось овладеть собой достаточно сильно, чтобы встряхнуться и заорать. Струна билась во мне все сильнее, сильнее, вибрации ее превратились в агонию, я почувствовала, что умираю. Когда частота звука стала совершенно невыносимой, я окончательно умерла. Исчезла, растаяла, растворилась.
В чем? Не знаю.
Кошмар закончился.
Стало спокойно. В первую очередь, площадь заполнилась звуками.
Одежды, как по волшебству, сменились на современные.
Голуби остервенело доклевывали то, что осталось от сосиски.
- Да нет, - сказал Серж. - Если бы они кушали живое мясо с кровью, вот тогда их можно было бы назвать хищниками.
- Значит, вороны не хищники? - с издевкой ответил Алекс.
Деби попался однажды на экзамене русский рассказик, а в нем фигурировало словосочетание "да нет". Сбитая с толку, она после того злосчастного экзамена позвонила мне и долго разглагольствовала по поводу того, что если да, то причем тут "нет", а если нет, то почему бы в этом сразу честно не признаться.
Деби могла бы объяснить хоть что-нибудь в том, что происходило сейчас со мной: она увлекалась всякими странностями...
Рука моя тряслась, пока вытаскивала сигарету, неизменный "Капри". Наконец, удалось закурить и только тогда я стала понемножку успокаиваться наново. Деби мне сейчас не хватало просто катастрофически... С ее знаниями и библиотекой... Надо же было с ней поссориться.
- А что ты думаешь? - с интересом спросил меня Серж. - Хищники - это только те, кто питается живым мясом или любым?
- Ничего не думаю.
- А все-таки?
- Отстань.
Все мое тело теперь ныло. Даже рот открыть было лень, не только думать.
- Нет, ты скажи, - стал настаивать Алекс.
- Ты надоел мне до смерти, понимаешь?
Заорать мне в любое время ничего не стоит, а уж сегодня, по выражению американцев, в отличие от нашенских двух пальцев, это был кусок торта. Сейчас я, кажется, орала, еще не успев по-настоящему раскрыть рта. Откуда только силы взялись.
- Завтра съеду.
- Скатертью дорога.
По-моему, Алекс приятно удивился. Может, решил, что я таким образом проявляю свою любовь...
Мы вернулись в Сан-Франциско последним катером. По палубам гулял вечерний ветер, у меня, да и у моих спутников, зуб на зуб не попадал от холода, поэтому мы расположились внизу, у бара. Прислонив голову к столу, я продремала всю дорогу.
