– И сказала?

И снова Кандида покачала головой:

– Не потребовалось. В том-то все и дело. Когда мы все прекратили друг на друга шипеть и услышали, что первая партия гостей приехала на ужин, Пел и Ру пошли их встречать. А я так и осталась сидеть перед зеркалом, и мне казалось, будто меня огрели по голове дубиной. И я услышала: «Вот, значит, как!» Я оглянулась – там стоял Дэмиан.

– В твоей комнате?

– Да, – кивнула она, на секунду зажмурившись от этого воспоминания. – Он жил в соседней комнате, а я забыла или не знала. Там была двойная дверь, такие очень любили эдвардианцы: на небольшом расстоянии, пару футов шириной – превосходный звуковой барьер. Пел и Ру громко не кричали, так что я не беспокоилась. Дверь была закрыта, и так как перед ней стояло кресло, я думала, что она заперта, обе заперты, но оказалось, что нет. Наверное, Дэмиан стоял между двумя дверьми, а теперь открыл вторую, которая вела в мою комнату, и вошел. Все это было так ужасно, что я едва могу подобрать слова. По сей день помню, сорок лет прошло, но для меня это до сих пор один из самых ужасных моментов в жизни, а это, уж поверь мне, дорогого стоит. Сначала мы глазели друг на друга, потом наконец я что-то пробормотала, в том смысле, что они не понимают его чувств и не надо их за это ненавидеть. Но Дэмиан покачал головой, хохотнул и сказал: «Ненавидеть? За что мне их ненавидеть? Они меня раскусили». И сперва я его не поняла: Серена ведь убедила меня, что и он по-настоящему ее любит. Мне никак было не поверить, когда он начал говорить, что это неправда и он с самого начала все это подстроил, примеряясь к ее деньгам, и так далее. Я не хотела ему верить, но он так говорил. Серене он сам все сказал, в тот же вечер, так что мне вмешиваться не пришлось. Мы с ней говорили об этом, но лишь однажды. И мне кажется, больше они не виделись, за исключением того омерзительного вечера в Португалии, конечно. За столько лет наверняка сталкивались на каких-то сборищах, но Серена никогда об этом не упоминала. В тот год ни на какие балы Дэмиан больше не ходил. После этого инцидента он как будто решил нас бросить, и не могу сказать, что удивлена.

– Я тоже. Когда он ей рассказал?

– В самом конце. Я уверена, он не хотел портить вечер, но не мог допустить, чтобы она услышала это от кого-нибудь другого. Наверное, уже тогда он решил уехать наутро как можно раньше. Помню, Дэмиан отвел Серену в гобеленовую гостиную, как раз перед тем, как вечер завершался, но, может быть, я это сама придумала.

– И он сказал ей, что всего лишь собирался пробиться в общество, а ее не любил?

– Полагаю, да. Я имею в виду, так и сказал. Хотя даже сейчас мне кажется, это была не вся правда. Дэмиан мог рассматривать женитьбу на Серене как лестницу в общество, но я уверена, что при этом был искренне влюблен.

– Думаю, правды в этом не было вообще. Если он сказал, что любит ее, значит любил.

Кандида посмотрела на меня удивленно:

– Я думала, он тебе не нравится.

– Я ненавидел его. Да и сейчас ненавижу, правда, чуть меньше, чем раньше. Но это не значит, что я считаю его лжецом, разве что если его будут откровенно провоцировать.

– Это мы знаем, – поморщилась она.

Но я не хотел, чтобы разговор уходил к тому другому, проклятому вечеру. Я хотел продолжать говорить о ночи того бала.

– Он лгал тебе, чтобы спасти лицо. Как ты не заметила? У Серены все равно никогда бы не было больших денег. Если Дэмиан гнался за деньгами, то занялся бы Джоанной Лэнгли.

– Ты считаешь, ему не нужна была светская жена с титулом? – Кандида покраснела.

– Ему на это было наплевать. К тому времени – уже да. Может быть, в начале это его и манило, но не тогда. Дэмиан отвергнул Дагмар Моравскую. Если бы ему захотелось, он получил бы в жены принцессу.

Кандида задумалась:

– Что ж, вынуждена с тобой согласиться, а иначе все португальское приключение не произошло бы. Наверное, годы сделали меня циничнее, чем раньше.

– Бедная Серена… Она решилась пойти против воли родителей и выйти замуж за того, кого искренне любила, и вдруг в один прекрасный вечер все было кончено, и ей ничего не оставалось, как выйти на террасу глотнуть свежего воздуха и вернуться с новыми планами на жизнь.

– Вот как? Ты знаешь больше меня.

– Да, было так. А потом она вернулась и увидела меня в передней комнате, и мы вместе танцевали перед моим уходом.

Я подумал о пустых глазах Серены и о том, как она пробормотала: «Есть в жизни важные вехи». Она могла бы сказать «есть вериги». Было бы тоже правильно.

– Понятно. Ну, может, ты и прав насчет Дэмиана. Надеюсь. Но он все равно за себя отомстил: стал фигурой намного большего масштаба, чем любой из нас. Интересно, думают ли об этом когда-нибудь Пел и Ру.

– Значит, ты тоже к нему была неравнодушна?

– К Дэмиану? О да! Я обожала его. У нас с ним немножко было, я тебе рассказывала, но ближе к началу года. Как только Дэмиан сошелся с Сереной, не помню, чтобы он ухаживал еще за кем-то из нашей толпы.

– Только после.

– Ну да, – чуть вспыхнула она. – После. Но ты знаешь, как это бывает в одинокие годы. Пока жизнь не устаканится.

– Можно я задам неприличный вопрос?

– Мне кажется, после такой беседы я едва ли смогу тебе воспрепятствовать, – улыбнулась Кандида.

– Кто был отец Арчи? Я его знал? Он был один из наших? Или кто-то из тех, кого ты встретила, когда все закончилось?

– Трудно сказать.

Ответ показался мне странным.

– Ты сейчас с ним видишься?

– Не знаю. – Наверное, вид у меня был слишком озадаченный, и Кандида рассмеялась. – Это сейчас я старая, респектабельная вдова банкира, но так было не всегда. У каждого есть в жизни времена, которые трудно примирить с настоящим.

– Мне это известно лучше, чем многим, – кивнул я.

И ей это тоже было хорошо известно.

– Дело в том, что я не вполне уверена, кто отец Арчи. В то время я пустилась во все тяжкие. Оправдывала себя тем, что сбилась с пути, или пытаюсь найти себя, или каким-нибудь еще клише из шестидесятых, позволявшим мне делать что хочу, не чувствуя себя виноватой, и пользовалась этой философией на всю катушку. А потом в один прекрасный день проснулась беременной. Все до единого люди в моей адресной книге хотели, чтобы я избавилась от ребенка, – и друзья, и семья, но я не захотела и сейчас ужасно этому рада.

– И ты никогда не пыталась выяснить, кто это был?

– Не видела смысла. Чего бы я добилась? Кто-то начал бы совать нос, куда не просят. Какой-нибудь моральный урод, считавший, что имеет право давить на меня за то, что я выносила его ребенка? В какой-то момент я думала, это Джордж Тремейн. Потом убедилась, что не он, но только представь себе, каково бы это было, если бы он сидел у меня на кухне и надирался! – (Я скривился.) – Так что – нет. Я решила бороться самостоятельно.

– А как ты убедилась? Что это не Джордж?

Кандида задумалась:

– Услышала, что его жене не удается забеременеть. Та пухленькая девочка, у которой отец выпускал автомобили. У нее от первого мужа было двое детей, поэтому дело было не в ней. – Она кивнула, удовлетворенная своими выводами. – Так или иначе, рождение Арчи вернуло меня на путь истинный. Дорога была ухабистая, хотя и прямая, и совсем узкая. Но она привела меня к Гарри.

– Счастливая развязка?

– Как мило! – улыбнулась она. – Слышать, что Гарри называют моей счастливой развязкой. Сегодня все, кто произносит его имя, заливаются слезами. Но не правы они, а прав ты. Он был моей счастливой развязкой. А теперь… – Кандида встала и потянулась, – мне точно пора в кровать, а то я сейчас умру.

Я крепко спал и видел сон, в котором действовали Нил Киннок, Джоан Кроуфорд и одна женщина, работавшая у моей матери уборщицей. Ее звали миссис Пойнтер. Мы все пытались устроить пикник на Бичи-Хед, но шерстяной плед все время улетал, и все проливалось, а мы почему-то никак не могли его закрепить. Пока не решили лечь на него и таким образом удержать. И как у нас получилось и что мы делали с едой? Но это было не важно, потому что Джоан вжалась мне в спину, обвила меня рукой за талию, опускаясь ниже, и… сон закончился. Но я не проснулся, потому что хотя еще не рассвело и я уже был не на пикнике, но по-прежнему чувствовал, как тело Джоан прижимается к моему телу, а ее нежная рука обнимает мой напрягшийся член, а потом чей-то голос очень тихо произнес: «Ты спишь?», и он вовсе не был похож на голос Джоан. Ничуть. Он даже был без американского акцента. Я задумался об этом, потому что голос был знакомый, и я чувствовал, что должен его знать, но не узнавал, пока он не произнес мое имя, и вдруг я понял, вне всякого сомнения… это была Серена! Это был голос Серены Белтон, она была здесь, рядом со мной, и ее рука лежала на моем члене. А я все равно не мог поверить, что не сплю, ибо это была мечта всей моей жизни. Не сон ли это во сне, подумал я, когда кажется, что проснулся, а на самом деле нет. И я мог так размышлять еще долго, если бы ее губы не коснулись моей шеи. Я повернулся, и это была она!