Она задумалась, и некоторое время мы снова шли в молчании. В подлеске послышалось шуршание, и среди коричневого и зеленого коротко полыхнула рыжая шубка лисы. Словно узнав ее, Серена очнулась.

– Дэмиан за многое должен ответить, – проговорила она.

– Самое интересное, что он, мне кажется, с тобой согласится.

Нас потихоньку нагоняли остальные, и скоро разговор должен был стать общим. Но пока они не подошли к тому месту, где стояли мы, Серена тихо произнесла:

– Надеюсь, ты меня не ненавидишь.

Серена проговорила это мягко и, мне кажется, искренне, а когда я повернулся к ней, улыбнулась. Не думаю, что она ожидала ответа. Она словно просила прощения за то, что так часто ранила меня в те ушедшие годы, когда душевная боль бывала такой острой и причинить ее было так легко. Я смотрел на Серену и в миллионный раз поражался каждой ее черточке. В уголке рта у нее прилипла едва заметная крошка от обеда, и я представил себе мир, где я обладал бы правом ее слизнуть.

– А ты как думаешь? – спросил я.

Ужин в тот вечер был главным событием всего уик-энда, и я послушно принял ванну, надел вечерние брюки, неохотно натянул рубашку без галстука и домашнюю куртку. Вниз я спускался в довольно приподнятом настроении, но, оказавшись в гостиной, сразу почувствовал, что атмосфера сгустилась: сегодня среди гостей появилась мать Эндрю, ныне вдовствующая графиня. Она жила не в настоящем домике вдовы, роскошной георгианской вилле на краю парка, которую сдавали одному американскому банкиру, а в деревне, в доме, некогда предназначавшемся для управляющего. Когда я вошел, леди Белтон чопорно стояла у камина. Она, конечно, сильно постарела по сравнению с той встречей, когда я видел ее в последний раз, но возраст не смягчил подступающего к ней безумия. Леди Белтон по-прежнему смотрела на всех теми же голубыми кукольными глазами, а волосы были выкрашены в такой же итальянский черный цвет, как и раньше. Нельзя сказать, что ее чувство стиля сделало существенный шаг вперед. На ней был причудливый наряд, нечто вроде длинной ночной рубашки цвета хаки с неровным вырезом. Не знаю точно, какого эффекта добивалась графиня, но вряд ли того, какого достигла. Есть ли смысл говорить, что ее украшения были превосходны.

Серена представила меня, сказав свекрови, что та может помнить меня по прежним дням. Леди Белтон оставила это без внимания.

– Приятно познакомиться, – сказала она, протягивая мне высохшую руку с выпирающими костяшками.

Есть ли что-то более раздражающее, чем когда люди говорят вам: «Приятно познакомиться», когда вы встречались уже тысячу раз? Если есть, хотелось бы узнать что. Недавно меня как незнакомца приветствовала женщина, которую я знаю с детства и которая за прошедшее время стала известной. Буквально годами, каждый раз, как я встречался с ней, она любезно кланялась, не подавая виду, что мы виделись раньше. Наконец я созрел до того, что, если она проделает то же самое еще раз, я все ей выскажу. Но видимо, эта решимость проявилась у меня на лице, а все любители колкостей снабжены антенной, которая подсказывает им, когда подкалывания надо прекратить. Дама все прочитала у меня по глазам и протянула руку. «Как я рада снова видеть вас!» – произнесла она.

Серена ушла за бокалом для меня, и я остался со старой каргой один на один.

– Как хорошо снова встретиться с Эндрю и Сереной после стольких лет, – промямлил я, чтобы как-то начать разговор.

– Вы знакомы с лордом Белтоном? – ответила она без тени улыбки.

Надо полагать, это был намек, что мне следовало именовать Эндрю сообразно титулу. Рядом с нами на столике стояла вазочка с соусом из авокадо, и на секунду мной овладело неудержимое желание схватить эту вазочку и запустить ею графине в лицо.

Но вместо этого я раскрыл рот, чтобы сказать: «Да, я их знаю, и тебя тоже, старая глупая курица!» Но какой смысл? Она бы скрылась за заявлением о моей «ужасной невоспитанности», не признавая собственной. К счастью, леди Белтон не досталась мне в соседки за ужином. Вместо этого я с жалостью наблюдал за Хью Пебриком. Героически сражаясь с ее молчанием, он пытался вовлечь графиню в разговор о людях, которых она должна была знать, но категорически это отрицала, или обсудить темы, которые, как она ясно давала понять, ее не интересуют. В общем, устроила бедному Хью нелегкую жизнь.

Молодым часто говорят – по крайней мере, говорили, когда я был ребенком, – что нувориши и прочие люди не нашего круга иногда могут грубить, но истинные леди и джентльмены всегда безупречно вежливы. Это, конечно, несусветная чушь. Невоспитанные люди, как и вежливые, встречаются во всех слоях общества, но есть определенный вид грубости, основанный на дешевом снобизме, на представлении о собственном превосходстве у людей, ни в чем других не превосходящих и вообще ничего собой не представляющих, и это уникальное свойство высших классов, которое очень трудно стерпеть. Старая леди Белтон была тому классическим примером, ходячим скоплением дутых ценностей, пустышкой, воплощенным поводом к революции. Я невзлюбил ее еще в молодости, но сейчас, когда у меня было сорок лет, чтобы подумать, она представлялась мне хуже, чем просто неприятной и недалекой особой. Графиню можно было бы считать воплощением зла, если бы она не была столь глупа, ведь именно она стала причиной того, что жизнь ее детей оказалась пустой. Как ни тоскую я по Англии времен моей юности, как ни жалею о том, что утеряно, но нельзя не признать: там было много порочного и требующего перемен. Что касается высших классов, леди Белтон была живой тому иллюстрацией. Она воплощала в себе все плохое, что было в старой системе, не переняв ни одну из ее добродетелей. Не люблю испытывать ненависть, но признаюсь: вновь увидев леди Белтон, я почти возненавидел ее. За все, что она собой являла, и отдельно за никчемность Эндрю. Ибо если быть к нему снисходительным, а это непросто, должен признать, что с такой матерью у него не было никаких шансов. Эти два ничтожных человека на пару загубили жизнь моей Серены. За ужином Эндрю оказался вторым соседом леди Белтон, поскольку ее посадили по старшинству справа от него. От супа до орехов они не обменялись ни единым словом. Никто из них от этого не проиграл.

После обеда часть гостей составили партию в бридж, другие улизнули смотреть по телевизору новый фильм в какую-то загроможденную игрушками детскую каморку, куда Эндрю сослал «эту дьявольскую машину», так что когда местные жители разошлись по домам, а те, кто ночевал в доме, улеглись спать, мы оказались вдвоем с Кандидой в углу библиотеки и сплетничали, глядя на умирающий огонь в камине и обнимая ладонями бокалы с виски. Серена заглянула к нам и предоставила в наше распоряжение поднос с напитками, но ей самой нужно было устраивать на ночлег остальных, а мне хватало просто видеть, как она существует, как управляется с делами, из которых состоят ее дни. И я рад был остаться один с Кандидой, поскольку это означало, что я могу продолжить расследование. Я уже говорил ей о фотографии, которую накануне нашел у себя в комнате, и сейчас, когда нам никто не мешал, мы принялись обсуждать тот давний прием, как он проходил и чем закончился. Я напомнил ей, что вез Дэмиана домой и тот был в довольно мрачном расположении духа. Тот вечер знаменовал конец его карьеры кумира дебютанток.

– Бедный Дэмиан! – вздохнула Кандида. – Никогда никого мне не было так жалко.

Замечание прозвучало довольно неожиданно. Я не понял, о чем она говорит.

– Почему?

Мой вопрос явно удивил ее, так же как меня ее фраза.

– Из-за всей этой драмы, – ответила она, словно это совершенно очевидно.

– Какой драмы?

Кандида недоуменно посмотрела на меня, словно хотела убедиться, не смеюсь ли я над ней, но мой взгляд был невинен, как у новорожденного.

– Потрясающе! – воскликнула она. – Он тебе действительно ничего не рассказывал?

Тогда я попросил ее рассказать и принялся слушать.

Кандида была хорошо знакома с Дэмианом задолго до той ночи. Флиртовала с ним в своей пугающей манере, танцевала, даже, как я заподозрил по ее тону, спала с ним и вообще за тот сезон они стали друзьями. Ей удалось включить его в список гостей, приглашенных остановиться в доме Грешэмов, чтобы никто не подумал на Серену, и…