– Я тоже думал о тебе, – произнес голос Джона Рэнсома на другом конце провода. Сейчас голос его явно не походил на голос человека, носившего когда-то ожерелье из языков. – Я как раз читал «Расколотого надвое».

– Спасибо, – сказал я, спрашивая себя: неужели он звонит только по этому поводу. Я подумал, что голос его звучит очень устало.

– Но я звоню не по этому поводу, – разрешил мои сомнения Рэнсом. – Я просто подумал, что тебе любопытно будет узнать одну вещь. Может быть, ты даже захочешь приехать сюда.

– Куда сюда?

– В Миллхейвен, – сказал он. Затем он рассмеялся, и я подумал, что Джон, пожалуй, пьян. – Думаю, тебе не известно, что я вернулся в родной город. Я теперь профессор в колледже Аркхэм.

Это действительно было для меня сюрпризом. Аркхэм представлял собой скопище угрюмых кирпичных зданий в западной части Миллхейвена. Кирпич давно потемнел от времени, а окна в зданиях всегда выглядели грязными. У Аркхэма всегда была неважная репутация, и я подумал, что с тех пор, как я был последний раз в Миллхейвене, наверняка мало что изменилось.

– Я преподаю религию, – сказал Рэнсом. – У нас небольшая кафедра.

– Приятно снова слышать твой голос, – сказал я, начиная постепенно отвлекаться от нашего разговора.

– Нет же, ты послушай, – сказал Джон, словно уловив перемену в моем настроении. – Тебя наверняка заинтересует то, что здесь случилось. Я хочу поговорить с тобой об этом.

– И что же случилось? – спросил я.

– Кто-то напал на двух жителей Миллхейвена и оставил над их телами надпись «Голубая роза». Первая жертва умерла, вторая – в коме. Она может умереть в любую минуту.

– О, – единственное, что смог я произнести. – Неужели?

– Второй жертвой была Эйприл.

Кровь застыла у меня в жилах.

– Моя жена, – пояснил Рэнсом. – Она до сих пор в коме.

– Господи! – воскликнул я. – Мне очень жаль, Джон. Так что же случилось?

Джон кратко рассказал о нападении на его жену.

– Я хотел задать тебе всего один вопрос, – сказал он под конец. – Если ты сможешь ответить на него – хорошо, если нет – тоже ничего страшного.

Я спросил его, что же это за вопрос, хотя мне казалось, что я знаю, о чем он хочет спросить.

– Ты по-прежнему думаешь, что тот детектив, Дэмрок, которого ты описал в своей книге под именем Эстергаз, действительно убил всех этих людей?

– Нет, – не сказал, а скорее выдохнул я. – С тех пор, как я написал эту книгу, у меня появилась новая информация.

– Об убийствах «Голубой розы»?

– Но ты ведь не думаешь, что на Эйприл напал тот же человек? – спросил я.

– Честно говоря, именно так я и думаю, – ответил Джон после паузы. – Ведь в конце концов, если убийцей был не Дэмрок, значит, тот парень все эти годы разгуливал на свободе.

– Тебе, должно быть, очень тяжело сейчас.

Джон замялся.

– Я как раз хотел поговорить с тобой об этом. Я... я сейчас не в лучшем состоянии, но я вовсе не хочу тебе навязываться. Ты уже сообщил мне больше чем достаточно. Я даже не знаю, что сказать дальше.

– Нет, ты прекрасно это знаешь, – возразил я.

– Мне кажется, набрав твой номер, я надеялся, что ты захочешь приехать сюда. Приехать, чтобы помочь мне.

«Ты так любишь секреты».

«Давай начнем все сначала».

Моя вторая встреча с Джоном Рэнсомом во Вьетнаме произошла в тот самый момент, когда я пытался прийти в себя после весьма странной и неприятной четырехдневной миссии. Я не понимал, что произошло – я не понимал того, что мне довелось увидеть. Во время этой миссии случилось два необъяснимых события, и когда я встретил Джона Рэнсома, он объяснил мне их смысл.

Мы стояли лагерем в небольшой рощице на краю рисового поля. В тот день мы потеряли убитыми двух новобранцев, которые прибыли к нам совсем недавно, я даже не помнил их имен. Стояли серые сырые сумерки. Нам не разрешалось курить и не рекомендовалось разговаривать. Черная свинья шесть на шесть футов весом двести пятьдесят фунтов по имени Леонард Хэмнет достал из кармана полученное несколько месяцев назад письмо и стал перечитывать его в сотый раз, пожирая из консервной банки персиковый компот. Драгоценное письмо давно превратилось в лохмотья, склеенные «скотчем».

В этот момент кто-то начал нас обстреливать. Лейтенант выругался, мы побросали еду и открыли огонь по невидимым врагам, пытающимся нас уничтожить. Они продолжали стрельбу, и нам пришлось в конце концов переправиться на другую сторону затопленного рисового поля.

Теплая вода была нам примерно по грудь. Перебравшись через несколько небольших плотин, мы ступили на обильно унавоженную почву. Парень из Санта Круза, Калифорния, по имени Томас Блевинс получил пулю в шею у затылка и свалился около первой дамбы, а другой парень, Тайрелл Бадд, закашлялся и свалился рядом с ним. Теперь в бой вступила артиллерия. Мы прятались за гребнями двух плотин, а рядом падали в воду ядра. Земля кругом сотрясалась, по воде шла рябь, а находившийся сзади лес вдруг загорелся. Послышались истошные вопли обезьян.

Мы выползали друг за дружкой на твердую почву. Сквозь редкие деревья виднелись крытые соломой хижины. Вот тут и произошли одно за другим два события, которых я абсолютно не понял. Сначала кто-то спрятавшийся в лесу выстрелил в нас из пушки. Я упал, уткнувшись лицом в грязь, все вокруг сделали то же самое. Я решил, что это последние секунды, отпущенные мне на этом свете, и теперь жадно вбирал в себя последнее, что видел в этой жизни. Я испытал чувство полной беспомощности, когда душа одновременно цепляется за тело и готовится с ним расстаться. Снаряд попал в последнюю дамбу, разорвав ее на куски. На нас обрушились сверху грязь, тина и вода. Осколок снаряда просвистел у меня над головой и ударился о каску Спэнки Барриджа с таким звуком, словно кирпич упал в мусорный бак. Затем осколок упал на землю. От него поднимался серый дымок.

Мы подняли головы. Спэнки выглядел мертвым, но грудь его, тем не менее, слабо вздымалась. Леонард Хэмнет взвалил его на плечо.

Когда мы вошли в небольшую, затерянную в лесу деревушку на краю рисового поля, меня посетило вдруг смутное предчувствие трагедии, которая произошла со всеми нами много позже, в местечке под названием Я-Тук. Деревня, в которую мы входили сейчас, вдруг показалась мне какой-то неправильной – слишком тихой и спокойной. Кругом не слышно было ни звука, ни шороха. На улицах не было ни собак, ни свиней, ни кур, старухи не выходили на порог посмотреть на американских солдат, старики не смотрели на нас с подобострастными улыбками. Хижины были пусты – я никогда не видел такого во Вьетнаме ни до, ни после.

Если верить карте Майкла Пула, мы находились в местечке под названием Бонг То.

Как только мы дошли до середины пустой деревни, Хэмнет опустил Барриджа в высокую зеленую траву. Я крикнул что-то на своем ломаном вьетнамском.

Спэнки застонал, обхватив руками свою каску.

– Меня ранило в голову, – сказал он.

– Если бы не подшлемник, у тебя вообще уже не было бы головы.

Спэнки закусил губу и, постанывая, стащил с головы каску. От уха его стекала струйка крови. Из-под шлема показалась шишка размером с большое яблоко. Сморщившись от боли, Спэнки стал медленно ее ощупывать. – Она распухает, – сказал он. – Я никогда больше не смогу надеть обратно каску.

– Не волнуйся, мы вытащим тебя отсюда, – сказал фельдшер.

– Отсюда? – переспросил Спэнки.

– И доставим обратно в Кэмп Крэнделл.

К ним подобрался маленький подонок по имени Виктор Спитални. Увидев его, Спэнки нахмурился.

– Тут никого нет, – сказал Спитални. – Что, черт побери, происходит?

Пустая деревня казалась ему персональным оскорблением.

Леонард Хэмнет повернулся к нему спиной и сплюнул.

– Спитални, Тиано, – приказал лейтенант. – Отправляйтесь на поле, достаньте Тайрелла и Блевинса. Сейчас же.