– Меня не волнует, когда два бандита сцепляются между собой. Так только лучше. Продолжай.

– Фрицманн рассказал, что в дом его отца приходили двое мужчин, которые интересовались компанией «Элви холдингс». Этого оказалось достаточно. Коп стал рвать связи со всем, что может привести нас к нему. Я не знаю всего, что он сделал, наверное, подождал, пока Фрицманн отвернется, и оглушил его рукояткой револьвера. А потом привязал его к стулу и разрезал на кусочки, как он любит делать.

– И оставил там на ночь, – подхватил Джон. – Но он понимал, что мы способны на все, и поэтому вчера вечером уложил труп в багажник своего автомобиля и выбросил перед баром «Часы досуга». Было еще темно, на улицах никого не было. Все сработало отлично. Появилась еще одна жертва «Голубой розы», и никто не узнает о связи копа с Фрицманном. Он убил мою жену, Гранта Хоффмана, собственного напарника и остался вне всяких подозрений.

– Если не считать того, что мы знаем, что он коп. И что он сын Боба Бандольера.

– А откуда мы знаем, что он коп.

– Он дал воображаемым директорам «Элви» имена Леон Кейзмент и Эндрю Белински. Кейзмент – одно из имен Боба Бандольера, а десять лет назад начальником отдела по расследованию убийств полиции Миллхейвена был человек по имени Энди Белин. Мать его была полькой, и остальные детективы прозвали шефа Белински. – Я попытался улыбнуться, но у меня ничего не вышло. – Таков полицейский юмор.

– О! – Джон смотрел на меня с восхищением. – Ты просто гений.

– Мне рассказал обо всем этом Фонтейн. Причем я не уверен, что стоило спрашивать его об этом.

– Черт побери! – Джон резко выпрямился. – Фонтейн изъял из дела показания своего отца, прежде чем передать его тебе. Он приказал тебе держаться подальше от Санчана, а когда это не сработало, привез тебя на могилу своего отца и сказал «Видишь? Боб Бандольер покоится в земле. Оставь всю эту ерунду и возвращайся домой». Ведь так?

– В общем и целом. Но он не мог отвезти тело Фрицманна к «Часам досуга». Я был с ним, когда пошел дождь.

– Подумай о том, как работает этот человек. У него был один сообщник, почему бы не быть и второму. Он заплатил кому-то, чтобы подкинули тело. И устроил все лучше некуда. Его алиби – ты.

Я подумал, что Фи наверняка расплатился не деньгами. Информация – вот что дороже денег.

– Итак, что же нам делать? – спросил Джон. – Мы вряд ли можем обратиться в полицию. На Армори-плейс Фонтейна очень любят. Он любимый детектив Миллхейвена. Он местный Дик Трейси, черт бы его побрал!

– Может быть, нам все-таки удастся вывести его на чистую воду, – сказал я. – Может быть, мы даже сможем заставить его раскрыться.

– Но как мы это сделаем?

– Я уже говорил тебе, что Фи Бандольер раз в две недели пробирается в старый дом своего отца. Его видела несколько раз соседка. Она обещала позвонить, когда он придет туда в следующий раз.

– К черту соседку. Давай устроим ему засаду в доме.

На этот раз застонал я.

– Я слишком стар и устал, чтобы играть в ковбоев, Джон.

– Подумай об этом. Если преступник и не Фонтейн, то какой-нибудь другой парень с Армори-плейс. Может быть, в доме есть семейные фотографии. Может быть, что-то с его инициалами. Зачем ему вообще этот дом? Он что-то держит там, внутри.

– Там, внутри, всегда было что-то принадлежащее ему. Его детство. Я иду спать, Джон, – все мускулы заныли, когда я встал.

Поставив на стол пустой стакан, Джон потрогал пластырь на голове. Затем снова откинулся на спинку. Несколько секунд мы оба слушали шум дождя за окнами.

Я повернулся и пошел к лестнице. Скорбь заполняла каждую клеточку моего тела. Единственное, чего мне хотелось сейчас, это добраться скорее до постели.

– Тим, – сказал Рэнсом.

Я медленно повернулся к нему. Он вставал, не сводя с меня глаз.

– Ты настоящий друг.

– Должно быть, – сказал я.

– Мы пройдем все это вместе, правда?

– Конечно, – ответил я.

Джон подошел ко мне.

– Я обещаю с этого момента говорить тебе всю правду. Я должен был...

– Хорошо, хорошо, – прервал его я. – Главное, не пытайся больше меня убить.

Подойдя вплотную, Джон обнял меня и прижал к груди. Я чувствовал себя так, будто меня обнимает матрац.

– Я люблю тебя, парень, – сказал он. – Так мы вместе?

– Свободу угнетенным! – я похлопал его по плечу.

– Так точно, – ткнув кулаком мне в живот, Джон еще крепче прижал меня к себе. – Завтра мы начнем все сначала.

– Да, – кивнул я и стал подниматься по лестнице.

Раздевшись, я улегся в кровать с «Библиотекой Хамманди». Джон Рэнсом бродил по своей спальне, время от времени натыкаясь на мебель. За окном по-прежнему шел дождь. Включив лампу, я открыл книгу на опусе под названием «Гром, Совершенный разум» я прочитал:

...Потому что то, что внутри тебя, то и снаружи. И тот, кто любит тебя снаружи, принимает то, что у тебя внутри. И то, что ты видишь снаружи, ты можешь увидеть внутри. Это видимо глазом и это твоя одежда.

Довольно скоро слова стали сливаться у меня перед глазами, но прежде чем заснуть, я еще умудрился закрыть книгу и погасить свет.

В четыре часа я очнулся от кошмара, в котором огромный монстр гонялся за мной по какому-то подвалу, и лежал в кровати, прислушиваясь к громкому стуку собственного сердца. Через несколько секунд я вдруг понял, что дождь прекратился. Ласло Нэги оказался неплохим метеорологом.

Сначала я попытался воспользоваться советом, который всегда давал сам себе в бессонные ночи, – на втором месте после сна стоит отдых, и лежал в кровати, не открывая глаз. Сердце мое постепенно успокоилось, дыхание восстановилось, тело расслабилось. Прошел час. Каждый раз, переворачивая подушку, я улавливал в воздухе слабенький цветочный аромат и наконец понял, что это, должно быть, духи, которыми пользовалась Марджори Рэнсом. Отбросив простыню, которой укрывался, я подошел к окну. За стеклом висел черный маслянистый смог. Фонарь под окнами был едва виден за дымкой, словно солнце на полотнах Тернера. Я включил верхний свет, почистил зубы, умылся, надел пижаму и спустился вниз, чтобы поработать немного над книгой.

Следующие полтора часа я жил в теле маленького мальчика, стены спальни которого были оклеены обоями с голубыми розами. Мальчика, отец которого говорил, что бьет его от большой любви, а мать которого умирала среди запаха собственных испражнений и разлагающейся плоти. Отец говорил, что они прекрасно заботятся о матери и что их любовь для нее гораздо важнее больничного ухода. Фи Бандольер, спрятавшийся под кожей Чарли Карпентера, смотрел, как уходит в небытие его мать. Я витал в воздухе вокруг них – Фи и не-Фи, Чарли и не-Чарли, подмечая и записывая. Когда горе стало слишком сильным, чтобы продолжать, я положил карандаш и на дрожащих ногах поднялся наверх.

Было около шести. Я испытал вдруг странное чувство – мне казалось, что я потерялся. Дом Джона казался не более и не менее реальным, чем маленький домик, по которому я разгуливал в своем воображении. Если бы я по-прежнему пил, я налил бы себе пару дюймов гиацинтовой водки Джона, вернулся бы в кровать и попытался уснуть. Но вместо этого я снова подошел к окну, убедился, что туман стал теперь густо-серебряного цвета, принял душ, надел джинсы и черную фуфайку Гленроя Брейкстоуна, положил в карман блокнот и вышел на улицу.

Мир казалось, исчез, растворился. Передо мной была лишь невесомая дымка сероватого серебра, и я скользил сквозь нее, изменяя ее очертания. Я видел ступеньки, ведущие к дороге, и высокие живые изгороди вдоль домов.

Выйдя на улицу, я смог различить призрачный свет фонарей. Если считать их, как я считал когда-то ребенком ряды в кинотеатре, чтобы суметь вернуться на свое место, эти фонари могли бы стать моими путеводными звездочками. Я хотел выбраться ненадолго из дома Джона Рэнсома. Хотел вдыхать вместо тропического аромата духов Марджори свежий воздух и сделать то, что я делал в Нью-Йорке, – позволить чистой странице заполниться словами, пока я брожу безо всякой цели по городским улицам.