– Что ж, как некоторые из вас, возможно, помнят из моего рассказа двухнедельной давности, я был водителем грузовика в Кэм Ран Бей.

Я тут же почувствовал разочарование. Именно это и запомнилось мне по собранию ветеранов, которое я посетил лет пять назад, – рассказы о войне, которой я никогда не видел, о войне, которая не была похожа на войну. Бадди уволили с работы, и его девушка сказала, что, если он снова начнет сходить с ума, она от него уйдет.

– А что ты делаешь, когда сходишь с ума? – спросил кто-то. – Что такое, по ее мнению, сходить с ума?

– Я не могу разговаривать. Я лежу весь день в постели и смотрю телевизор, но практически не вижу его, понимаете? Я как слепой и глухой. Как дыра в земле.

– Когда схожу с ума, я бегу, – сказал Лестер. – Просто срываюсь с места, не понимая, что я делаю, и бегу в таком страхе, что даже не могу остановиться. Мне кажется, что кто-то преследует меня.

Джек, мужчина в темно-синем костюме, сказал, что когда ему становится страшно, он берет ружье и лезет на крышу.

– Ружье не заряжено, но я начинаю целиться в людей. И думаю о том, что началось бы, если бы я стал стрелять. – Мы все смотрели на Джека. Он пожал плечами. – Это помогает.

Отец Джо поговорил немного с Джеком, а я ненадолго отключился от происходящего, гадая, через сколько времени прилично будет встать и уйти. Хуан рассказал длинную историю о своем друге, который застрелился, вернувшись из патруля. Потом опять долго говорил отец Джо, а Бадди начал тем временем ерзать на стуле. Он хотел, чтобы мы сказали ему, что ему делать с девушкой.

– Тим, ты так до сих пор ничего и не сказал, – подняв голову, я увидел, что отец Джо смотрит на меня блестящими глазами. То, что он говорил Хуану, видимо, растрогало его самого. – Вы хотите чем-нибудь поделиться с группой?

Я хотел покачать головой, но тут перед моими глазами встала вдруг одна сцена, и я сказал:

– Оказавшись во Вьетнаме, я попал поначалу в похоронную команду в Кэмп Уайт Стар. Одного из моих товарищей все называли Бегун. – Я описал то, что проделал Бегун с телом капитана Хейвенза.

Несколько секунд все молчали, а потом Бо, один из ребят, одетых в остатки старой формы, произнес:

– Есть одна вещь, о которой я никак не мог перестать думать. Я даже не видел толком, что там случилось, но это засело у меня в голове.

– Так расскажи нам, – велел отец Джо.

– Это случилось в провинции Дарлак, в одном из отдаленных районов, на севере, – Бо наклонился вперед и уперся локтями в колени. – Это наверняка прозвучит немного странно. – Прежде чем священник успел что-то вставить, Бо наклонил голову и взглянул краем глаза в мою сторону. – Но то, что – Тим? – то, что Тим только что рассказал, напомнило мне о том случае. То есть, я хочу сказать, я никогда не видел, чтобы американец так поступал, и очень не люблю, когда люди говорят, что все мы так делали. Если хотите свести меня с ума, достаточно начать говорить о тех зверствах, которые все мы якобы совершали там. Потому что лично я не видел ни одного. Ни одного. Зато я видел много раз, как американцы пытались помочь тамошним людям. Я говорю о еде, о лекарствах, о том, как они играли с детьми.

Все сидящие в кругу пробормотали, что они, мол, тоже видели много такого.

– Но в тот раз мы словно вошли в город призраков. Дело в том, что мы заблудились, нас вел лейтенант, только что прошедший подготовку, и он просто не мог прочитать карту и завел нас неизвестно куда. Мы ходили кругами, и лейтенант был единственным, кто не понимал, что происходит. Остальные же сказали себе и друг другу: черт с ним, он считает себя вожаком – так пусть ведет. А когда вернемся на базу, пусть сам объясняется с начальством. Так мы бродили три-четыре дня, а потом лейтенант начал что-то понимать. И тут до нас стал доноситься запах дыма. Но не запах горящего дерева, а совсем другой запах – запах горящих домов. Как только ветер дул с севера, в воздухе пахло золой и мертвым мясом. И очень скоро запах стал таким сильным, что мы поняли, что находимся где-то совсем рядом с его источником. Теперь у лейтенанта появилась миссия – он мог спасти свою задницу, если принесет из похода что-нибудь стоящее – господи, да даже необязательно стоящее – просто принесет хоть что-нибудь. Итак, мы продолжали углубляться в джунгли, а запах становился все сильнее и сильнее. Пахло так, словно подпалили скотобойню. Кроме того, вокруг нас не было никакого шума – ни птиц, ни обезьян, ни насекомых, которых мы слышали до этого каждый день. В джунглях было тихо, как в пустыне, вокруг не было никого, кроме нас. Примерно через полчаса мы дошли до этого места, и все буквально остолбенели. Это была не деревня, не лагерь. Напоминало небольшой городок, большая часть которого была сожжена, а остальное догорало. По обгоревшим доскам можно было сказать, что поселение окружал еще недавно забор из толстых бревен. Но это был настоящий маленький городок с пересекавшимися под прямым углом узенькими улочками, вдоль которых стояли сгоревшие хижины, от которых остались только дыры в земле. И тела. Множество тел, великое множество тел. Кто-то свалил их все в большую кучу и попытался сжечь, но привело это только к тому, что тела развалились на части. Все это были женщины, дети и несколько стариков. Ярды – первые ярды, которых мне довелось увидеть, и все они были мертвы. Вонь была неимоверная, от этого резкого запаха даже слезились глаза. Похоже было, что этих людей поставили в кружок, а потом взорвали. Мы не могли произнести ни слова. Невозможно говорить о том, чего не понимаешь. В дальнем конце городка виднелись остатки стены из глины, вся земля возле которой была залита кровью. Я увидел разобранную винтовку М-26, валявшуюся у большого чугунного котла, висевшего над дымящимся костром. От винтовки оторвали затвор, а дуло было погнуто. Я заглянул в котел – лучше бы я этого не делал. Я увидел кости, плавающие в каком-то желе. Длинные кости, словно от бедер. И грудную клетку. А потом я увидел то, на что было совсем уж страшно смотреть. Рядом с костями в котле плавал ребенок. Разрезанный пополам – просто разрезанный пополам поперек живота. От верхней части до нижней был примерно фут – все это пространство занимали кишки. Это был мальчик. Наверное, годовалый. И он не был обычным вьетнамским ребенком, потому что у него были голубые глаза. И нос не такой, как у вьетнамцев, а прямой, как наш. – Бо сплел руки на коленях и несколько секунд молча смотрел на них. – Это было все равно что убивать своих. Все равно что убивать своих. Я не мог этого больше выносить. Я сказал себе, что все это слишком ужасно, и теперь я буду думать только об одном – как выбраться из этого ужасного места. Я сказал, себе, что с сегодняшнего дня я больше ничего не вижу и не слышу – только выполняю приказы.

Отец Джо выждал несколько минут, кивая головой, затем спросил:

– Тебе легче думать об этом теперь, когда ты рассказал об этом нам?

– Не знаю, – Бо вдруг замкнулся в себе. – Возможно.

Джек нерешительно поднял руку.

– Я не хочу больше забираться на крышу с ружьем. Мы не могли бы поговорить об этом еще немного?

– Ты слышал когда-нибудь о силе воли? – спросил Лестер.

Собрание закончилось чуть позже, но Бо исчез почти в ту же минуту. Я помог Гарри и Фрэнку расставить стулья вдоль стен, пока отец Джо объяснял мне, как много я получил, побывав на собрании.

– С этими чувствами очень трудно справиться. Я много раз видел людей, переживших вещи, которых они не могли даже понять, пока не прошло несколько дней, – он положил руку мне на плечо. – Вы можете не верить в это, Тим, но что-то произошло с вами, пока Бо рассказывал свою историю. Слова его проникли к вам в душу. Возвращайтесь скорее и позвольте остальным помочь вам.

Я сказал, что подумаю об этом.

Когда я открыл дверь своей квартиры, красный огонек автоответчика мигал, словно маячок в темноте, но я не обратил на него внимания, а прошел на кухню, зажигая по пути свет. Я не мог даже представить себе, что придется еще с кем-то разговаривать. Я не знал, узнаю ли когда-нибудь всю правду, не знал, будет ли когда-нибудь спокойной и стабильной моя жизнь и жизнь моих близких. Что же случилось на самом деле с лагерем Бачелора? Что Джон увидел и что сделал в этом лагере. Я заварил себе чашку травяного чая, отнес его в большую комнату и сел перед картинами, присланными из Миллхейвена. Я смотрел на них долгими ночами во время работы, восхищался ими, но до этого момента словно бы не видел – не видел их вместе.