В этот раз Сергей Львович выслушал стишки спокойно. Удивился только:

— А почему вы не пьете?

— Расхотелось, — признался гражданин и поставил стакан на стойку.

— Обижаете, — недобро сказал Сергей Львович.

Гражданин спрыгнул со стульчика и, твердо глядя прямо в глаза, поведал Сергею Львовичу:

— И все-таки покатилась голова, куда уж денешься.

…Голова катилась по траве, брызгаясь кровью с короткого остатка шеи…

Сергей Львович очнулся оттого, что его за рукав теребил Гром.

— Я его достану, босс! Сейчас достану.

Босс молчал. А гражданин, уже дошедший до середины зала, вдруг обернулся и, перекрикивая ровный шум, отчетливо произнес:

— Да, чуть не забыл. Александр Иванович велел вам не кланяться. Но, может быть, он в ближайшее время совершит с вами фьючерсную сделку.

— Вы что, взбесились все?! — ненавистно, со свистом, спросил Витольд. Как ни держал себя в руках, как ни старался быть холодно и загадочно сдержанным, взорвался вдруг. И его достали.

— Взбесился не я. Взбесился Смирнов, — работая под несгибаемого супермена негромко и подчеркнуто отчетливо доложил Сергей Львович. Он стоял в дверях, глубоко засунув руки в карманы безукоризненного пиджака. За его спиной стоял Гром, в необъяснимой усталости привалившийся плечом к железной дверце старомодного лифта. Витольд Германович, взглядом оставив Грома на лестничной площадке, предложил боссу:

— Входите, Сергей Львович. — Успокоился. Был ровен и вежлив. Еще раз взглянул на Грома и, пропустив Сергея Львовича, захлопнул и тщательно, на все запоры, закрыл дверь.

— Что, уже испугались Смирнова? — спросил Сергей Львович.

— Скорее вас. Мало ли что можете натворить со страха, который нагнал на вас вышеупомянутый Смирнов.

Надоело, да и некогда было Большому корчить из себя вежливого дипломата на официальном приеме. Сказал с блатным придыханием:

— Вот что, Витольд. Кончай косить под Молотова. Я тебе не Риббентроп. Нам вот-вот шершавого введут. Так что без затей, давай подумаем, как нам наши жопы от особых приключений уберечь.

— Подумаем, — согласился Витольд и пригласил Большого в кабинет: — Прошу.

Уселись. Нетерпеливый пахан потребовал:

— Только скоренько. У меня времени в обрез.

— Скоренько, — согласился Витольд. — Скоренько: как и где?

— Его человек напрямую дал мне понять, что Смирнову известно, кто завалил Левку Слона. Полчаса тому назад, в казино.

— Что за человек?

— Сказал, что литератор, для кино пишет.

— Кузьминский. Виктор Кузьминский. Здоровый, веселый, наглый?

— Он.

— Ты понимаешь, Сергей, что этой провокацией они хотят вызвать тебя на активные и, я бы сказал, на бесповоротные действия?

— Не пальцем деланный.

— И подготовят ловушку, которая захлопнется, когда они захотят.

— Подготовят, — подтвердил Большой. — Но пока не подготовили.

— Хочешь сегодня?

— Сейчас.

— Тактически абсолютно правильно. Они уверены, что к своей акции ты будешь готовиться всерьез и самым тщательным образом. Вся проблема в стратегических последствиях этой акции.

— Кто-то из умников правильно сказал: есть человек, есть и проблема. Нет человека, и проблемы нет. Я прикончу эту суку! Сорок лет я ждал, когда доберусь до него. И, честно, сорок лет опасался. Но сегодня он сам загнал меня в угол. И расплатится за это по всем векселям.

— Он расплатится, так сказать. Его не будет, — раздираемый противоречивыми чувствами, Витольд обеими ладонями энергично растер слегка набрякшее свое лицо. — Но будем мы, которых погонят с улюлюканьем. Ты знаешь, что такое Смирнов? Это честь ментовки, это бесконечная преданная любовь к нему, а если не к нему, то к его памяти, многих могущественных друзей. Ты представляешь, что начнется?

— Вселенский гон, — представил Большой. — Только этот гон уже не будет вести лучший сыскарь России Александр Иванович Смирнов, мать его!

— Решай сам, — вяло сказал Витольд.

— Я уже решил.

— Тогда какого черта ко мне приволокся?

Не отрывая взгляда от Витольда, Сергей Львович поднялся из кресла, одернул пиджак, поправил галстук, застенчиво улыбнулся и признался:

— Чтоб замазать тебя, фраерок.

То ли очень поздно, то ли очень рано. Два часа летней ночи. Но в симпатичном бревенчатом доме с террасой еще не спали. В окнах столовой, задернутых занавесками, горел добрый желтый свет, свет лампы под шелковым абажуром, свет, дарящий уют и покой.

За забор бесшумно проникли четверо: Хайрулин, Сидоров и капитан Гаевой с майором Громовым. Трое залегли сразу же у забора, а майор Громов, он же ласковый холуй Гром, на неспешных ногах, согнувшись, приблизился к освещенному окну. В комнате негромко разговаривали:

— Саша, я пошла спать. И ты ложись, — женский голос.

— Ладно, ладно. Мне завтра рано не вставать, — это мужской.

— Ты же в город собирался!

— У меня свидание с Жоркой в половине второго.

— И в связи с этим ты собираешься сидеть здесь до утра, дурачок?

…Гром поднял руку, которая на фоне светившегося окна выглядела черной звериной лапой…

— Лидка, ну дай мне десяток минут спокойно почитать!

…Сидоров с Хайрулиным поднялись с земли и подняли автоматы…

— И читаешь-то ты всякую ерунду!

— Не ерунду, а Витькин детектив!

…Капитан Гаевой умелым броском достиг террасы. Потрогал дверь. Дверь была открыта…

— А Витькин детектив разве не может быть ерундой?

— Ты собиралась идти спать!

…Гром уже был рядом с Гаевым…

— Дай я тебя, дурака, на прощание поцелую.

… — Пали! — заорал Гром. Сидоров с Хайрулиным нажали спусковые крючки. Дергаясь в их руках, укороченные «Калашниковы» поливали освещенные окна, синхронно прерываясь. По три очереди, на полный рожок.

Жалуясь тонким звоном, медленно падали на землю осколки стекол. Хайрулин с Сидоровым опустили автоматы и в тишине услышали приветливое пожелание:

— Роняй палки, и руки в гору!

И Хайрулину, и Сидорову одновременно ткнулось в спину нечто металлически-твердое и ужасное. Сидоров и Хайрулин синхронно уронили автоматы и воздели руки вверх. На движении руки были перехвачены, заведены за спины, и на них защелкнулись наручники.

Они лежали уткнувшись лицом в землю. Трава пахла детством, интимным сидением с девушкой на берегу реки, недостижимым теперь счастьем быть на свободе…

Капитана Гаевого брал на террасе матерый волкодав полковника Панкратова, а майора Громова безработный Георгий Сырцов. Волкодав взял клиента по всем правилам: заломал, сцепил, запеленал. А Сырцов для начала слегка затемнил Грома и теперь ждал, когда тот очнется.

— Что с ним делать? — спросил про своего волкодав.

— К начальству веди.

— А ты своего?

— Мне с ним поговорить надо. Подожду, когда оклемается.

Волкодав не знающей жалости рукой вздернул на ноги Гаевого и рявкнул:

— Пошли!

Капитан помычал жалобно сквозь пластырь, но получил по шее и пошел как приказано.

За стеной продолжали мирно беседовать Александр Иванович Смирнов и Лидия Сергеевна Болошева:

— Завтра обязательно надень свежую рубашку, — это она.

— Да я в темно-синей поеду. На ней грязи не видно, — это он.

— Но она же есть! Ты эту рубашку третий день носишь.

На террасу со двора поднялся Александр Иванович Смирнов, посмотрел на отключенного Грома, посмотрел на Сырцова, покачивавшегося в кресле-качалке с «Вальтером» в обнимку. Поинтересовался:

— Считаешь, он?

— Он, он, — заверил Сырцов и протянул Смирнову нечто непонятное.

— Что это? — не беря в руки это нечто, спросил Смирнов, уже догадавшись…

— Удавка, Александр Иванович. Как я понимаю, специально для вас приготовлена.