— Следовательно, Смирнов все-таки согласился помочь Большому?

— Ни боже мой, Светлана Дмитриевна, ни боже мой! — любовно возразил ей Витольд Германович. — Ради Большого, которого он держит за грязь под ногами, Смирнов и пальцем не пошевельнет. Он настойчиво ищет отмазку для своего любимого ученика…

— …Сырцова, — за него закончила фразу Светлана. — Я очень прошу вас, Витольд Германович, сделать так, чтобы Сырцову отмазка не понадобилась.

— Слишком много мне приватных заданий, — понял Витольд и подчеркнуто посмотрел в сторону Льва Семеновича, нахально давая понять, что именно его, Льва, задание и являлось перебором. Лева все понял и встал.

— Мы платим вам большие деньги, Витольд Германович, и поэтому разговоры насчет «много», «слишком» и «чересчур» мне кажутся неуместными. Ваше дело — выполнять все наши задания и указания.

Он быстро зашагал к дверям, чтобы последнее слово осталось за ним. Последнее слово осталось за ним, но он все равно проиграл.

Но Лева и не знал, что проиграл. Он всю свою мелкотравчатую жизнь-жестянку только, как ему казалось, выигрывал.

В молодости мошенничал и не попался. Потом ходил в серьезных валютчиках, и пронесло. Уж на что страшна была команда генерала Грекова, в которую завербовал его сам генерал для исполнения полулегальных дел по скупке валюты, но и из нее удалось уйти без особых потерь. Команду, занимавшуюся тем, что освобождала за несчитанные бабки подпольных миллионеров из заключения, накрыл отставной старый хрен Смирнов. Всех накрыл, а его, Левочку Слона — нет. Все бы хорошо, но беспокоило одно: в свое время он под именем Ицыковича по поручению Грекова эмигрировал на полный зеленый свет с колоссальными суммами, принадлежавшими частично ныне покойному Грекову и, в основном, благополучно здравствующему старцу Дмитрию Федоровичу. За что и был приближен. Одно лишь беспокоило ночами. Настоящий Ицыкович был убит, и об этом знала уголовка. А вдруг, а вдруг? Но он отгонял от себя эту мысль, свято веря, что он — везунчик. Удалился вечно выигрывающий Лева.

Светлана и Витольд сидели друг против друга. Только зеленое сукно разделяло их.

…Сегодня он был горд собой, сегодня у него получалось. Светлана с закрытыми глазами металась головой по подушке и рычала, рычала, рычала… Он не боялся и тогда, когда она оказывалась сверху. Все получалось, все получалось! Они дошли до точки одномоментно. Сейчас рычал он, а она издала протяжный стон на самой высокой ноте. Он продолжал лежать на ней. Не было сил завалиться на спину.

— Раздавишь, — нежно сказала Светлана и, бегло поцеловав его в щеку, негрубо выскользнула из-под него. Он наконец-то смог перевернуться. Лежали с закрытыми глазами.

— Я люблю тебя, — признался Витольд, не открывая глаз. — И как это не нужно мне.

— Зато мне нужно. Мне нужно, чтобы ты любил меня.

— Зачем? — с тоской спросил он.

— Ты и я, — сказала она. — Мы скоро будем всесильны, Витольд.

— Ты и я, — поправил он. — Ты будешь всесильна, а я — при тебе. В своем всесилии ты жестоко отомстишь унизившему тебя Сырцову…

— Ты просто убьешь его, — перебила она.

— …И отнимешь свою дочь у Смирнова, — не обратил внимания на ее реплику Витольд. — Вот, помимо строительства воздушных замков, твои реальные планы.

— А твои?

— Ну, мои! Мои — грандиозны.

— Лукавишь, с собой лукавишь. Ты такой же, как и я. Ты не прощаешь обид. Ты никогда не забудешь, что четыре года тому назад проиграл Смирнову, и не успокоишься до тех пор, пока не посчитаешься с ним. И не уничтожить его даже, а в пыль стереть, доказав, что он просто ничтожество, дерьмо.

— Отыграемся мы с тобой, Светлана, а дальше что?

— Будем властвовать. Ты и я. Царь и царица.

— Царица и принц-консорт, — опять поправил он.

— Мы очень похожи, Витольд, — прошептала она. Влажными, мягкими губами она легко прихватила мочку его уха, поцеловала шею, ключицу, сосок… Она целовала немолодое тело, спускаясь все ниже и ниже, в проблематичной надежде подвинуть его на второй подвиг.

Сегодня Сырцов отслеживал бугра средней высокости, Феликса Ильича Тамаева, в недавнем прошлом потомственного чекиста. Оттого и Феликс. Почти сутки провалялся под землей, гоня от себя зеленую тоску. Тоска поменяла цвет, стала серой, но не ушла. В надежде, что работа прогонит-таки ее, вышел пасти командира незадачливого трюкача.

Естественно, лихой командир косил под законопослушного обывателя. Но, Господи, как они похожи, бывшие гебисты! В прошлом году Сырцов имел дело с ныне покойным экс-сотрудником девятого управления Пашей Рузановым. Покойник размещал опорные точки сбора команд во внутренних помещениях торговых лавок. Магазин, обязательно магазин, исключительно магазин с двумя выходами, с постоянно меняющейся толпой, с суетой, в которой можно спрятать что угодно.

Опять магазин. Владелец небольшого, но шикарного магазина кожгалантереи Феликс Ильич Тамаев вышел из дома на Полянке без двадцати девять и в девять прибыл на собственном «форде» на Беговую, где и располагался его магазин, в просторечье именуемый мини-маркет. Сырцов на «восьмерке» проследовал за «фордом», который зарулил во двор к служебным дверям мини-маркета. Тамаев тщательно закрыл свою американскую игрушку, поставил ее на сигнализацию и двинул в свои владения. Сырцов подогнал «восьмерку» в хвост «форду», чтобы служебный вход просматривался чуть сбоку. Так хорошо были видны лица входящих и выходящих.

Трудно держать объект одному. Приходилось быть прислугой за все. Фотографом Сырцов был скверным, но — что поделаешь — приходилось фотографировать самому. Четыре часа щелкал «Контакс» с телевиком. Дважды Сырцов перезаряжал его. Его интересовали и те, кто входил, и те, кто выходил. Наибольшее внимание Сырцов уделял гражданам, что шли транзитом. Тем, кто, войдя через парадное антре, выходили через служебную дырку. Устал до сиреневых сумерек в глазах и чуть не погорел от этого: от усталости не понял, что на этот раз выходил сам хозяин, и, не таясь почти, запечатлел его на пленку в открытую. Слава Богу, Тамаев был занят мыслительным процессом и автомобилем. Пронесло.

Поехали. Почти твердо зная, что развернет пустышку, Сырцов покорно следовал за деятельным предпринимателем. Пустышку разворачивать пришлось дважды: первый визит Тамаева был на фирму, поставляющую сумки из Франции, а второй — в строительную контору. Или особняк строить собрался бизнесмен, или магазин ремонтировать.

Вернулись на круги своя к трем. И еще пять часов вахты. Нелегкая доля топтуна, нет, нелегкая!

В восемь отправились домой, на Полянку. Может, клиент в квартире засядет, а может, и нет. Но в любом случае один день объекта должен быть отслежен от начала до конца. Сырцов мигом смотался в ближайшую лавочку, где разжился на предмет пожрать и попить. Батон ломал руками — не до ножа было, — обкладывал обломок нарезной ветчиной и хавал все это со страшной силой. А потом проталкивал в желудок застрявшие в пищеводе куски «Спрайтом», который хлебал из горла двухлитрового пластикового сосуда. Не наелся — брюхо набил. Потянуло в сон. А вот спать не надо.

В двадцать два двадцать пять Тамаев отправился на гулянку. Потому что без жены. В темных брюках, в светлом пиджаке при бабочке на крахмальном пластроне рубашки. Он уже и в «форд» влезал по-другому, чем днем. Небрежно, расслабленно и слегка, только слегка — устало.

Заехали на Люсиновскую за декольтированной девицей-игруньей и покатили через центр к Тверской. Сырцов думал, что клиент приткнется где-нибудь поблизости, у одного из многочисленных ночных клубов, и поэтому, сбросив скорость, чуть не упустил его. Повезло — догнал.

Тамаев катил и катил. Тверская плавно перешла в Ленинградский проспект, и «форд» решительно взял направо.

Теперь Сырцов знал конечный пункт клиента. Кричаще-роскошное увеселительное заведение на улице «Правды», которое Сырцов еще помнил как Дом культуры имени Чкалова.