В то мгновение, когда электричка тронулась от платформы Ярославского, он открыл люк и побежал. Болевыми ударами отдавало в боку, но он бежал и бежал в негустой тьме июньской ночи.

Он ворвался на платформу, когда от Москвы на нее надвигались два ярких и пока небольших глаза электропоезда. А когда же электричка распахнула двери, он увидел еще одного глазастого: по пешеходной дорожке к платформе мчался подозрительный автомобиль.

Захлопнулись двери вагона. Автомобиль опоздал. Но у него на связи наверняка кое-какие людишки, и, скорее всего, на «Яузе» Сырцова уже поджидают. В первый вагон, успеть до «Яузы» в первый вагон. Он успел и, задыхаясь, с первой площадки через грязное оконце внимательно изучал редких пассажиров на освещенной платформе.

Он их прочитывал на раз-два-три, кожаных этих качков с плохо сделанными беззаботными лицами. Первый — в самом начале перрона (начинает с последнего вагона), второй — по расстоянию — у четвертого вагона, сразу же третий — в пятый. Когда электричка затормозила окончательно, Сырцов увидел четвертого, последнего.

Ясненько. Первая пара шерстит четыре последних вагона, вторая — четыре первых. Один на один, конечно, никто из них выходить на него не собирается. Главная задача — обнаружить, а потом по переговорнику связаться с остальными. Ну, а кончить его можно прямо здесь. Сырцов перед тем, как шагнуть в угол, внимательно осмотрел вагон. Дремали двое пьяных, склонив буйные головы, да немытый бомж считал грязными пальцами сторублевки.

Сырцов оттянул половину раздвижной двери на себя. Он слышал, как качок ступил на площадку, слышал, как автоматически закрылся вагон, слышал, как тронулась электричка. Качок в вагон не входил. Видимо, высматривал его с площадки. Но войдет, войдет.

Он вошел. А Сырцов, используя ручку двери как точку опоры, взлетел и в полете подъемом правой ноги нанес качку страшный удар в подбородок. Качка швырнуло на площадку, он затылком ударился о железную стену и сполз по ней, как сопля по стеклу. Пьяные по-прежнему дремали, а бомж, бросив нелюбопытный взгляд на сырцовскую спину, зевнул и лег на скамейку.

Сырцов оттащил безжизненное тело воинственного Шалтая-Болтая к выходным дверям (чтобы не просматривался из салона) и со знанием дела обшмонал его. С удовольствием обнаружил «вальтер» в сбруе. Содрав с обмякших плеч кожаную куртку, снял все приспособления и, скинув пиджак, с удовольствием вооружился. Качок был здоровенный, и, надо полагать, кожаная куртка Сырцову будет как раз. И точно, как по нему сшита. Жаль пиджачка родного, но в нынешних его делах куртка удобнее. Быстро переложил все свои феньки в многочисленные карманы куртки, заботливо прикрыл отключенного своим пиджачком и только после этого послушал переговорник. «Дема, Дема! Ты где? Отвечай!» — растерянно бормотал невнятный бас.

Демой нынче не называют. Фамилия, верно, Демин. Подплывала платформа «Северянин». Пора раствориться в воздухе.

Сырцов в два шага оказался перед носом электрички и, спрыгнув на пути, бросился под платформу. Ослепнув на мгновение от мощного света фар поезда, он это мгновение переждал, а затем осторожно в темное — потрусил под платформой к противоположному ее концу. Козлам, естественно, легче: они наверняка бежали по освещенному перрону к первому вагону, из которого им почему-то не отвечал рассеянный Дема.

Поезд ушел, и Сырцов не вытерпел: не дойдя скрытым ходом до конца, он снова вышел на освободившуюся рельсовую колею и, высунувшись на вершок, осмотрел перрон. Пустыня.

Путь к Деду перекрыт. Не добраться до него ни сегодня, ни завтра. Уходить, уходить из Москвы и из глуши искать связи с верными людьми после того, как немного поутихнет шум.

Сырцов перелез через железобетонный забор и, прикрытый им, добрался до окружной железной дороги. Присев на травку высокой насыпи, послушал переговорник еще разок. Это повторяли, судя по услышанной интонации, неоднократно:

— У тебя переговорник, Сырцов. Слушай меня внимательно. Можешь его выбросить: он тебе не поможет. Ты под нашим постоянным контролем. Мы скоро поймаем тебя, и ты будешь зачислен в пропавшие без вести. Жди нас, Сырцов.

Их переговоров между собой больше не будет. Постоянно же слушать запугивания не было охоты. Он швырнул переговорник в недалекий столб. Получил удовольствие от того, что попал и услышал треск разбившейся машинки. И тут же услышал другое, ожидаемое: уже уловимый стук колес по окружной. Товарняк, ведомый тепловозом, как и положено на окружной, еле плелся.

Сырцов взобрался на насыпь. Медленно проплывали недоступные, наглухо закупоренные товарные вагоны. Платформу бы ему, платформочку! И вот она, с бетонными плитами. Он трудно бежал рядом с ней, боясь сорваться с насыпи. Уцепился наконец за край, где была трехреечная металлическая лесенка. Напрягся — дико заныло в боку, подпрыгнул и двумя ногами стал на первую перекладину.

Меж неровно положенных плит он нашел место, похожее на неудобное кресло, и уселся на него. В третий раз ему пофартило.

Состав неспешно тащился по ночной Москве. Сырцов глянул на часы. Без двадцати час. Великий город уходил, сладостно задремывая, в ночной сон. Считанные окна светились в далеких многоэтажных домах, померкли улицы, спрятались автомобили. Бодрствовали только звуки: перестук колес и рельсов, одиночные, а потому резкие клаксонные вскрики спрятавшихся автомобилей, шум листвы проплывавших мимо тополей, вдруг ставшее слышимым деревенское карканье ворон…

Бок поутих, но скоро он опять его разбередит: состав проскочил под Алтуфьевским шоссе, через пять минут — Дмитровское, где он сходил. Опять вскарабкались на насыпь, и вон оно, Дмитровское. Сырцов осторожно спрыгнул, держась за край платформы, чтобы не упасть, и осторожно отцепился от нее, замедляя бег.

Он знал один дурацкий светофор на этом нестерпимо узком шоссе. У него он и ждал с надеждой на то, что иногородний или подмосковный водитель, опасаясь московских гаишных поборов, вряд ли попрет на красный. Но необходим тверской или, в крайнем случае, областной грузовичок.

Тверская «газель» под тентом послушно затормозила у светофора. Куда она в ночь? Скорее всего в Кимры или Белый Городок. Только бы без пассажиров в кузове. Он, с отвращением ожидая очередную боль, перекинул себя через задний бортик и упал в темноту. Упасть по-настоящему было невозможно: он еле пролез в узкую щель между бортом и неведомым грузом, бумажным бастионом стоявшим в кузове.

Поехали! Только бы доехать. Сырцов поудобнее устроился в щели и с тоской подумал о долгом пути.

Проскочили МКАД, и он, развлечения ради, начал в безделье считать проезжаемое, уходившие к Москве городки и города: Лобня, Икша, Яхрома…

У Дмитрова стало светать, и Сырцов узнал, какой груз везла «газель». Интеллектуальнейший груз — книги. Удалось прочитать на ближней пачке, что в Кимрах или Белом Городке интересуются Стивеном Кингом. Проехали Дмитров. Минут через тридцать-сорок надо выходить. Он с напряжением всматривался в проносившиеся мимо деревья и особо — в разрывы меж ними.

Ровно через тридцать две минуты с облегчением узнал водонапорную вышку, а еще через три звонко постучал рукояткой «вальтера» в железный борт грузовичка. Стучал сильно, а оттого громко, до тех пор, пока обеспокоенный водила не начал тормозить. Сырцов спрятал пистолет и перепрыгнул через борт, когда автомобиль остановился окончательно. Он успел потянуться, разминая затекшие конечности, прежде чем рядом с ним объявился рассерженный и испуганный, отнюдь не богатырского сложения шофер, который грозно, как ему казалось, прокричал тенором:

— Ты как в машине оказался?

— Влез, — сообщил Сырцов, роясь в поисках нужной купюры по многочисленным карманам трофейной куртки.

— Крутой, да? Тебе все можно, да? — плачуще ярился шофер.

— Спасибо, что подвез, и извини, мужик, — покаялся Сырцов и протянул шоферу пятидесятитысячную купюру. Водила недолго рассматривал купюру, угадывая ее достоинство, нерешительно принял и сказал миролюбиво: