— «Инструкция по организации управления в бою и сигналы взаимодействия», — прочел он вслух. — Откуда? Ага, из штаба армии от начальника связи. Очень важно для огневых групп! Посмотрим, что здесь хорошего.

Прочитывая, он отчеркивал карандашом строки, привлекавшие его внимание, иногда одобрительно кивал головой.

— А как у нас с ракетами, достаточно? — спросил он, когда дошел до средств связи, рекомендуемых для управления огневыми группами и взводами.

Начальник штаба порылся в папке и достал справку о наличии ракет Безуглов тут же распределил их по дивизиям, сказал, чтобы зря не жгли, и снова углубился в чтение.

С неослабевающим вниманием он прочел всю инструкцию до конца и обратился к полковнику:

— Вот что — сигналы рожками и свистками пусть остаются, но учить в основном на ракетах и флажках. Все остальное мало пригодно. Тут такой гром грянет — собственного голоса не услышишь, а не то что свистки... Давай ближе к делу!

— Данные об организации огневых групп, — подал ему нужную справку начальник штаба.

— Так... Квашин организовал девятнадцать групп. Многовато. Надробил. Кожановский и Бабичев — по восемь. Сколько же это будет стволов?

Безуглов начал в уме подсчитывать, сколько орудий и минометов вошло в состав огневых групп, прикинул, сколько придется на километр фронта, когда боевой порядок корпуса будет построен для прорыва.

— Сто два ствола на километр только на прямую наводку. Как думаешь, прорвем оборону? — обратился он к полковнику с вопросом.

— Такой высокой плотности у нас еще никогда не бывало. Должны!

Размышляя, Безуглов постукивал по столу карандашом.

— Должны-то должны, только чтоб чехарда не получилась. Посмотрю сам, разберусь! — решительно сказал он и стал собираться в Лучиновку на первое батальонное учение.

По сигналу атаки большое поле — полигон — огласилось дружным треском автоматных очередей, разрывами мин. Хоть и на учениях, а войска стреляли боевыми. Только орудия били холостыми зарядами. Пехота шла хорошо. Вспыхивали, как красные молнии, взмахи флажков, чертили небо ракеты.

В поле было многолюдно. Прямо по целине, увязая в снегу, артиллеристы вручную катили орудия. Снег, влажный, тяжелый, оседал до самой земли, комьями прилипал к колесам и сапогам. Расчеты с трудом поспевали за стрелковыми цепями, так как, подкатив орудия, надо было подносить еще и боеприпасы. В большинстве же расчетов не хватало людей.

— Много орудий сопровождения. По одному дивизиону надо оставить в руках командиров дивизий для маневра огнем, — предложил Безуглов командующему.

— Ничего, так они больше пользы принесут пехоте, — нехотя ответил Березин, которому жаль было ослаблять огневые группы. — Собрать их в батареи всегда успеете!

— Но артиллеристы могут не справиться с тяжелыми гаубицами, отстать от пехоты.

— Пусть пехота помогает. Доведите до ее сознания, что без орудий и она не сможет продвинуться. Я считаю, что сопротивление противника будет возрастать по мере нашего продвижения вперед. Поэтому работа орудиям будет все время.

— А чем мы будем давить огонь батарей? — спросил Квашин, до сих пор молча прислушивавшийся к разговору, — А он будет!

— Сведите полковые минометы в дивизион, и для вас хватит. Всю тяжесть контрбатарейной борьбы возьмет на себя армейская пушечная бригада, — сказал Березин.

— Хорошо, — согласились генералы, — только чтобы у каждого из нас были от нее офицеры-корректировщики.

— Ну, об этом мы еще договоримся. Скажите лучше, как смотрят офицеры на огневые группы? — поинтересовался Березин.

— Командиры взводов и рот довольны, что с ними идет столько орудий, а артиллеристы — нет.

— Почему?

— Во-первых, сопровождение пехоты колесами — дело трудное, и, во-вторых, многие из артиллеристов остались не у дел. Ведь отдельные батареи, особенно гаубичные, разойдутся поорудийно среди огневых групп.

— Пусть такие командиры батарей следят за работой своих орудий, а некоторым поручите командование группами, — предложил Березин.

— Придется так и сделать. Людей вот маловато.

— Да, да, — подтвердил Березин, — где надо, заставьте и артиллериста пулеметами покомандовать, в том беды не будет. На своей шкуре узнает, каково пехоте, в будущем охотней помогать будет. Дело это новое, а новое сразу без шероховатостей не бывает. А насчет пополнения — что ж, поищем. Может, понемногу дадим.

Возвратясь с учения, Березин первым делом вызвал к себе Семенова и приказал пополнить гвардейские части за счет обычных стрелковых дивизий, которые не будут участвовать в прорыве.

Это распоряжение коснулось и полка Чернякова. Несмотря на его жалобы командиру дивизии, офицеры из отдела укомплектования прошли по подразделениям и взяли лучших бойцов и сержантов. Такое было впервые: перед наступлением — и вдруг, вместо пополнения, отдавать своих людей!

— Как же я буду воевать? — возражал Черняков и отступал перед неумолимым: «Приказ Березина!»

— Общипали, — огорченно сказал он, когда большая команда ушла из полка.

— Ничего не поделаешь, нужда, — успокаивал его Кожевников.

— Так сказали бы: дай сто человек, я бы выбрал и дал, а зачем так?

— Нечего греха таить, сам ты этих людей в другие дивизии не отдал бы, а сказал бы: «На тебе, боже, что мне не особенно гоже!» — И Кожевников рассмеялся.

— А ты хотел бы, чтобы я сам отдал всех лучших? Тебе смешно, а тут вот-вот гром грянет... Сам в атаку пойдешь, тогда запоешь по-другому!

Продолжая бурчать, Черняков схватил с вешалки шинель, надернул ее на себя так, что она затрещала по швам, надвинул на лоб папаху.

— Пойдем, — все еще сердясь, сказал он Кожевникову. — Затыкать щели надо... — И добавил досадливо: — Хоть себя ощипывай.

— В природе такое явление наблюдается, — невозмутимо произнес Кожевников. — На севере есть гагары, так они выщипывают пух со своей груди.

— Поди ты со своими гагарами!..

Особенно опустошены были разведка полка, батареи, в меньшей степени — стрелковые роты.

Черняков зашел в штаб, чтобы взять строевую записку о численности личного состава, и уже собирался ехать в подразделения тыла, когда к нему подошел Зайков.

— Разрешите обратиться по личному вопросу? — лихо козырнул он полковнику.

— Говори, — остановился Черняков.

— Товарищ полковник, — Зайков покраснел и от волнения сразу потерял вид лихого служаки. — В батарее место освободилось, отпустите?

— Какое место?

— Во взводе управления старшего сержанта взяли, и комбат говорил, что согласен принять меня на его место. Разрешите?

Черняков весь был во власти одной думы и теперь с некоторым удивлением продолжал смотреть на стройного черноглазого юношу, не понимая, что тот от него хочет.

«А ведь люди там нужны, — была первая мысль, которая пришла ему в голову. — Где угодно, а надо найти туда людей, чтобы батарея не молчала. Но справится ли там Зайков? Молодой, еще слабый. К тому же на передовой ему не просто жить — командовать людьми придется. А это не то что писать донесения...»

— Разрешите? — нарушил затянувшееся молчание Зайков.

Черняков положил ему на плечо тяжелую, сильную руку, спросил, усмехнувшись:

— А справишься?..

Зайков даже покраснел:

— Товарищ полковник, да я... честное комсомольское!

— Ну, ладно. Тонкое, говорят, хоть и гнется, да не так скоро ломится. Разрешаю. Воюй и учись. Потребуется мой совет, моя помощь, приходи в любое время, не стесняйся! — Черняков крепко пожал ему руку и вдруг спохватился: — Да, а Крутов как, ты с ним говорил?

— Он себе другого писаря подберет. Найдутся такие, что сюда с полным удовольствием. Как ни говорите, в штаб — не на передовую!

— И то верно! — засмеялся Черняков. — Желаю успеха!

Зайков бросился собираться на батарею, боясь, как бы командир полка не передумал.

— Вот и есть начало! — усмехнулся Кожевников, молча наблюдавший за всей этой сценой. — Так и пойдет!