Она ответила холодным взглядом.

– Я не говорил, что ты глупа. Господи, Мега. Мы оба знаем, что твой мозг весит больше, чем твоя голова.

– Это противоречит всякой логике.

– Не в твоем случае. Вполне возможно, твой мозг существует в более высоком измерении, чем тело. Я считаю, что листовка идеальна. Она сообщает именно то, что мы хотим передать, в самых простых терминах. А теперь стоп-кадрируй меня, как раньше, чтобы мы расклеили эти штуки. Как в старые добрые времена. – Он выгнул бровь. – Для меня это было месяц назад.

Старые времена. Ей сложно осознать тот факт, что она прожила почти целую жизнь, а он – всего месяц.

– Я расклею их и скоро вернусь.

– Не нужно так со мной поступать, – холодно отозвался Танцор. – Когда-то ты отодвинула меня на задний план на окраине аббатства – в ту ночь, когда мы бились с КБИ. Затем так же поступили с тобой. Тебе знакомо это чувство. Мы команда. Пусть я всего лишь гребаный человек, но я много раз доказывал свою полезность.

Она внимательно посмотрела на него. Глаза выдают в нем человека, которому гораздо больше, чем семнадцать лет.

– Ты… более уязвим, чем я. А нам нужен твой мозг для решения проблемы черных дыр.

– И ты хочешь припарковать меня где-нибудь, чтобы гарантировать свободный доступ к моему мозгу? Намекну, «всего лишь гребаные люди» в этом мире отправлялись воевать с начала его времен. Ты не единственная, кто может повлиять на события. Твое отношение обесценивает усилия всех участников военных действий на планете – мужчин и женщин.

– Ты можешь погибнуть. Подвергать тебя риску нелогично.

– Мы все можем погибнуть. В любое время, Мега. Дерьмо случается. – Он спокойно смотрел на нее своими мудрыми аквамариновыми глазами. – Черт возьми, вся моя семья мертва, и мы оба это знаем. Думаешь, только тебе есть что доказывать, только у тебя есть что-то, ради чего стоит рисковать? Либо мы действуем вместе, либо я действую один. Но действую. – Он слабо и горько улыбнулся. – С тобой или без тебя. Взгляни на это так: если будешь держать меня поблизости, у тебя будет больше шансов сохранить мне жизнь. Если нет, кто знает, в какую опасную ситуацию я могу себя загнать?

– Это несправедливо.

– Жизнь несправедлива.

– Ты говоришь, как он.

– Что необязательно всегда плохо, – парировал Танцор, прекрасно понимая, кого она имеет в виду. Конечно же Риодана.

– Пытаешься связать мне…

– Черт побери, Джейда. Я не пытаюсь связать тебе руки. Я пытаюсь с тобой работать. Но ты сама вольна решать, кем считать своего помощника – помехой или клеткой.

Она онемела. Это был не Танцор. Не тот Танцор, которого она знала. Тот всегда соглашался с любыми ее решениями и никогда не жаловался. Ну, кроме одного случая.

– Раньше ты никогда со мной так не разговаривал, – холодно отметила она.

Он фыркнул.

– Раньше я не хотел рисковать. Ты убегала от малейшего чиха. Каждый мой шаг был выверен, чтобы несравненная Мега не рванула прочь. Одна неверная фраза, один намек на эмоции или ожидания, и она исчезала в ночи. Я следил за каждым гребаным словом. Я жил с постоянным осознанием: если ты узнаешь, что небезразлична мне, то сбежишь. А затем ты действительно сбежала. Снова. Еще на месяц. И даже не сообщила мне, что вернулась. Затем я слышал, как ты говорила людям Риодана, что вообще не хочешь со мной работать. Я для тебя мертв? Ты полностью от меня отгородилась и терпишь только потому, что я нужен тебе для выполнения миссии. Прости, но я должен был это сказать – носиться с тобой, как с тухлым яйцом, я больше не собираюсь. Если хочешь получить доступ к моим полезным качествам – а они и вправду изумительны, – он улыбнулся, – то ответь мне той же любезностью, которую я оказал тебе. Воспринимай меня таким, какой я есть. Живым человеком со своими желаниями и границами.

Джейда развернулась на каблуках и зашагала прочь.

– Отлично. В этом ты вся. Ладно. Я и один справлюсь. Как всегда, – крикнул он ей вслед. – Просто ты единственная, с кем я чувствую себя абсолютно живым. Ты единственная девушка, которая понимает хотя бы половину из того, что я говорю. Мне реально надо овладеть какой-то гребаной суперсилой, чтобы хоть как-то общаться с тобой?

Она остановилась. Абсолютно живым. Она помнит, как это когда-то чувствовалось. Бегать вместе с ним по улицам, смеясь, планируя и сражаясь, восхищаясь и радуясь тому, что она живет в такие интересные времена. Она тоже помнит уникальное ощущение того, что он с такой легкостью ее понимает. Взаимное понимание давалось без усилий.

– Убегай, – сказал он, качая головой. – Это получается у тебя лучше всего.

Лучше всего у нее получалось убивать. Она больше не убегала. Она знала цену бега. И никогда не реагировала. Она лишь определяла, какое логичное и эффективное действие принесет нужные результаты, и совершала именно его.

Или все-таки убегала?

Она застыла, ища в себе то холодное ясное место, разложила эмоции и элементы их диалога на своего рода лабораторном столе правды и проанализировала свои ответы. Она прикалывала его слова в одном месте, извлекая подтекст, и свои слова рядом, с интерпретацией подтекста.

Затем в центре мысленной картинки приклеила вопрос: «Чем плохо, если я позволю Танцору помочь мне с расклейкой листовок?»

Абсолютно ничем.

На самом деле что-то действительно могло пойти не так, если она оставит его здесь.

И в ее реакциях наличествовало неприемлемое количество «реакций». Надо бы не допускать этого. Она выжила благодаря тому, что контролировала себя.

Она развернулась.

– Можешь пойти со мной.

– И почему я чувствую себя так, словно только что выиграл битву, но проиграл войну? – тихо спросил он.

Поток был прекрасен – как будто они неслись по звездному тоннелю. Чтобы оклеить весь Дублин листовками, понадобилось тридцать минут. Еще несколько часов – чтобы вернуться за добавочной партией в старый дом Бартлетта, а потом промчаться по окружающим дистриктам, стуча во все двери, где горел свет, и развешивая листовки на домах, проскольку никто им не открывал.

Приятно вернуться и действовать, снова заботиться о городе. По пути они срывали все «Дублин Дэйли», попадавшиеся им на глаза, поскольку они не содержали никакой полезной информации, а только внушали страх. В десятый раз она задумалась, кто же придумывает лживые тексты для этих газетенок. Все нацелено на то, чтобы настроить весь город против нее и Мак.

– Пресвятые серфингисты, ты каждый раз идеально ловишь волну! – воскликнул Танцор, когда они, вернувшись в город, остановились у реки Лиффи. – Ни одного грубого старта или остановки. Мы ни во что не врезались! – Его чудесные глаза сияли от восхищения. – Это потрясающе! Ты стала намного профессиональнее в своем стоп-кадрировании.

– В Зазеркалье я кое-чему научилась. – Она внутренне вздрогнула, услышав его цитату из «Бэтмена». Сама она давным-давно от них отказалась. Как только приняла тот факт, что Риодан никогда не читал ни единого комикса и понятия не имеет, на что готовы друг для друга Бэтмен и его бесстрашный помощник.

– Я понял. Все ощущалось иначе. Вместо того чтобы пытаться силой пробиться в то место, которое не желает нас принимать, ты с ним синхронизировалась. Слилась с силой.

За это нужно благодарить Шазама. Она бы ни за что не выжила без своего капризного депрессивного волшебника/медведя/кота с маниакальным расстройством пищевого поведения.

Он наблюдал за ней.

– Ты с кем-то там познакомилась? У тебя есть друзья?

– Несколько. Не хочу об этом говорить. – Некоторые вещи – очень личные. – Она потеряла слишком много. И не собиралась больше терять. Внезапно почувствовав себя опустошенной, она вынула из рюкзака несколько энергетических батончиков, разорвала упаковки, упала на ближайшую скамейку и один за другим засунула их в рот.

Ей не хватало мерцающих серебристых бобов, которыми Шазам угощал ее на планете с танцующими лозами, – они давали энергию сразу на несколько дней. Перед уходом из того мира она набила полный рюкзак и с тех пор питалась только ими. Вернувшись в этот мир, она обнаружила, что здешняя пища дает гораздо меньше энергии, чем аналогичная во множестве Зеркал. Слишком обработанная, изготовленная в антисанитарных условиях. Или, возможно, на Земле просто не осталось природной магии почвы.