Манфаэль запрокидывал голову, хоть кровь уже запеклась, я принес небольшой кувшин с водой, плеснул ему на руки, не щадя пол:

— Но… где? — спросил писарь немного погодя. — Они хорошо знают этот город.

Я старался говорить естественно, будто всё идет по плану:

— Это в одной из деревень близь графства. Сможете укрыться до поры, но обещаю скоро вывести Вас в свет. Врагов можно не опасаться.

Писарь выдавил подобие улыбки на разбитом лице:

— О-о-о, это было бы чудесно…

— Не сомневайтесь.

Я критически осмотрел его лицо, кровь из носа хлестать перестала, разве что бровь надо зашить, но нечем. Да и хирург из меня… Губы разбиты напрочь, но это ничего, затянутся быстро, главное удалось сохранить ему жизнь.

— Не будем терять времени, — поторопил я. — Возьмите мой балахон, нужно идти. Если Валет вернется — будет очень непросто объясниться.

Вышли из парадной двери, из окна хорошо просматривается улица, двинулись в сторону южных ворот, подальше от убежища. Я старался держаться в толпе, без балахона чувствую себя под смертельным прицелом, но Манфаэль сейчас важнее.

— Постой, — остановил он, — а как же Родгар? Надо его предупредить!

Я задумался, а ведь правда, лучше поставить вояку в известность, иначе он натворит делов.

— Где он сейчас?

— Вас долго не было, а без работы сидеть нельзя, поэтому он со своими людьми ушел на охоту.

— На охоту? — переспросил я, — на животных?

— Именно, — сказал он, сразу пояснил, — волки мешают крестьянам…

— Давно ушел?

— Рано утром… Постойте, вот же он!

Я проследил за взглядом писаря, Родгар идет прямо к нам, добродушная улыбка заполнила лицо, даже руку вскинул в приветствии.

— Сэр Альнар! — хмыкнул он, — давненько не виделись.

— Не так уж и давно, — буркнул я, поняв, что нас легко можно найти даже в толпе.

Родгар вдруг уставился на Манфаэля, белки налились кровью, воин взревел:

— Кто это сделал?!

Писарь успокоил, натягивая пониже балахон:

— Не волнуйся, это Альнар…

Я сразу отпрыгнул в сторону, сказал торопливо:

— Манфаэль, ты бы пояснил другу, а?

Родгар уставился на меня так, будто впервые увидел:

— Это ты?!

— Родгар, — остановил Манфаэль, — это было необходимо. Я все объясню по дороге. Мы торопимся, Альнар покажет нам новый дом.

Родгар нашел коней для себя и Манфаэля, я подробно описал, куда им нужно уехать. Рассказав про старика, который позволил нам оставить у него нашу «телегу», и дал нам денег, я выудил из кармана золотую монету, протянул Родгару:

— Отдай старику столько, сколько сочтешь нужным. Поживите у него. Манфаэль, что на счет грамот?

Писарь схватился за голову:

— Я совсем забыл! Они готовы, лежат на столе! Прости, Альнар…

— Ничего, — успокоил я, — может там они будут даже в большей безопасности до поры.

Я обратился к воину, понимая, что он ждет у моря погоды, а я могу снова пропасть на неопределенный срок:

— Родгар, всё почти готово к осуществлению нашей затеи, так что к тебе очередная просьба. Коней, вижу, ты достал, теперь нужно, чтобы ты выбрал из своих людей самых верных и полезных. Главное действо вот-вот начнется.

Родгар ничего не спросив хмуро кивнул, доверяет, наверное. Я не стал больше рассуждать, обратился к Манфаэлю:

— Мне нужна ваша одежда, друг мой. И, желательно, еще какая-нибудь вещь, которая принадлежит вам, и о которой знают ваши враги.

Манфаэль слегка опешил, но сообразив о чем я, скинул верхнюю одежду, а затем снял медальон с шеи.

— Этот символ, знак рода моей жены. Она умерла много лет назад, но её помнят. О том, что Элеонора была моей женой, уверен, знает каждый.

Я бережно взял протянутую цепочку, решил, что вернее всего пока что повесить её на шею.

— Надеюсь, что это так.

Манфаэль добавил поспешно:

— Альнар, прошу тебя, если это возможно — верни мне его, когда всё закончится.

— Если всё выгорит, верну его в целости и сохранности, или умру пытаясь…

На лице писаря отразилась такая светлая благодарность, что мне стало неловко за откровенное вранье, умру я… пытаясь… как же.

Они верхом покинули город и вскоре затерялись на фоне леса, а я отправился к ближайшей таверне на окраине города. Мысли мечутся, что же это я такое делаю…что творю, но воля твёрдым кулаком вбила эмоции куда-то поглубже.

Улицы полны пьянчуг, я искал взглядом жертву, как маньяк-убийца. В очередной подворотне отыскался подходящий мужичок, силы которого покинули по дороге домой, и ему пришлось упасть, увы, в лужу. Вода едва доставала ему до носа, я пожалел, что он не захлебнулся самостоятельно, лишь тяжело стонал во сне.

Тенью скользнув к нему, присел на корточки, а в голове как зацикленная пластинка звучало: «Один удар. Это спасет Сафира. Всего лишь пьяница. Таких — пруд пруди. Просто убей. Ради других. Тебе нести это бремя, но это даже благородно…». Нож в моей руке вырос сам собой, я посмотрел на него, блестит убийца, дразнит.

Мужик вздрогнул, тело развернулось лицом, думал — глаза распахнутся, но тот лишь устроился поудобней, и вязкий храп сотряс воздух.

Я, шумно выдохнув, сказал себе твердо, ну, значит судьба!

Кинжал замер в миллиметре от горла, осталось сделать лишь движение, но рука будто налилась свинцом, ни сдвинуть, ни убрать. Время шло, я все больше опасался, что меня поймают с поличным, если не потороплюсь, только так и не смог заставить себя забрать жизнь.

Ноги несли по ночному городу как заговоренные, брезгливость едва не заставила вышвырнуть нож, еле удержался. Слезы ждут, когда я дам слабину, чтобы мгновенно опозорить мужчину, но я держался, отчего горло саднило. Да что же это со мной? Просто так убить человека, неужели я на такое способен?

Внутри меня что-то отозвалось:

— Это — не человек, это — свинья, в луже собственной мочи и рвоты. Он не заслуживает жизни…

— А кто решает, заслуживает или нет? — парировал другой голос.

— Да хоть бы и я, если больше некому! Если все боятся запачкать руки, кто-то должен брать это на себя. Не думать про слезы младенцев или демократические ценности гомосексуалистов.

Я не мог ответить кто эти «все», которые боятся что-то там запачкать, но внутренний голос не давал мне времени подумать.

— Когда ты был в компании Валета и Илис, вы зарезали куда больше людей. А теперь в тебе говорит банальный страх!

— Вот так и приходят к геноциду… — заметил второй презрительно.

— Чушь собачья! — взъярился первый. — Разные люди тянут канат в разные стороны, так достигается некий баланс, золотая середина. На каждого идеалиста всегда найдется такой же убежденный циник. И вопрос, а кто же прав — веками висит в воздухе, а ведь все предельно просто… Прав тот, кто взял на себя ответственность за принятое решение. И значит действие — всегда хорошо, плохо, когда наоборот. Непротивление злу — вот что ужасно.

— Но что есть зло?

Так, куда это меня понесло, совсем не в ту степь, уже вторая стадия шизофрении… Я прогрессирую! То есть не я, а болезнь.

Пока думал о высоком, ноги сами принесли в какое-то до боли знакомое место. Дверь уставилась на меня глупо, я пнул зло, пробубнив что-то вроде «нечего пялиться, дерево», ввалился в помещение. Только теперь пришло осознание, я здесь уже бывал, в этом доме, где пьяный мужик избивал глупую женщину…

Странная тишина разлилась по комнате. Я прошел вглубь, когда нехороший запах перегара дернул за нос. На кровати спит тот мужик, а женщина лежит у подножия, но поза её насторожила. Руки неестественно разбросаны, а голова сильно запрокинута. Скользнул к ней, собираясь проверить пульс, но понял — бесполезно. В широко раскрытых глазах женщины нет ничего, ни страха, ни боли. Наверное, даже не поняла, что произошло. Мысли сами выстроили картинку, как пьяный муж ударил жену, и та, упав, сломала шею. Я ждал взрыва эмоций, всё-таки слабый пол, но их почему-то не последовало.