Она не останется в Иерусалиме. Нет, она не станет предпринимать ничего, что принесло бы королевству новые розни и опасности, — но в Иерусалиме не останется, не будет смиренно и покорно служить своему мужу.

За окном, на улице у ворот, проехал отряд тамплиеров.

Тогда Сибилла вдруг вспомнила о Раннульфе, и нестерпимая тоска охватила её, голод, затаившийся в глубине сердца, — никогда прежде она не испытывала ничего подобного. Она поднялась, прошла через комнату, взяла на руки дочь и крепко прижала к себе — ей так надо было почувствовать рядом живое, тёплое, любящее существо.

Однако одного этого ей было недостаточно. С дочерью на руках Сибилла вернулась к окну и остановилась, неотрывно глядя поверх городских крыш на Храмовую Гору.

Де Ридфор спустился по извилистой каменной лестнице, которая вела со двора Храма к конюшням — огромной пещере под углом стены. В конюшенном дворе он увидел Раннульфа Фицвильяма и Стефана л'Эля — они рассёдлывали коней.

Магистр вошёл в тень пещеры:

   — Ну? Что вы узнали?

Раннульф повесил седло на крюк; подошёл сержант и забрал его, чтобы почистить.

   — Саладин ещё не двинулся и покуда не сможет двинуться. Он всё ещё собирает войско.

   — Он нападёт на нас или на Керака?

Рыцарь взял тряпку и щётку и принялся чистить коня.

   — Он везёт с собой осадные машины. Но он уже испробовал эти машины на Кераке и не выщербил из стен ни камешка.

   — Ну да это не важно, — сказал де Ридфор. — У меня есть для тебя другое дело. Королева сбежала.

   — Что?! — Раннульф выпрямился. Стефан вынырнул из-за конского крупа и впился внимательным взглядом в де Ридфора.

   — Король — ради её же блага — запер её, а она взяла и сбежала, точно глупая девка, да, впрочем, кто она ещё, как не глупая девка? Я хочу, чтобы ты нашёл её и вернул мужу.

Раннульф повернул голову и через плечо глянул на Стефана; потом снова повернулся к де Ридфору:

   — Обет запрещает мне иметь дело с женщинами.

   — Плевать я хотел на твой обет! Я тебе приказываю. Со всеми твоими осведомителями ты найдёшь её запросто, и кто ещё может с этим управиться, я просто не представляю. — Он одарил Раннульфа презрительным взглядом. — Возьми с собой десятка два солдат — они защитят твою непорочность от этой женщины.

   — Хорошо, мой лорд, — сказал Раннульф.

   — Нельзя оставлять их здесь, — сказал мальчик.

   — Возьми деньги! — зло прикрикнул на него отец. Подобрав юбки, Сибилла выбралась из повозки.

Алис восседала на мешках с зерном, лежавших грудой за спиной возчика. Лицо её было залито слезами. Она крепко прижимала к себе Жоли, озираясь с таким видом, словно вокруг повозки бушевало пламя, подбираясь к самым бортам. Сибилла нашла свои башмаки, обулась и сняла с пояса кошелёк.

   — Спасибо тебе, — сказала она. — Я никогда не забуду твоей доброты.

Возчик что-то глумливо буркнул. Он не испытывал к ней ни капли почтения. С требовательным видом он протянул к Сибилле грязную широкую ладонь. Она говорила простолюдину, что она — королева Иерусалимская, но он ей явно не поверил.

Зато поверил мальчик. Он стоял возле волов, уставясь на неё круглыми глазами. Впрочем, он ведь видел, как Сибилла пришла к ним, разодетая в шелка и атлас; он слышал её рассказ, он уговорил отца привезти её сюда и добыл грубую сирийскую одежду, которую сейчас носила Сибилла.

Она положила серебро на ладонь возчика.

   — Спасибо, — повторила она. — Ты можешь идти.

   — Я могу идти! — передразнил её простолюдин, качая головой. — Я могу идти!

Сибилла помогла Алис спуститься с повозки; девушка крепко прижимала к себе Жоли, прикрывая лицо краем покрывала. Они были на задах караван-сарая, между жилым домом и конюшнями. Мальчик убежал в дом и вернулся с хозяином, кряжистым сирийцем в тюрбане, с закатанными до локтей рукавами.

   — Что ещё такое? — Хозяин остро глянул на Сибиллу, на возчика, на повозку и обратился к возчику: — Кто эти женщины?

Возчик хохотнул:

   — Вон та говорит...

   — Я сама всё скажу, — перебила его Сибилла, одарив таким взглядом, что он сразу смолк и только сердито сверкал глазами. Она повернулась к сирийцу: — Мне нужна комната, отдельная комната для меня и моей подруги. Караван, идущий в Аскалон, ещё не останавливался здесь?

Хозяин покачал головой, поджимая губы; прищуренные глаза с хитрецой оглядывали её.

   — Может, будет сегодня к вечеру, а то и завтра. — Он вытянул руку. — За комнату — три микеля.

Мальчик что-то хотел сказать, но отец грозно глянул на него. Сибилла поняла, что три микеля за комнату — цена непомерная. Развязав кошелёк, она вынула шесть серебряных монет и одну за другой положила их на ладонь хозяина.

Это подействовало; глаза сирийца полезли на лоб, пальцы поспешно сжались в кулак, и теперь он кланялся, льстиво провожая их к дверям и лопоча:

   — Очень хорошая комната... если не понравится, только скажите... есть вино и пшеничный хлеб на ужин... мёд и виноград...

Сибилла спрятала кошелёк в рукав. Покуда у неё есть деньги, она — королева. Вслед за сирийцем она вошла в большой каменный дом, за ней следовала Алис с девочкой на руках.

   — Сибилла, — сказала Алис, — что, если нас поймают?

Сибилла пожала плечами. До сих пор всё шло неплохо.

Комната оказалась приличной, небольшой, но чистой, с каменным полом, кроватью и сундуком; везде лежали красно-чёрно-белые полосатые коврики местной работы, окно прикрыто занавеской. Ещё в комнате были деревянный табурет и бронзовый кувшин для воды. Денег у неё много; когда придёт караван, она оплатит проезд на троих.

   — Как они могут нас найти? Мы уже далеко от Иерусалима; никто не узнает о нашем маршруте, покуда мы не доберёмся до Аскалона. Эти люди считают нас простолюдинками.

Это как раз её тяготило. Она чувствовала себя меньше, ниже, незначительней. Дело было вовсе не в одежде — наоборот, ей нравилось простое удобное платье, плотная ткань рукавов и юбки, да и простой платок хорошо лежал на голове.

Просто она всё время видела себя такой, какой представала перед глазами этих людей: не королева Иерусалимская, а беглая жена.

Жоли уложили на кровать; девочка быстро заснула, потные локоны её прилипли к щекам, красным, точно яблоки. Весь день её кормили хлебом, размоченным в молоке, и подбородок у неё был липким от подсохшего молока. Сибилла расстегнула ей платьице, чтобы девочке стало попрохладней.

   — Пойди поищи для нас воды. Кувшин на сундуке.

Алис вскинула голову:

   — Сибилла, я не могу пойти туда.

Сибилла рывком повернулась к ней:

   — Алис! Это важно. Прекрати хныкать, пошевеливайся и займись делом, потому что за тебя никто его не сделает!

Глаза подруги расширились, моргнули, подбородок задрожал.

   — Сибилла, я поверить не могу, что ты говоришь со мной таким тоном.

Она поднялась, взяла с сундука кувшин и вышла из комнаты.

Сибилла осторожно высвободила ручки дочери из рукавов новой одежды. Она боялась, что девочка, упаси Бог, заболевает. С болью в сердце Сибилла вдруг осознала, какой опасности она подвергла Жоли. И это она только что накричала на Алис, которая этого совсем не заслуживала — сколько бы она ни стенала и плакала, но всегда исполняла всё, что от неё требовалось.

Алис и сейчас выглядела куда благороднее, чем сама Сибилла. Женщина, сбежавшая от мужа. Она вновь станет королевой, едва доберётся до Аскалона. Сибилла тронула ладонью щёчку дочери, и Жоли беспокойно шевельнулась во сне, повернула голову и деловито зачмокала губами. Нет, она не больна, просто устала.

Алис вихрем ворвалась в комнату:

   — Сибилла, тамплиеры!

   — Что?!

   — Они въезжают во двор. — Алис захлопнула дверь и бросилась к окну. — Двое только что вошли в дом! Что нам теперь делать?

   — Тс-с! Тише! Они тебя видели?

   — Не знаю. — Алис прикусила губу. С грязным лицом, в бедной крестьянской одежде она смахивала на крестьянскую девку. — Что же нам теперь делать?