Часовня была невелика и совершенно пуста, голый пол чисто вымыт, посредине коврик. Свечи не горели. Библия лежала раскрытой посреди алтаря. Раннульф преклонил колени и попытался молиться. Слова не приходили. Ничто не отвечало ему, и он понял, что Бог отступился от него.

   — Святой!..

Застигнутый врасплох, Раннульф вскочил прежде, чем увидел её. Она вошла в боковую дверь часовни, там же, где недавно прошёл он, и теперь стояла у кафедры.

   — Принцесса, что ты здесь делаешь? — пробормотал Раннульф и оглянулся — они были совершенно одни.

Давний жар, забытая похоть охватила его, а обета больше не было.

   — Я хотела поговорить с тобой, — сказала Сибилла. — Мне нужна твоя помощь. — Не ведая, что с ним творится, она шагнула ближе, не сводя глаз с рыцаря. — Я хочу тайно снестись с Саладином.

   — Глаза Господни, — сказал Раннульф. — Ты не знаешь, о чём просишь.

   — Нет, знаю. Я хочу мира. Я хочу, чтобы мои дети жили в Иерусалиме в мире со всеми. Единственный способ достичь этого — договориться с сарацинами.

   — Принцесса, Саладин будет сражаться с нами, пока всех не перебьёт. Или пока сам не издохнет. Но тогда появится другой Саладин.

   — Он уже дважды заключал перемирие; теперь он может заключить и вечный мир. — Захваченная спором, Сибилла шагнула ещё ближе. Сейчас он мог дотянуться до неё. Сквозь тонкий шёлк рукавов он видел её руки, округлые и мягкие. У неё шелковистая кожа...

Вслух Раннульф сказал:

   — Саладин использует перемирие, чтобы готовиться к войне. Мы тоже. Чем дольше перемирие, тем ожесточённее воюют после него.

   — Нет! — воскликнула она резко, повысив голос; Раннульф раздражал её. — Всё, что тебя заботит, — как бы убить побольше народу. Твоя война, твоя священная война — всё, что ты знаешь, всё, чего хочешь. Ты ведь именно поэтому стал тамплиером, верно? Чтобы убивать, не совершая греха?

   — Я покажу тебе, почему я стал тамплиером, — сказал Раннульф. Одной рукой он сгрёб её за плечо, другой за горло и с силой рванул к себе.

Глаза её расширились, зрачки закатились. Тоненько застонав, она попыталась вырваться, но безуспешно, и Раннульф наклонился над ней, потянулся губами к её рту.

Над их головами колокол зазвонил к службе Девятого часа.

Гулкий голос колокола сотряс Раннульфа дрожью. Он выпустил Сибиллу. Повернувшись, он отступил на несколько шагов в полумрак часовни, опустил голову, мучаясь от стыда.

   — Прости, — глухо сказал он.

Он думал, что Сибилла убежит или закричит, позовёт на помощь, но она хрипло проговорила:

   — Не извиняйся. Просто скажи, что сделаешь, как я хочу.

Раннульф поднял глаза и вновь взглянул на неё:

   — Нет. Не сделаю.

Сибилла прижимала пальцы к горлу; после его ответа лицо её исказилось яростью.

   — Ах ты...

Она круто развернулась и вышла из часовни.

Мгновение Раннульф стоял недвижно, мысли его метались. Он едва не взял её силой. Она пришла просить его о помощи, а он набросился на неё, как волк на беззащитную овечку. Удары колокола сотрясали воздух. Раннульфу казалось, что его разорвали на тысячу кусочков. Он не мог молиться, он не имел права находиться в этом месте. Раннульф покинул часовню.

   — С тобой всё в порядке? — спросил Ги. — Ты какая-то растрёпанная.

Сибилла без сил опустилась в высокое кресло рядом с ним:

   — Всё в порядке.

Под столом его рука украдкой нашарила её колено.

   — Как поживает моя сладенькая? — Он имел в виду Жоли.

   — О, прекрасно. — Сибилла окинула взглядом зал, мечтая о том, чтобы он замолчал.

Знатные гости дожидались, пока она и её муж займут свои места; теперь они разбрелись по залу, рассаживаясь. Справа Керак, развалившийся в кресле, уже ревел, требуя вина; Жиль стоял за его креслом, чтобы прислуживать ему. Дядя Жослен сидел по левую руку от Ги, а за ним — де Ридфор, утиравший рот салфеткой.

Взгляд Сибиллы скользнул мимо маршала, к дальнему концу стола, где сидел на скамье Раннульф Фицвильям. Он пил и не смотрел на неё; как всегда, он опустил взгляд в своей ложной монашеской гордыне. Сибилла ненавидела его за то, что он отказал ей, за то, что напал на неё. Горло у неё всё ещё ныло; ей пришлось обмотать головной накидкой подбородок, чтобы прикрыть синяк, но Ги, конечно, потом заметит его, и ей снова придётся лгать.

Если она расскажет правду, Ги позаботится о том, чтобы тамплиер полной мерой ответил за свой проступок.

Кожа у неё на лице стянулась. Какого же она сваляла дурака, решив, что сумеет заручиться помощью Раннульфа.

Ладонь Ги сжала её колено.

   — Что случилось?

Сибилла покачала головой:

   — Ничего.

   — Думаю, тебе всё же лучше держаться подальше от этих сборищ. — Он взмахом руки обвёл зал. — Смахивает на казармы.

Сибилла что-то пробормотала. Вдруг ей до смерти захотелось вернуться в тишину и уют своей комнаты, чтобы Алис прислуживала ей и болтала, а Жоли изливала на неё свою безграничную любовь. Слуги разносили блюда. Она и Ги ели из одной тарелки, и он подсовывал ей лучшие кусочки мяса, ломал для неё хлеб и пододвинул ей кубок, прежде чем выпить самому.

Сибилла прижалась к нему, благодарная за это выражение чувств.

   — Ты так добр ко мне, милый. Ты ни в чём мне не отказываешь.

   — Ты никогда не доводишь до этого. — Ги поцеловал её в лоб.

Керак и Жослен громко спорили через стол. Подавшись вперёд, чтобы его слова были слышны Ги и Сибилле, Волк орал:

   — Сарацинские клинки гнутся, точно плеть, и держат удар лучше наших!

   — Не меч выигрывает битву, а рука, которая его держит, — ответил Жослен. Растянувшись на скамье, он принял у пажа кубок с вином. Он так наелся, что уже не мог сидеть прямо.

Керак утвердил локти на столе:

   — А всё же добрый меч никогда не помешает. Не хотел бы оказаться перед врагом только с палкой или камнем в руке.

   — Мне доводилось видеть, как люди сражались палкой не хуже, чем мечом, — вдруг вмешался в разговор де Ридфор. — Я согласен с милордом графом: побеждает человек, а не оружие.

   — Ну вот ещё! — хохотнул Керак. — Поставь человека с палкой против человека с мечом — и посмотрим, кто победит.

   — Мои люди, — сказал де Ридфор, — наводят порядок на улицах Иерусалима шестами и весьма ловко обращаются с ними. Я без всяких колебаний выставил бы любого из них, милорд, против любого твоего мечника.

Ги огляделся. Разговор за столом притих; все почуяли вызов, все жаждали поединка. Керак и де Ридфор смотрели друг на друга, и на лице маршала появилась усмешка, скользкая точно масло.

   — Собственно говоря, милорд, — сказал он, — я готов хоть сейчас поставить на моего Раннульфа против твоего Жиля.

У слушателей вырвался восторженный вопль. На дальнем конце стола Раннульф, упорно глядевший в пол, наконец поднял голову.

   — Мы не должны драться ради развлечения, — сказал он. Голос у него был нетвёрдый; Сибилла поняла, что он пьян.

Де Ридфор едва глянул на него:

   — Я приказываю тебе.

   — Да он выкручивается, маршал, разве не видишь? — проревел Керак. — Он знает, что ему не выстоять. — Волк обернулся, глянул на стоявшего за креслом Жиля.

   — Он выстоит, — сказал де Ридфор. — Принесите ему шест.

Жиль сказал:

   — Тогда устроим испытание.

Он шагнул к столу, там, где сидел его отец, вспрыгнул на стол и, пройдя между блюд и кубков, соскочил на пол с другой стороны. Слуги шарахались от него. Он выхватил меч и, шатаясь, пошёл по залу, размахивая мечом направо и налево, а сидевшие за столами вопили и хлопали в такт его движениям. Сибилла вновь глянула на Раннульфа.

Он сидел неподвижно, с мрачным лицом, неотрывно следя за Жилем; потом повернулся и одарил де Ридфора таким взглядом, что Сибилла беззвучно прошептала: «Господи!» Ги обнял её. В зал вошёл слуга с шестом, шести футов длиной и толщиной с её запястье; Раннульф встал, обогнул стол и вышел на середину зала.