Сибилла всё ещё разглядывала Масличную Гору:

   — В Акре есть превосходные мастера, они могли бы заняться статуями. Позволь мне помочь тебе. Мы могли бы сделать это вместе.

   — Хорошо. Я так и надеялся, что тебе придётся по душе эта мысль. — Голос брата напрягся, стараясь перекрыть эту нестерпимую муку неуверенности и ожидания, и в этот миг кто-то над головой у них закричал во всё горло:

   — Едет!

Всё тело Сибиллы разом обмякло от облегчения; она шумно выдохнула, брат повернулся к ней, и глаза их встретились. На стене с дюжину людей, наблюдавших за дорогой, радостно вопили и хлопали в ладоши:

   — Э, да он не один! Гляди, кто там едет с ним?

   — Рыцарь... нет, целых трое рыцарей!

   — Кто это? — прошептал король, и Сибилла опустила взгляд на дорогу.

Далеко впереди вестник в бурой кожаной куртке изо всех сил погонял измученную лошадку, торопясь к городу; за ним ехали трое всадников на крупных конях. Рыцари. Один из них показался ей знакомым. Она узнала ссутуленные плечи, манеру держать голову — и не сумела удержать крика:

   — Это дядя Жослен!

   — Жослен? — пробормотал король. — Что он здесь делает? Должно быть, что-то стряслось. — Бодуэн наклонился вперёд, неотрывно всматриваясь в дорогу.

Вдоль всей стены пробежали радостные крики; всё новые люди бежали, толкаясь, вдоль края стены, выкрикивали новость тем, кто оставался на улице. Сибилла развернулась к подъезжающим всадникам, помахала рукой, и один из измученных путников, которые одолевали пыльную дорогу, приветственно помахал ей в ответ.

Было в этом жесте что-то такое, отчего душа принцессы возликовала. Она поняла вдруг — словно ангел шепнул ей на ушко, — что война окончена, по крайней мере пока. Сибилла глубоко вдохнула — это был первый её свободный вдох за многие и многие дни. Вестник молотил лошадку пятками по бокам, направляя её к королю и его сестре. Едва оказавшись в пределах слышимости, он во всё горло заорал:

   — Они ушли! Саладин ушёл!

При этих словах на стене поднялся такой радостный рёв, что конь Сибиллы прянул в сторону, и тогда король протянул руку и перехватил её повод. Сибилла рассмеялась, потешаясь над ним. Как будто она не управится с собственным конём!

   — Мы спасены, Бати! — легкомысленно смеясь, воскликнула она. — Спасены!

И вдруг, полуоглушенная исступлёнными криками ликующей толпы, увидела вдруг лицо брата, обмякшее от разочарования. Он выпустил повод её коня.

   — Я обречён умереть в постели, — тяжело пробормотал он. И, развернув коня, поскакал навстречу вестнику.

День был холодный, и пажи всё подкладывали дров в очаг. Король стоял рядом с ними. Он не чувствовал жара, но пляска пламени была приятна глазу, как незримая музыка. За его спиной, у трона, дядя Жослен беседовал с Сибиллой; Керак, только что вошедший в зал, злобно поглядывал по сторонам, что-то ворча себе под нос и откашливаясь. Камергер стукнул посохом по полу, объявив прибытие маршала Иерусалимского Храма, и в дверь вошёл Жерар де Ридфор. За ним, ссутулясь, следовал Раннульф Фицвильям. Король пересёк зал и уселся на троне.

   — Подойдите ближе, — сказал он, и люди, собравшиеся в зале, полукругом обступили трон — впереди трое лордов, за ними их приспешники. Принцесса молча подошла к трону и остановилась за спиной короля. Бодуэн подал знак камергеру закрыть дверь и обратился к собравшимся: — Благодарю, что пришли сюда. Мне нужен ваш совет. Прежде всего позвольте мне узнать, что вы думаете о последних новостях. Почему Саладин отступил?

Керак заговорил первым, хотя именно он ни дня не участвовал в прошедшей кампании.

   — Саладин — турок, и здравый смысл ему неведом. Всё, что он делает, не помается пониманию. — Керак дёрнул головой, кивком указав через плечо короля на Сибиллу, стоявшую за троном. — Сир, ей здесь не место.

   — Она моя наследница, — сказал король, — она будет править после меня. Она останется. — И тотчас повернулся к Жослену, не давая Кераку времени ответить: — Дядя, почему Саладин сдался, хотя ему довольно было лишь протянуть руку, чтобы получить Иерусалим?

   — Господь спас нас, — сказал Жослен. — Когда у реки Литани меня взяли в плен, сарацины твердили, что к Рамадану[21] будут в Иерусалиме. Они захватили сотни пленников — среди них Ибелины и магистр тамплиеров, — и тех из нас, кто мог предложить добрый выкуп, они отправили в Дамаск. Казалось, нам суждено пробыть там целую вечность; но несколько дней назад вдруг явился султан и отпустил нас всех под честное слово.

   — Это какой-то трюк, — сказал Керак.

   — Ты видел Саладина, дядя? — спросил король.

   — Не при Литани, — ответил Жослен. — Но в Дамаске, считанные дни тому назад, я целый час с лишним беседовал с ним с глазу на глаз о выкупе. Он крепко держит власть в своих руках и никуда не торопится. — Жослен мрачно покачал головой. — Господь не допустит, чтобы Иерусалим попал в руки неверных, но на этот раз мы были чертовски близки к этому.

   — У меня есть замысел, как нам предотвратить эту угрозу, — сказал король, — и я вам скоро расскажу о нём, но этот план требует переговоров, а потому я рад, что Саладин запросил их. Кого мы пошлём в Дамаск?

   — Никого, — сказал Керак. — Говорю вам, это обман, и ничего хорошего он нам не сулит. Мы должны драться! Саладин слаб, если решил отступить. Если ударить прямо сейчас, мы переломим ему хребет.

   — Милорд Керак, — проговорил король, — если бы слова были воинами, в твоей армии оказалось бы людей больше, чем песчинок в пустыне. Но у нас сейчас только полторы сотни рыцарей, и, если Саладин желает переговоров, я склонен пойти ему навстречу.

   — Ба! — воскликнул Керак. — Все вы городские вояки. Греки. Евреи. — Он развернулся и широким шагом прошёл через зал, расталкивая свиту.

Король продолжал:

   — Для ведения переговоров я, пожалуй, пошлю Триполи.

   — Сир! — стремительно шагнул вперёд де Ридфор. — Не может быть, чтобы ты говорил это серьёзно!

   — Вполне серьёзно.

   — Сир, в битве при Литани он бросил нас лицом к лицу с врагом! Он друг Саладина, он много лет прожил заложником при его дворе...

   — Тем больше причин послать его, — сказал король. — Он понимает сарацин и хорошо с ними ладит.

   — Но он предал нас на Литани — и предаст вновь!

   — Переговоры в его же интересах, — сказал король. — Я всегда доверяю людям, которые защищают собственные интересы так же ревностно, как, по их же словам, готовы защищать мои.

   — Ну я-то не намерен возвращаться в Дамаск, — сказал Жослен. — Мне нужно вернуться домой, в Наблус, навести там порядок, да и у всех нас хватает забот. Только Триполи и должен ехать на переговоры — тут король прав.

Бодуэн благодарно глянул на него; как бы медлителен, мягкотел и труслив ни был его дядя, он один стоил шести Кераков. Де Ридфор упёр кулак в бедро, лицо его закаменело.

   — Тогда Храм настаивает, чтобы ты послал и кого-то из нас. Мы узнаем истинную цену этим переговорам. — Он кивком указал себе за спину. — В Дамаск мог бы отправиться Раннульф Фицвильям. Он знает язык сарацин и умеет, как управляться с ними.

Раннульф, стоявший в ряду свиты, поднял голову. Керак развернулся от окна и одарил его взглядом, острым как кинжал.

   — Согласен, — сказал король. — Мы пошлём и Раннульфа. А также какого-нибудь священника, к примеру, настоятеля Святого Георга — это же всё-таки Дамаск.

В горле у него пересохло; он протянул руку, и паж подал кубок с вином. Бодуэн собрался для следующего прыжка. До сих пор как будто всё шло неплохо. Собравшиеся в зале одобрительно перешёптывались; Керак всё ещё в упор глядел на Раннульфа. Король отпил тёмного крепкого вина. Его удивило, что де Ридфор сам назвал имя Раннульфа, но такой шаг слишком хорошо совпадал с собственными планами Бодуэна, чтобы сейчас ломать над этим голову.

   — Когда мы заключим перемирие, — сказал он, — я намерен послать в Европу и просить о новом крестовом походе.