Они выстроились на вершине, глядя через расселину на сарацин. Кони ржали, всадники кричали, грозили друг другу кулаками и корчили рожи. Всё это продолжалось недолго; Раннульф проехал вдоль строя к Медведю и королю.

   — Плохо наше дело, — сказал он. — Они нас опередили — должно быть, объехали вокруг Тиверианского озера.

Конь Стефана вынес его в самый разгар обсуждения почти что в объятия короля. Стефан пробормотал извинения, которые Бодуэн пропустил мимо ушей — его внимание было целиком приковано к собеседникам. Медведь охватил руками луку седла.

   — Можем мы обойти их?

Раннульф почесал бороду.

   — Прежде всего нам надобно найти воду. — Он дёрнул подбородком на восток. — Там, за пиком, источник. Не по пути, зато безопасно.

   — А он по пути в Иерусалим? — спросил король.

   — Если мы не добудем воду и не дадим отдыха коням, — сказал Медведь, не глядя на него, — Иерусалим с равным успехом может быть и за морем.

Король упрямо проговорил:

   — Я не потерплю и шага в сторону от пути в Иерусалим. Я хочу ехать дальше.

Раннульф коснулся его руки:

   — Мы так и делаем. Обрати внимание. — Он кивком указал через плечо на сарацинских лучников, которые по-прежнему следили за ними и выкрикивали оскорбления через расселину. — Теперь они будут высматривать нас, следить за дорогами. Мы должны действовать как-то иначе. Следуй за мной. — Однако он не трогался с места. Не отнимая руки, он пристально глядел на юного короля. — Следуй за мной, — с нажимом повторил он.

   — Веди, — сказал король.

   — Хорошо. — Раннульф заставил коня попятиться, выводя его из полукруга всадников, и поскакал прочь.

Он повёл отряд на запад через сухой голый холм; рыцари снова построились двойной колонной, Стефан скакал справа от Раннульфа. День разгорался — и его пересохшее горло болело всё сильнее, а желудок болезненно бился о позвоночник. Он чувствовал, что весь дрожит, как листок на ветру. Спустя какое-то время Раннульф повернулся к нему и сказал:

   — Спи.

   — Не могу.

Норманн рассмеялся.

   — Спи, Мыш, — повторил он и больше не говорил ничего, а только вёл их вниз по высохшему руслу меж холмов. Стефан смотрел вперёд. Он знал, что не сможет уснуть, — не в такой опасности, не в этой чужой стране.

Потом — казалось, всего через считанные секунды — Стефан проснулся. Конь его бешено фыркал и ржал, проталкиваясь между другими конями, и Стефан понял, что они нашли воду.

Повод выскользнул из его пальцев. Это был не источник, не деревня — вокруг были только низкорослые деревца с ветвями, изогнутыми точно руки, и тёмными узкими пальцами листьев. За ними вставал растрескавшийся песчаниковый обрыв. Озерцо было таким крохотным, что его невозможно было разглядеть за конями, которые сбились в кучу, чтобы напиться. Стефан чувствовал, как с каждым долгим глотком раздувается брюхо его скакуна. Все прочие воины спешились — кроме юного короля, устало поникшего в седле. Его лицо, изглоданное болезнью, посерело.

Меж коней проталкивался Медведь; в руках у него была кожаная чаша. Возле королевского коня он остановился, протянул чашу Бодуэну, и Стефан увидел, что она полна мутной воды.

   — Сир, — сказал Медведь, — кони осушат это озерко до дна. Вот, возьми, пока хоть что-то осталось.

Воины собирались вокруг, разбирали поводья, взгляды их то и дело устремлялись на чашу. Конь Стефана поднял голову, удовлетворённый. Юный король принял от Медведя воду и переводил глаза с одного рыцаря на другого.

   — Я не могу пить, когда столь многие страдают от жажды. — Он протянул чашу тому, кто стоял ближе. Им оказался Стефан.

На миг Стефан испугался, видя лишь искалеченную руку, что предлагала ему воду. Но поднял глаза на уродливое лицо короля — и прозрел величие королевской души. Он вспомнил, что говорил о короле Герман, и понял, что этот жест — благословение.

   — Благодарю, сир. — Он принял чашу из рук короля.

Вода была в его ладонях, а жажда мучила его сильно, — но величие короля оказалось сильнее. «Через несколько часов, — подумал Стефан, — я, возможно, всё равно буду мёртв».

   — Я не выпью прежде моих братьев, — сказал он и предложил чашу стоявшему рядом Раннульфу.

Рыцарь удостоил его странным взглядом и передал чашу следующему воину, тот — следующему, и она поплыла из рук в руки, и никто не пил, пока чаша не возвратилась к королю. Прокажённый принял её и проговорил дрогнувшим голосом:

   — Вы наилучшие рыцари изо всех, что когда-либо служили каким-либо королям.

Он отпил; а затем каждый из них выпил по глотку — поистине, они испили одну чашу на всех.

И снова рыцари скакали через холмы. К концу дня они оказались в славной долине, открывавшейся на запад, так что солнце, казалось, скатывается по ней к самой грани мира. Дорога бежала посреди долины, между дынными бахчами и ухоженными апельсиновыми деревьями оазиса. Двойной колонной рыцари рысили вниз, в пальмовую рощицу, — к колодцу и горстке глинобитных хижин.

Стефан напряжённо выпрямился, волосы у него на голове зашевелились. Здесь были люди — вернее, песчаные крысы.

Они выбегали поглазеть на пришлых рыцарей — с полдюжины смуглых тощих мужчин в пыльных одеждах, несколько голых ребятишек. Две женщины, завидев рыцарей, торопливо отпрянули от колодца и, вскинув корзины на головы, пошли прочь, прямые и статные, точно колонны, под своей грузной ношей. Меж гибкими, без ветвей стволами пальм паслись верблюды. Рука Стефана потянулась к рукояти меча. Он подумал о том, понимает ли Раннульф, что делает?..

Раннульф не обращал на местных жителей никакого внимания. Он вёл рыцарей прямо к колодцу, огороженному низкой кирпичной стеной. Подняв руку, он остановил колонну. Ещё раньше он сбросил вонючую попону и привязал её позади седла, перекинув пояс с мечом через плечо. Теперь, полуобнажённый, он спешился, отдал меч и повод Стефану, подошёл к колодцу и опустил в воду кожаный мех.

Стефан спрыгнул на землю, то же сделали и прочие рыцари. Кое-кто из местных обитателей подошёл поглядеть на них, но держались они на безопасном расстоянии от тамплиеров. Среди них были женщины и дети, мужчин же совсем мало. Стефан почувствовал облегчение. Он повесил меч Раннульфа на его седло и повернулся к своему коню, чтобы ослабить подпругу.

   — Кто эти люди?

   — Бедуины, — сказал Раннульф. Он вытащил истекающий каплями мех и вылил его в жёлоб у подножия колодца. — Они не причинят зла, нас слишком много. К тому же они, вполне возможно, христиане. — Кони столпились кружком, они изнывали от жажды, и Раннульф снова опустил мех в колодец. Один из рыцарей шагнул к нему и взял у него верёвку.

   — Я займусь этим, Святой.

Раннульф склонился над жёлобом, зачерпнул немного воды и напился. Кони и люди сгрудились подле желоба, кони возбуждённо ржали. Раннульф выскользнул из их круга и оглянулся на бедуинов.

   — Ты куда? — спросил Стефан.

   — Я голоден, — сказал Раннульф. Вытянув руку, он направился к бедуинам и заговорил с ними на арабской тарабарщине.

Стефан смотрел ему вслед, потрясённый. Он не понимал ни слова, но протянутая рука и склонённая голова Раннульфа не позволяли ошибиться: он просил милостыню. Гордость Стефана возмутилась, и он стыдливо отвёл взгляд. В желудке у него заурчало. Он протолкался к воде.

Раннульф вернулся через несколько минут и уселся на стене у колодца. Он жевал. Стефан изо всех сил старался держаться поодаль, но голод подстёгивал его; он подошёл к рыцарю и увидел, что тот держит в руках круглый плоский хлеб.

   — Ты попрошайничал, как юродивый или нищий, — сказал Стефан. Он сел на стену подле Раннульфа, взгляд его был прикован к хлебу, просить о котором ему не позволяла гордость.

   — Я монах, — сказал Раннульф. — Меня кормит Бог. А ты что, хотел бы, чтобы я добывал себе пищу оружием?

К ним подошли другие, и он разломил хлеб и раздал всем по куску.

   — Так было бы лучше, — заметил Стефан. — Тогда мы хоть наелись.