Я бросаю взгляд на часы.

— Ой, с Новым годом! — восклицаю я. — Уже полпервого. Мы пропустили бой часов!

— С Новым годом, Мегера.

Джонни притягивает меня к себе и обнимает. Он такой теплый, что мне не хочется его отпускать. Он разжимает объятия и, чуть отстранив меня от себя, с минуту ласково мне улыбается.

— Ты ведь понимаешь, что нам теперь придется съездить в город за новым пазлом?

— Завтра, — говорю я. Мне хочется снова начать доверять Джонни, но я боюсь. Я не хочу опять его потерять. Во всех смыслах этого слова.

— Нельзя выходить из дома в таком виде! — хохочу я. — Это маленький городок. Люди, которые тебя не узнают, сочтут тебя чокнутым.

На Джонни кожаные штаны и серебристая рубашка, на глазах — неизменные черные очки.

— Да ладно тебе, стилист, и что ты предлагаешь?

Поднимаюсь по лестнице и захожу в его комнату. Я сама разбирала его вещи на второй день нашего пребывания здесь, поэтому открываю пару ящиков комода и роюсь в одежде. Где-то там должна лежать толстовка, и я готова поклясться, что брала для него темно-синие джинсы. Нахожу их и вдобавок беру футболку, которая пахнет дымом.

Джонни возникает на пороге как раз в ту секунду, когда я собираюсь поднести футболку к носу и вдохнуть его аромат. Как неловко было бы, застань он меня нюхающей его одежду!

— Так, а вот и шмотки. — Быстро встаю и протягиваю ему охапку вещей. Джонни начинает расстегивать рубашку. Он стоит между мной и дверью, поэтому я навожу порядок в ящике. Оглядываюсь, когда он натягивает футболку, и успеваю заметить обнаженный торс. Эх.

Достаю ключи от машины из пакетика конфет под кое-чей комментарий: «Умно, Мегера, очень умно», и мы идем на улицу.

Сегодня Новый год, и жизнь в городке бьет ключом. Мы гуляем по мощенным брусчаткой улочкам и разглядываем витрины магазинов.

— Хочешь куртку из овчины на Рождество? — спрашивает Джонни.

— Нет, спасибо, — смеюсь я.

— Коврик из овчины?

— Благодарю, обойдусь.

— Овечку из овчины?

Хихикаю.

— Хочешь овечку, да? — ухмыляется Джонни.

— Вроде того, ага.

Он заходит в магазин.

— Нет, Джонни, я пошутила! — кричу я ему вслед.

— Овечка или ничего, Мегера, — отзывается он.

Быстро оглядываюсь — убедиться, что никто не слышал, как я назвала его по имени. Мы стараемся блюсти анонимность. Я уговорила его снять очки, но взамен он надел шляпу, чтобы спрятать волосы. Примерно неделю назад Джонни перестал бриться и уже отрастил приличную щетину, которая, если он продолжит в том же духе, превратится в окладистую бороду. Не то чтобы кто-либо ожидал увидеть Джонни Джефферсона в этом захолустье.

Джонни выходит с коричневым бумажным пакетом и вручает его мне.

— Счастливого Рождества!

— Спасибо, — благодарю я и заглядываю в пакет, в котором лежит игрушечная овца. Хихикаю при мысли о том, что скажет Китти. На прошлое Рождество Род подарил ей машину.

На площади играет духовой оркестр, и мы подходим поближе, чтобы послушать.

— Ты когда-нибудь думал записать духовое сопровождение к своей песне? — интересуюсь я у Джонни.

— Нет. — Он удивленно смотрит на меня.

— Что такое?

Джонни отводит взгляд.

— Слушай, если мне нравится Джессика Симпсон, это вовсе не значит, что у меня не может быть своего мнения, — возмущаюсь я.

— Я же ничего не сказал! — Он тихо смеется, и я хлопаю его по бедру. Джонни обнимает меня одной рукой и стискивает плечи. Стоящая напротив старушка тепло мне улыбается. Посторонним мы, наверное, кажемся влюбленной парочкой. Внезапно мне становится невыносима мысль о предстоящем отъезде.

Вечером мы сидим за столом и собираем очередной пазл. Я поднимаю глаза на Джонни. Иногда при взгляде на него в животе возникает ноющая боль, и сейчас как раз такой случай. В его обществе я редко расслабляюсь.

— О чем думаешь? — спрашивает он чуть погодя. Понимаю, что не свожу с него глаз.

— Да так, ни о чем, — отмахиваюсь я, сосредоточиваясь на пазле.

— Неправда, Мегера.

— Тут так тихо, да? — меняю я тему.

— Ага.

— Ты почти не играл на гитаре, пока мы здесь.

— Я вообще на ней не играл, — поправляет меня Джонни.

— Почему?

— Да как-то не тянет, — пожимает он плечами.

Откидываюсь на спинку и неожиданно для себя выпаливаю:

— Не хочу возвращаться в Лос-Анджелес.

Джонни принимает ту же позу и серьезно смотрит на меня.

Я жду, что он что-то скажет, пошутит, стебанется, но он только молча смотрит мне в глаза. Наконец он встает.

— Схожу покурю, — говорит он, залезая в карман. Накидывает куртку и выходит на крыльцо.

Встаю, охваченная каким-то непонятным волнением. Подхожу к камину и начинаю вырывать страницы из уже прочитанного журнала. Сминаю их в комки и кладу сверху пару полешек.

Вскоре возвращается Джонни, подходит ко мне и докладывает в камин еще одно полено и несколько щепок. Потом достает зажигалку и подносит огонек к бумаге.

— Хочешь кофе? — предлагаю я.

— Конечно.

Вернувшись, вижу, что он смотрит на огонь, прислонившись к дивану. Протягиваю ему кружку. Он молча ее берет и ставит на пол рядом с собой. Я сажусь около него и тоже молча смотрю на пламя.

Джонни прислоняется затылком к дивану и поворачивает голову ко мне. Я тону в его глазах, а в животе оживает рой бабочек, который приглушает боль.

Глядя на мои губы, Джонни поднимает руку и проводит пальцами по моей щеке. Потом медленно наклоняется ко мне, и мы сливаемся в долгом поцелуе.

Когда он меня отпускает, чувствую себя пьяной. Джонни снова откидывает голову на диван и смотрит на меня.

Я потрясена. Не могу говорить. Неужели это правда произошло?

— Я хочу тебя, — шепчет он.

Я не отвечаю. Знаю, что это плохая идея. Знаю, что это неправильно и в будущем еще аукнется. Знаю, что, скорее всего, потеряю работу. Знаю, что я для него одна из многих.

Я все это знаю, но удержаться не могу. И не стану. Наклоняюсь к нему, и он берет мое лицо в ладони и целует, сначала медленно, затем все более страстно. Хватает меня за талию и привлекает к себе, жадно целуя. У меня так сильно кружится голова, что я боюсь хлопнуться в обморок. Джонни расстегивает пуговицы моей рубашки, снимает лифчик, потом одним махом стаскивает с себя футболку и толстовку. Я касаюсь пальцами его груди, потом тянусь к пуговице на джинсах. Он целует меня крепче.

Джонни достает из заднего кармана презерватив, и я снова думаю о сотнях девушек, которые были с ним до меня. Но мне плевать. Я просто хочу, чтобы он оказался во мне физически, поскольку эмоционально он уже давно там.

Мы занимаемся любовью перед камином, и потом, лежа в объятиях Джонни, я медленно обвожу пальцами его пупок. Взгляд приковывает вытатуированная надпись на его лобке, и я привстаю, чтобы ее прочитать.

«Я ранил сам себя, я чувствовать хочу…»

Поднимаю на него глаза.

— Это из песни Джонни Кэша, — объясняет Джонни, приподнявшись на локтях.

— Ты ее сделал после распада группы?

— Примерно через полгода, ага.

— Ты тогда достиг дна?

Он кивает.

— Но теперь ты не будешь причинять себе боль, правда, Джонни? — спрашиваю я, и душу затопляет страх при мысли обо всем плохом, что он пережил.

— Нет. — Он качает головой и натягивает футболку. Внезапно меня захлестывает волна печали.

Джонни встает и надевает джинсы, потом наклоняется, поднимает боксеры и запихивает их в задний карман. Ботинки оставляет перед камином.

— Устал как собака. Пойду на боковую.

— Хорошо, — киваю я, пытаясь не выдать своего разочарования.

Мне хочется, чтобы он позвал меня лечь с ним, но я знаю, что этого не будет.

Ночью не могу уснуть. Прокручиваю в голове все до мельчайшей подробности, потому что боюсь, что это никогда не повторится. Не хочу его забывать.

В последний раз гляжу на часы в пять утра. Должно быть, после этого я засыпаю, так как когда снова открываю глаза, сквозь занавески пробиваются яркие лучи зимнего солнца.