– Эй, красотка!

Мадлен застыла, словно сраженная. Скосив голову в сторону, она увидела человека, укутанного в плащ, – того самого, на черном иноходце, что обогнал их у ворот. Он вел лошадь под уздцы, шагая прямо к ней.

Решив, что нелепо явить страх перед наглецом, Мадлен продолжила путь. Она ступала, напрягая слух, пытаясь по стуку копыт понять, нагоняет ли он ее.

– Эй, да подожди же ты! – Теперь голос показался знакомым; по спине Мадлен пробежал холодок.

Не успела она выдохнуть набранный воздух, как тотчас ее локоть кто-то сжал.

– Что за встреча! А вы как будто не узнали меня, – воскликнул спешившийся всадник в плаще, откидывая назад капюшон и обнажая черные волосы, знакомым образом собранные на затылке.

Это был Гарсиласо, собственной персоной! Мадлен раскрыла рот от удивления, ровно как в тот раз, когда увидела его при свете трех свечей в комнате монаха-призрака Этьена. Он вновь нацепил пестрый камзол и звенящие бубенцы.

– О мессир, вы живы! Я бесконечно счастлива за вас.

– Только не пытайтесь заставить меня думать, что молились за несчастного слугу вашего все это время, – рассмеялся он.

Мадлен пожала плечами.

– Куда же вы направляетесь? – спросил Гарсиласо, удивленный озабоченностью девушки.

– На улицу Медников… К приятелю отца, мессиру Блеру.

Глаза цыгана округлились от изумления.

– Вы уверены в том, что у вас правильный адрес?

Мадлен отрешенно глядела в сторону.

– Да, – немного помолчав, ответила она; все мысли девушки витали где-то за спиной несчастного, глупого и упрямого Михаля, и она не заметила, как изменился в лице цыган.

– Не хотелось бы мне вас огорчать, но дом господина Блеру на улице Медников – это бордель.

Взгляд, который Мадлен послала собеседнику, был не менее изумленным, чем давеча явил тот.

– Бордель?.. – прошептала она.

– Да.

– Быть этого не может!

– Проверьте сами! Мессир Блеру будет рад такой редкой красавице, как вы, мадемуазель.

– Проводите меня к особняку герцогини Немурской, – попросила она, ибо тотчас догадалась, что Михаль обманул ее.

Сжав зубы и слушая лишь глухие частые удары сердца, девушка направилась вслед за своим провожатым.

Гарсиласо учтиво предложил седло иноходца, и усталая Мадлен с благодарностью приняла услугу. Стремительным шагом они повернули к улице Сен-Жак. Затем пройдя Малый мост, оказались на острове, где девушка наконец увидела вблизи две квадратные башни кафедрального собора Парижской Богоматери, на четверть спрятанного за зеленым садом и стенами Отеля Дье – городского лазарета. Собор был построен несколько сотен лет назад на развалинах храма бога Юпитера по велению епископа Мориса де Сюлли. Преподобная матушка Монвилье часто рассказывала о нем, восхищаясь его красотой и поистине божественной мощью. Однако Мадлен лишь кинула презрительный взгляд на сверкающее в лучах майского солнца множество арок, и проехала мимо, почти не слушая Гарсиласо, – тот с воодушевлением рассказывал городские байки.

Спустившись с Мельничьего моста с огромным количеством водяных мельниц, расположенных по обоим его краям, они вышли на противоположную набережную. Здесь с правой стороны Кожевенной улицы раскинулась Площадь Песчаного Берега – Гревская площадь, как ее принято называть из-за близости церкви Сен-Жан-ан-Грев, плавно стекающая к Сене и окруженная домами, выстроенными точно грозная армия в каре.

Гарсиласо указал на огромное тройное здание, нелепое и мало сочетавшееся с остальными домами, – знаменитую Ратушу – результат противостояния итальянского и готического стилей. Здесь король с семьей развлекался зрелищами казней, что подтверждали установленный напротив позорный столб, эшафот и виселица, на коей одиноко раскачивался труп воришки с рыночной площади, пойманного вчера вечером. Несмотря на подобное соседство, здесь толпилось много народу, в основном разнорабочие и сборщики пошлин – площадь являлась еще и своего рода портом. С трудом Мадлен оторвала тревожный взгляд от несчастного повешенного, как тотчас слух ее привлекли удары молота о дерево – в нескольких шагах от виселицы велись приготовления к новой казни.

Девушка опустила голову, не в силах более взирать на подобные места. Но страшные предчувствия не покинули ее, а лишь усилились.

– Странные вещи творятся вокруг, – прервал повествование о городе Гарсиласо, когда они добрались до перекрестка, где справа возвышалась церковь Сен-Мерри. Но Мадлен так была поглощена мыслями, что перестала глядеть вокруг, и не расслышала замечания цыгана. Она продолжала ехать, низко опустив голову и уткнувшись взором в холку коня.

Путники ступили на улицу Сент-Антуан, и большое скопление народу все же заставило Мадлен поднять глаза. Люди сбегались отовсюду, направляясь на восток, к узкому переулку Вольных Граждан. Гарсиласо пытался расспросить бегущих смятенных парижан, что произошло и отчего так все суетятся? Но никто не обращал на него никакого внимания и словно заговоренные волшебной дудочкой, беспорядочно толкаясь, извергая брань друг на друга, перекликаясь, неслись в глубь – туда, где переулок Вольных Граждан переходил в улицу Ослиного Шага.

– Там колдуна поймали! Самого настоящего! – цыгану удалось схватить за шиворот бегущего мальчишку, которому пришлось ответить, чтобы продолжить путь.

Гарсиласо и Мадлен переглянулись.

Девушка вдруг подняла коня на дыбы и, опрокинув нескольких горожан, понеслась прямо на толпу. С криками те шарахнулись по сторонам, но едва черный иноходец исчез, толпа вновь сомкнулась, Гарсиласо и глазом моргнуть не успел.

У самого богатого дома Парижа, который супруга погибшего под Орлеаном Франсуа Гиза – Анна д'Эсте, ныне герцогиня Немурская, купила лет двадцать назад, собралась бушующая толпа. Люди, размахивая вилами, кочергами, ружьями, шпагами, требовали немедленной казни пойманного.

Через мгновение Мадлен увидела, как под содействием десятка шке4вейцарцев, охранявших особняк, толпа раздалась, а посреди нее в открытых воротах показался Михаль. Его не вели, а почти несли, приподняв над землей на полфута. Девушка подумала, что он мертв, ибо голова Михаля была бессильно склонена на грудь, лицо обезображено побоями, а платье разорвано и перепачкано кровью.

– Михалек! – вскричала она, соскочив с седла и бросившись наперерез охране. Мадлен не дали ступить и шага, а Гарсиласо вовремя подоспел и оттащил ее назад.

– Нет, нет! Уходи! – очнулся Кердей. – Уходи!.. Я не знаю, как это получилось…

Точно в тумане она видела, как Михаль прошел мимо нее, отрешенно глядя куда-то под ноги. Когда решетка тюремной повозки захлопнулась, он обернулся:

– Мадлен!.. Вероятно, Господь решил, что мы сотворили грех, и я должен искупить его. Я сделаю это за нас обоих. Беги отсюда к Новому Свету, как ты того хотела. Господь сказал, что такова твоя судьба. Я люблю тебя, свет мой! И смою скверну с наших душ.

– Михалек!..

Живая людская масса взволновалась; словно вторя ей, завывающий над верхушками деревьев и крышами домов, ветер спустил несколько вихрей к их головам. Мадлен, дрожа негодованием, поддалась потоку, то и дело натыкаясь на чье-то плечо или локоть. Она протискивалась сквозь сомкнутые силуэты в слепой жажде добраться до повозки… Куда же его повезли? За что?

– На костер! Костер! In effigie! Костер!.. – гудело в ее ушах. – Кердей наконец будет сожжен!

– Кто ж мог подумать, что вы – дочь колдуна Кердея, того самого, что изобрел порошок бессмертия, – за ее спиной голос Гарсиласо почти потонул во всеобщем гуле.

Мадлен обреченно прикрыла веки.

– Вот оно что!..

Осмысление произошедшего было подобно падению в ледяную воду. Мадлен невольно остановилась; и была бы безжалостно сметена толпой, если бы Гарсиласо не дернул ее за руку. Мгновенно она оказалась у дверной ниши одного из домов на перекрестке. Повозка, прогромыхав по булыжнику мостовой, завернула с улицы Святого Антуана в проулок Веррери: ее маршрут был очевиден – площадь Сен-Жан-ан-Грев, где уже четверть часа плотники сооружали костер – тот самый, мимо коего они только что проезжали.