Кердей удивленно поглядел на девушку и в свою очередь протянул стражнику бумагу.

– А где же ваша сестра? – спросил тот, нахмурившись, ибо прочитал, что путников должно быть двое.

– Она на сносях, вот-вот родит, потому ей пришлось остаться, – нашлась внезапно Мадлен, заметив, что Михаль не совсем разобрал вопроса.

Когда путники немного отъехали от ворот, Михаль остановился, а Мадлен перекинула ногу через луку седла, дабы спуститься на землю.

– Откуда у тебя бумаги? – сердито спросил он, останавливая ее.

Мадлен не хотела рассказывать о Гарсиласо, поэтому пришлось тотчас сочинить историю о монахе, брате Серафиме, в миру звавшемся де Мер, на которого напали разбойники. Якобы именно его ряса и пропуск стали достоянием несчастной беглянки.

– Ведь я убежала от тебя, а присутствие мессира де Мера не скомпрометирует обманутого брата так, как скомпрометирует сбежавшая сестра.

Михаль рассмеялся и обнял колени девушки.

– Любовь моя, Мадлен… – прошептал он, подняв на нее взор. – Ты чудачка!

Париж встретил их обилием многочисленных лавок, палаток, сторожек, столпотворением солдат, вооруженных пиками. И едва они миновали ворота, как угодили на широкую улицу, проложенную еще древними римлянами во времена, когда Париж звался Лютецией, – улицу Сен-Жак – главную артерию и средоточие Латинского квартала. Здесь была собрана плеяда самых прославленных коллежей и школ Франции. Купол и шпили коллежа Сорбонны возвышались с правой стороны, с левой, до самого аббатства Святой Женевьевы, простилались Иезуитский Коллеж Клермон и Ломбардский коллеж. Монастырские сады здесь были ухожены, мощенная мостовая чистой, а толпу, идущую вверх к острову Сите, можно было назвать скромной в своем количестве, из-за отсутствия школяров – в этот момент они сидели за партами и постигали азы философии, схоластики и риторики. Все же улица была необычайно жива.

Завороженные и безвольно влекомые течением людской реки, юные влюбленные совершенно позабыли, зачем прибыли. Никогда им не доводилось видеть такого большого и кипучего жизнью города. Они не могли налюбоваться окружающей новизной, глаза разбегались, в ушах стоял гул. Радом и Краков, да и Нант, в сравнении с Парижем, меркли и казались маленькими деревушками. Сначала внимание привлек шум, который устроили два студента у приходской церкви Университета – Сен-Жюльен-ле-Повре, затем носы их защекотали ароматы пряностей, идущие из ближайшего кабака. Вывески гостиниц и разнообразных лавок, звуки лютни и тамбурина, призывы трактирщиков и торговцев; резвящиеся дети, женщины, несшие корзины с цветами, фруктами, или просто с бельем, носилки с гербами, орава нищих, убогих попрошаек, бродячих артистов на пестрых телегах… Оглушенные городской суетой, оба продолжали двигаться вместе с толпой к улице Претр, ко входу в церковь Сен-Северен. Это величественное охровое здание с двумя капеллами по бокам и высокими витражами напомнило Мадлен ее монастырь, грудь вновь стеснилась непреодолимым чувством страха. Вздохнула и, замедлив шаг, направилась дальше. Михаль тоже не особенно торопился. Но на его лицо легла печать задумчивости. Чем дальше они продвигались вглубь, тем мрачнее становился брат, а когда раздался праведный перезвон церковных колоколен, он был уже достаточно сильно взволнован и тяжело дышал, держась за сердце так, словно желал сдержать частое болезненное биение.

– Что с тобой? – обеспокоилась Мадлен, остановив Михаля.

Несколько мгновений Михаль молчал, подняв взор к небесам.

– Иди туда, – указав на вход в церковь, сказал он. – Подожди немного, я скоро вернусь.

– Но куда ты?

– Я поищу, где бы остановиться… – сомкнув веки, прошептал он. – У нашего отца был здесь приятель – мессир Блеру с улицы Медников.

– Почему бы нам вместе не поискать его?

– Я боюсь, – ответил Михаль, вновь сделав странную паузу, – как бы обманутый мессир Фигероа не направился по нашим следам и не принялся разыскивать нас в этом городе. Хотя хозяева гостиницы из Нанта подняли тогда такой шум, что оба берега и остров подвергли обыску, и он мог вполне поверить, что ты успела скрыться от меня. Но лучше будет, если мы разделимся, и ты подождешь в церкви.

Михаль достал распятие, минуту глядел на него с задумчивой тревогой. Потом вдруг крепко обнял Мадлен, с жаром прижался губами к ее губами так, словно в последний раз, взобрался на мула и поспешил удалиться.

Мадлен ничего не оставалось, как проникнуть вместе с толпой в храм и приготовиться слушать утреннюю мессу, с надеждой, что Михаль не предпримет в ее отсутствие того, чего она так страшилась.

Минуты тянулись, как столетия. Каждая четверть часа казалась нескончаемой бездной времени. Или оно остановилось вовсе…

А ждать было невыносимо, с уст святого отца слова слетали гнетущим карканьем, латынь, словно холодная сталь стилета, описав в воздухе дугу, врезалась в душу и оставляла свербящую рану. Мадлен все больше погружалась в чудовищные воспоминания, яркими вспышками мелькали они пред взором. Еще и Михаль пропал. Где же, где же он? Куда отправился? Виски сковала тупая боль, вдруг стало нечем дышать, девушка поднялась с колен и, не обращая внимания на изумленно-осуждающие взоры прихожан, направилась к выходу.

К полудню воздух на улице стал горячим и влажным. Мадлен подняла голову – темные свинцовые тучи, медленно шествовали, точно алжирские беи, меж рваных кусков голубого полотна. По тому, как встревожено трепетали верхушки каштанов, девушка решила, что сегодня непременно будет гроза. Поежившись под тяжестью предчувствий, она побрела по опустевшей в часы богослужения улице Сен-Жак, пытаясь сообразить, что же делать и где искать Михаля?

Побродив по лабиринту улиц, она оказалась на темной и неприглядной узкой улочке, которая все сужалась и сужалась, пока в ней не осталось места лишь для одного прохожего. Тупик? Хотя совсем рядом слышался шум толпы и крики чаек, будто в двух шагах находилась набережная. Мадлен повернула назад. Уж лучше возвратиться к церкви Сен-Северен и дождаться Михаля там. Но ведь и он впервые в этом городе, вполне мог потеряться.

Соображая как быть, Мадлен шла, пытаясь следовать своим же следам, но в обратном направлении. Дома, вывески, перекрестки улиц, проезды были похожи друг на друга и, несмотря на то, что девушка пыталась ориентироваться по высоким шпилям собора Нотр-Дам, все равно заплутала, да к тому же еще и наткнулась на группу студентов и стала объектом для окликов. Едва от них отбившись, она, уже достаточно обеспокоенная тем, что вовсе заблудилась, повернула направо и оказалась у высокой церкви, у подножья коей расположилась колонна лавок и палаток с письменными принадлежностями, книгами и прочим необходимым для студентов.

– Прошу меня простить, – Мадлен обратилась к лавочникам, – я приезжий, и не знаю, где нахожусь?

– На улице Ла Арп, – пояснил один из них. – А это, – он указал на высокую колокольню, – церковь Сен-Андре-Дез-Ар.

– Как мне попасть к…

Она запнулась, хотела спросить, как найти особняк Гизов, но внезапно воскресшая осторожность заставила ее спешно добавить:

– …улице Медников.

– О! – воскликнул торговец пергаментом. – Это вовсе не здесь. Вам нужно перебраться на правый берег. Спросите, где находится хлебный рынок и улица Сен-Дени, та как раз сообщается с улицей Медников.

– Благодарю вас.

– Идите к набережной, там вы сможете перейти реку через мост Св. Михаила, – добавил он с улыбкой. – Если найдете переулок Ша-Ки-Пеш, то попадете на набережную самым коротким путем. Видите, вон там выглядывает крыша с многочисленными фронтонами, это отель коллежа Клюни, за ним – улица Юшет. Дойдете до конца, повернете направо – попадете на улицу Ша-Ки-Пеш. Не пугайтесь, она очень темная и узкая, пройдите до самого ее конца и пред вами окажется набережная. А мост св. Михаила вы найдете без труда.

Св. Михаила… Это походило на хорошее предзнаменование. Да и дорогу она знала наверняка, ведь не прошло и получаса, как она была в двух шагах от набережной, но побоялась, не ступила вперед. Мадлен вручила торговцу серебряную монету и поспешила назад. Но едва она отошла от лавок, за спиной, примерно в двадцати футах, раздалось звучное: