Марта повернулась к Полине и увидела, что та сидит задумчиво на кровати, а её платье лежит в стороне.

– Что случилось? – спросила Марта.

– Не знаю. Как-то грустно стало. Будто что-то безвозвратно уходит.

– Оно всегда уходит – время. Только мы обычно не обращаем на это внимания, не замечаем, – ответила Марта. – А сегодня особенные обстоятельства, вот и заметно.

– У меня такое ощущение, что это не время уходит, а жизнь. И что больше как прежде никогда не будет, – Полина грустно вздохнула.

– А зачем тебе как прежде? – спросила Марта и улыбнулась. – Как прежде, ты уже знаешь…

Полина на улыбку не ответила. Он легла на кровать и подтянула колени к груди.

– Ну что ты, дорогая? – заботливо спросила Марта и подошла к подруге.

– Я боюсь, – ответила Полина.

– Я тоже боюсь, – вздохнула Марта и села на кровать рядом с Полиной. – Иди ко мне, будем бояться вместе…

Полина развернулась и легла головой Марте на колени. Марта принялась гладить подругу по волосам и, покачиваясь, тихо напевать:

Над рекой калина спелая,

Наливалась соком.

Обожгла я руки белые

Молодой осокой…

В молодой осоке прячутся

И дожди и солнце.

Ой, кому-то нынче плачется,

А кому смеётся… *

* (Прим.: стихи С. Хохлова и Б. Петрова и музыка В. Ушакова)

Голос Марты был мягким, грустным. Песня лилась словно бы из души в душу, врачевала и поднимала над суетным миром, над болью, страхом, тоской, пока не стихла, оставив после себя шлейф умиротворения.

Полина шмыгнула носом и, повернув голову, заглянула Марте в глаза.

– Откуда ты знаешь такие песни?

– Мама мне её пела. Сначала вместо колыбельной, а потом я выросла, и мама пела её уже когда хотела успокоить меня, ну когда у меня неприятности случались… А потом мы иногда пели вместе на два голоса. Эту и другие песни… Мы вообще с мамой и папой много пели. Просто так. Играли в песни. – Марта улыбнулась воспоминаниям.

– Это как? – спросила Полина.

– Один начинает песню и останавливается в любом месте. Следующий должен вспомнить другую песню, в которой есть слово, на котором остановился первый, и запеть её. И тоже остановиться в любом месте… Повторяться нельзя. Победит тот, кто больше песен вспомнит.

– Интересная игра, – задумчиво сказала Полина. – А мы не играли ни в какие игры. Мама то на работе, то уставшая. Папа тоже вечно занят. А к бабушке Наде я редко ездила. Это которая папина мама. У неё интересно было. Мы с ней траву в огороде пололи и ягоду собирали. Она дымовушки делала, но комары и мошка всё равно кусались. Мама потом ругалась на бабушку, говорила, что у меня аллергия на комаров. А мне в огороде с бабушкой очень нравилось. Бабушка учила отличать сорняки от морковки. И червяки там ползали. А ещё она учила меня пирожки печь из щавеля. Они такие вкусные получались, кисло-сладкие.

– А мамина мама? – спросила Марта.

– Мамина? – Полина вздохнула. – Она рядом жила, меня часто оставляли с ней. Она давала мне задание – книжку прочитать или решить задачи по математике, или упражнение по русскому сделать, а сама проверяла тетради и готовилась к урокам – она учительница. А потом ругалась на меня, что я тупая и не понимаю элементарных вещей. А я действительно не понимала…

Анна Юрьевна с Петром Ильичом вышли из душа, Пётр Ильич опустился в кресло, а Анна Юрьевна села перед ним на колени и принялась осматривать его ступни, аккуратно вытирая, смахивая соринки полотенцем.

– Эх, – посетовала Анна Юрьевна, – сюда бы сейчас мою аптечку! Ноги обработать надо и тебе нужно полежать, чтобы подзажило.

– Это исключено! – Пётр Ильич был категоричен. – Я пойду с вами, и это не обсуждается!

Марта оставила Полину и подошла посмотреть ноги Петра Ильича. Взглянув покачала головой.

– Неужели они не могут найти подходящую обувь?! – возмутилась Полина, которая тоже подошла к Петру Ильичу с Анной Юрьевной.

Анна Юрьевна вздохнула и подняла обмотки. Они не сильно истёрлись, но запачкались и для защиты воспалённых ног не годились.

– Состирнуть? – задумчиво сказала Анна Юрьевна. – Так высохнуть не успеют…

– Я думаю, они в любом случае для сегодняшней ночи не годятся, – сказала Марта.

– Почему? – удивилась Полина. – Нет, я понимаю, что грязные, но…

– Не поэтому, – Марта покачала головой. – Думаю, зелёные платья не только потому, что праздник.

– А почему же ещё? – Полина удивилась. – Не в чёрных же на праздник идти!

Анна Юрьевна посмотрела на девушек и сказала:

– Думаю, Марта права. Платья защищают… А мы вот что сделаем!

И, взяв ножницы, Анна Юрьевна отрезала от своего праздничного платья небольшие полоски – не по кругу, а только с боков, так, чтобы из этих полосок можно было сделать стельки и уложила их на лоскуты от чёрного платья.

– Вот так, думаю, получше будет! А? Как я придумала?! – с гордостью спросила она.

– Ты у меня умница! – похвалил Пётр Ильич, и Марта с Полиной согласились с  ним.

Но радовались недолго. Дверь распахнулась и в комнату стремительно вошёл Серафимович.

– Солнце село! Вы почему ещё здесь?! – с порога начал он. – Да ещё и не одетые!

– Мы вот… – растерянно сказала Анна Юрьевна, показывая обмотку со стелькой.

Серафимович глянул на стельку и, демонстративно застонав, воздел руки к потолку. А потом, раздраженный, повернулся к Марте с Полиной.

– Быстрее давайте! Я жду! – сказал он и скрестил руки на груди.

Марта с Полиной переглянулись и уставились на Серафимовича.

– Ну что стоите? Переодевайтесь!

Стало понятно, что он не собирается уходить.

Первой это поняла Анна Юрьевна. Она взяла обмотку и стала оборачивать ей ногу Петру Ильичу.

Серафимович свирепо глянул на неё, но во всей позе Анны Юрьевны была такая решимость и непокорность, что Серафимович переключился на девушек:

– Вам что, два раза повторять?

Марта молча прихватила платья – своё и Полины, потом взяла за руку растерявшуюся Полину и потянула её в ванную.

– Вы куда?! – спросил Серафимович.

– Переодеваться, – с вызовом ответила Марта. – Не можем же мы тут, при всех…

Серафимович проводил девушек взглядом и снова переключился на Анну Юрьевну.

– Давайте уже заканчивайте с этим!

– Хорошо, – спокойно сказала Анна Юрьевна, продолжая расправлять складки ткани и укладывать её так, чтобы она держалась на ногах у Петра Ильича.

Серафимович нервно прошёлся по комнате. Снова подошёл к Анне Юрьевне.

– Скоро? – спросил он.

Анна Юрьевна оторвалась от своего занятия, встала и повернулась к декану.

– Если бы у Петеньки была обувь, то во-первых, он не обжёг бы ноги, а во-вторых, мы собрались бы гораздо быстрее, – сказала она.

– Его вообще тут не должно было быть! – раздражённо ответил Серафимович.

– Но он тут! И не по своей воле! – парировала Анна Юрьевна, снова опускаясь на колени и продолжая прилаживать обмотки на ногах Петра Ильича.

– Он помеха… – проворчал Серафимович уже с меньшим раздражением.

Анна Юрьевна, не оборачиваясь, ответила:

– В мире магии ничего не происходит случайно, не так ли?

Серафимович фыркнул. Отошёл к столу, опёрся на него и принялся рассматривать ногти.

К тому моменту, как из ванной комнаты вышли Марта с Полиной – умытые, переодетые и расчёсанные, Серафимович уже успокоился и вернулся в своё обычное благодушное настроение.

Анна Юрьевна закончила с ногами, встала, взяла платье и тоже отправилась в ванную – не спеша, но и без излишней медлительности.

Вышла она довольно-таки быстро. Платье с вырезанными по бокам юбки кусками ткани сидело на ней хорошо, движения Анны Юрьевны были по-королевски свободными, величественными.