Они поравнялись с крайним домом, как вдруг калитка со стуком распахнулась, со двора на дорогу выкатился футбольный мяч, а следом за ним выбежал мальчишка.

— Лепи! — в один голос воскликнули Кузя и Очей.

Лепи оглянулся, увидел своих товарищей и весело рассмеялся:

— Ну и видик у вас! Вымокли? Эх вы! А вот я нисколечко не вымок. Как увидел, что тучи собираются — бегом домой, до грозы успел.

Кузя и Очей стояли, смотрели на Лепи и молчали.

Да и что тут скажешь?

1967

В темном дремучем лесу жил маленький чистый ручей. Он был так мал, что звери даже не ходили на водопой к нему, а всегда спешили к реке. У ручья не было друга, и он чувствовал себя одиноким.

Как-то раз бежал мимо Олененок. Ему захотелось пить, а до реки было далеко, и он остановился у ручья.

Склонился Олененок над водой и увидел в ней свое отражение, всего себя увидел — и точеные свои ножки, и острые ушки.

Ручей напоил Олененка студеной водой и спел ему веселую песенку.

Никогда еще не приходилось Олененку пить такую вкусную, такую чистую воду.

С тех пор он каждый день прибегал к ручью, рассказывал ему лесные новости, а ручей угощал его вкусной водой и пел ему звонкие песни. Не было в лесу дружбы крепче, чем эта.

Но однажды случилась беда.

Олененок, как всегда, прибежал к ручью, заранее радуясь встрече. Прибежал и видит: стоят на берегу огромные черные кабаны, в чистой воде отражаются их злые клыкастые морды.

Кабаны напились, потом залезли в воду, подняв со дна ручья темный ил.

Когда кабаны ушли, Олененок подбежал к ручью. И что же?

В мутной воде он не увидел своего отражения, и голос ручья звучал не ласково, как всегда, а глухо и сердито.

«Вот и конец нашей дружбе!» — с обидой в сердце подумал Олененок и понуро побрел прочь.

Больше Олененок не ходил к ручью, но сильно тосковал и однажды рассказал о своей беде Оленихе.

— Глупенький ты еще у меня, — улыбнулась Олениха. — Не на тебя рассердился лесной ручей, а на кабанов, которые замутили его воду. Та вода давно утекла в реку — чистые ключи питают твой ручей, он остался прежним и, наверно, ждет не дождется тебя, ведь вы с ним друзья.

Со всех ног бросился Олененок к ручью, наклонился над ним и, как прежде, увидел в воде свое отражение — и точеные ножки, и острые ушки. Олененок, как прежде, напился вкусной и чистой воды, а ручей на радостях спел ему самую звонкую из своих песен.

1967

Никто не знает, какое имя дала этому воробью его мама.

Ребята же звали его Чик-Чирик, потому что, когда у него бывало хорошее настроение, сядет он на оконный наличник и распевает на разные лады: «Чик-чирик! Чик-чирик!»

В тот день, с которого начинается наш рассказ, воробью петь не хотелось. Может быть, виною тому было низкое, затянутое серыми облаками небо. Воробей, прыгая по дороге, склевывал зерна, просыпавшиеся из какого-то дырявого мешка. С приближением осени меньше стало мошек и букашек, но зато можно было найти немало оброненных зерен и на убранных полях и на дорогах.

Так вот, прыгал молодой воробей, выклевывал из дорожной пыли зерна, как вдруг увидел над собой огромные крылья ястреба. Хоть и молод был воробей, но хорошо знал, что от этой птицы с крапчатым опереньем добра не жди.

Не успел он опомниться, как ястреб впился ему в спину своими острыми когтями и вместе с ним взмыл вверх.

Воробью сначала показалось, что он летит. Попробовал взмахнуть крыльями — не тут-то было: ястреб сжал когти и не давал пошевелиться.

Воробью стало очень страшно. Со страху он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то прямо перед собой увидел сороку, которая подлетела совсем близко к ястребу, любопытствуя, что такое он несет в когтях и нельзя ли ей чем-нибудь поживиться.

Покрутившись вокруг ястреба и смекнув, что его когти, занятые добычей, ей сейчас не страшны, сорока обнаглела: то крылом ястреба заденет, то клюнуть норовит.

Какое-то время ястреб терпел ее выходки, но вскоре это ему надоело. Он выпустил воробья и бросился на сороку. Она ловко увернулась и кинулась следом за воробьем, который камнем падал на землю. Раз! — сорока подхватила его на лету, метнулась к реке и, прячась от ястреба, потащила чуть живого воробья в кусты.

Как раз в это самое время Миша пришел на реку, чтобы вырезать ивовый прут на удилище.

Он заметил сороку и бросился следом за нею в кусты.

— Ах ты воровка! — закричал он и кинул комом земли. — Опять цыпленка утащила? Вот я тебе!

Сорока затрещала, как Мишин игрушечный автомат, и улетела, возмущенно помахивая длинным узким хвостом.

Миша раздвинул траву и увидел воробышка. Тот был сильно помят, на спинке у него виднелась кровь. Он судорожно открывал и закрывал клюв, часто моргал маленькими черными глазками.

Мальчик осторожно поднял птаху с земли и отнес домой.

Прошло немало времени, прежде чем Мише удалось выходить воробья. Но в конце концов тот поправился, стал есть и пить, а в одно прекрасное утро бодро сказал:

«Чик-чирик!»

Вот тогда-то его и назвали Чик-Чириком.

Однажды в ясный день Миша вынес Чик-Чирика во двор: пусть подышит свежим воздухом, погреется на солнышке.

Откуда ни возьмись соседский кот, рыжий, полосатый — настоящий тигр! Припал на живот и подкрадывается к воробью, а сам — как туго сжатая пружина, зеленые глаза так и горят.

— Брысь! — крикнул Миша.

Но кот прыгнул вперед — будто отпустили пружину! Миша успел выхватить Чик-Чирика у него из-под самого носа.

— Брысь, тебе говорят! — Миша топнул ногой. — Ишь ты, хищник! Да я тебе за Чик-Чирика знаешь что сделаю?..

Кот не дослушал угроз, шмыгнул под амбар — и был таков.

В тот же день Миша смастерил для воробья просторную клетку и, когда уходил в школу, на всякий случай подвешивал клетку с Чик-Чириком под самый потолок.

Все Мишины приятели полюбили Чик-Чирика, ловили для него мошек, приносили хлебные крошки и зернышки.

Когда крылья у воробья окрепли, Миша выпустил его на волю. Но Чик-Чирик далеко от дома не улетал; он поселился за наличником окна, там и зимовал.

Все деревенские ребята безошибочно узнавали Чик-Чирика: от других воробьев его отличали белые перышки, выросшие на месте заживших ран.

Снова наступило лето. Чик-Чирик почти всегда бывал в хорошем настроении. Часто, сидя на наличнике, распевал:

«Чик-чирик! Чик-чирик!»

Однажды ребята затеяли игру в прятки. Водить досталось Пете Орлину, хмурому, неразговорчивому парнишке.

Петя был не рад, что ввязался в игру: заводили его ребята, уж который раз подряд ему приходилось их искать.

Играли на Мишином дворе, а там есть где спрятаться: в сарае можно, в амбаре, за баней или за поленницей. А еще кусты малины и смородины, а еще штабель новых досок! Как тут всех найдешь? Петя злится, да что поделаешь? Хочешь не хочешь, а ищи!

Ему представилось: сидят ребята в своих надежных укрытиях и посмеиваются над ним.

«Чик-чирик!» — раздалось у него за спиной.

Оглянулся Петя — сидит на оконном наличнике Чик-Чирик, смотрит на Петю и весело чирикает, вроде бы тоже смеется над ним.

— Смейтесь, смейтесь, — злорадно пробормотал Петя. — Поглядим, как вы станете смеяться!

Петя поднял из-под ног камень, вытащил из кармана рогатку.

Почти год прожил Чик-Чирик рядом с ребятами, а знать не знал, что это за рогатка за такая. Сидит себе, смотрит на Петю доверчивыми глазами, чирикает:

«Чик-чирик! Чик-чи…»

Похоронили Чик-Чирика на берегу реки. Со всей деревни пришли ребята, одного только Пети не было.

Ребята не знали, кто убил Чик-Чирика.

— Что за человек такой? — воскликнул кто-то из них. Как у него рука поднялась!