Кукольный бал…

Картофельный бал, картофельный бал! Дядя Ферко на лавочке спал…

Дани решил, что после обеда ни в какую продленную группу не пойдет. Он лучше убежит. Навестит дядю Ферко.

Он едва дождался конца обеда. Есть не хотелось. Правда, супу немножко съел, но только потому, что им разрешили самим налить себе из большой супницы. Кто сколько хочет. Многие нарочно наливали поменьше, чтобы поскорей съесть и налить еще. Обычно ведь дома детям разливать суп не разрешают. Боятся, что разлить-то разольют, да не туда, куда нужно, а на скатерть. С Кочишем-младшим именно так и получилось. Но его не ругали, посыпали пятна солью. Дани отдал ему свою порцию мяса, но попросил вернуть кость. Кости нужны для Щенка — чтобы зубы окрепли.

После обеда Дани помчался домой. В школьном портфеле оставил только кость и туда же посадил Щенка. Дядя Ферко ему обрадуется. Пусть и собака его порадуется, все-таки Щенок — ее сын.

Он долго стоял на автобусной остановке. Автобус, наверно, уже ушел. И хуторских ребят не было видно… Дани зашагал пешком.

Шел он и шел… Так часто начинаются сказки. Или так: в некотором царстве, в некотором государстве… В некотором царстве, некотором государстве жил-был мальчик. Звали его Дани. И была у Дани собака. Вот отправились они бродить по свету, шли куда глаза глядят — то есть на хутора. Шли и шли, а дороге конца нет. Собаке-то ничего, она сидела в портфеле и грызла кость, а вот хозяин ее шел пешком. Шел и шел. И уже очень устал. Тогда он сказал: «Чур-чур, явись передо мною моя золотая карета!»

Лучше бы, конечно, попытаться остановить машину. Есть такой способ — автостоп. Карчи однажды рассказывал, давно, еще на хуторе, что это плевое дело, он уже много раз так путешествовал. И всегда все шло как надо. Машины останавливались и везли его в город.

Сел Дани на километровый столбик и стал ждать. По дороге бежало много машин. Дани руки не подымал, не махал им — не знал, что так полагается. Он просто сидел и ждал, что какая-нибудь машина остановится. Но машины проскакивали мимо, даже не притормозив. Прошло много времени, и вдруг один микробус остановился. На шоферском месте сидел папа.

— Я убежал из дому, — тотчас сообщил ему Дани.

— И куда же ты путь-дорогу держишь? — поинтересовался папа, освобождая место рядом с собой.

— Мне нужно посмотреть, как там дядя Ферко. Очень нужно.

— Из-за этого убегать не стоило. Я бы сам и отвез тебя.

— Прямо сейчас?

— Нет. Сейчас я за больным еду. Другое направление. Но на днях повезу нашим старичкам лекарства.

— И меня возьмешь?

— Возьму.

— А после, когда уже повидаем дядю Ферко… поедем в школу… то есть мимо школы проедем?

— Можно и проехать.

— Папа! Знаешь, папа… ты самый… самый лучший шахматист на свете. Я уже и Марти Кукукк сказал.

— А кто это?

— Одна девочка. Она умеет играть в шахматы. Веришь? Но я ей сказал: подумаешь! Мой папа еще лучше играет!

— Представляю, как она обрадовалась.

— Она не обрадовалась. Но я, может, и буду с ней дружить.

— Хорошо бы. Ведь на хуторе у тебя было много приятелей.

— А сейчас вот один я.

Папа включил радио. Передавали цыганскую музыку. Но папа слушать все же не стал, выключил.

— Я вот что хочу сказать тебе, сынок. Мама и я очень, знаешь ли, тебя любим.

В машине стало тихо-тихо. Только усердно щелкали «дворники». Их включил Дани, хотя дождя не было. Прошло сколько-то времени, вдруг Дани сказал папе:

— Спасибо.

— Я потому тебе об этом сказал, чтобы ты помнил, когда опять надумаешь пуститься в бега.

— Я бы сейчас домой поехал.

— По-моему, так и следует. Автобус в город пойдет через двадцать минут. Подожди его на остановке. Вот она, я тебя здесь и высажу.

— Какой навес красивый!

— Надеюсь, ты не боишься один?

— Что ты, папа!

— Я вижу, и Щенок с тобой?

— Не беспокойся! Я за ним присмотрю!

Дома оказался один Бенце. Его физиономия опять была вся в красных пятнышках.

— Я только-только закончил, — заявил он деловито. — Вдруг мама все-таки испугается, подумает, что ветрянка. В прошлый раз она и внимания не обратила. Она ведь в последнее время все над Мишкой дрожит. Вот и сейчас ушла с нею к доктору.

В дверях позвонили. Бенце рыбкой метнулся в постель. Дани побежал открывать. На пороге стоял Тамаш, тот самый, который встретился им с мамой на улице. И которому мама тогда так обрадовалась. Но Дани и сейчас радоваться не хотел. Он молча смотрел на Тамаша в щелку едва приоткрытой двери и опять с ним не поздоровался.

— Привет, Дани. Не узнаешь?

— Узнаю. У вас мохеровая собачонка.

— Можно войти?

— Дома никого нет, только мой младший брат.

— Ну что ж, по крайней мере, познакомимся.

— Но у него, может быть, ветрянка.

— Мне не опасно. У меня ветрянка была. Не веришь? Вот, на носу, рябинка осталась. Я, понимаешь, сковырнул одну болячку. Чесаться-то нельзя, но уж очень чесалось. А ребенку такое вытерпеть трудно.

Дани кинулся в детскую. Даже дверь захлопнуть забыл, а хотел ведь! Но надо же было поскорей сказать Бенце, чтобы он, когда мама придет, непременно чесался.

Когда Дани вернулся в прихожую за Щенком, Тамаш преспокойно сидел там на ящике для белья — любимом месте Щенка.

— Нельзя пускать в квартиру чужих, — строго сказал ему Дани.

— А я не чужой.

— Я даже не знаю, как вас зовут. Знаю только, что вашу мохеровую собачку зовут Муфти. Некрасивое имя.

— Мое имя гораздо красивее. Тамаш Кардош. Дядя Тамаш. Подходит?

— Я не буду вас дядей Тамашем называть.

— И напрасно. Ведь я твой учитель.

— Неправда! Таких молодых учителей не бывает.

— И все-таки я учитель.

— Не может быть. И вообще в первом классе учительница — тетя Илонка.

— Ну да. До обеда. А после обеда, в продленной группе, ваш учитель я.

— Странно.

— Ты не был в группе после обеда, вот я и пришел.

— И всегда будете приходить, если я не стану ее посещать?

— Мне бы хотелось, чтобы ты приходил к нам. Говорят, ты умеешь играть на цитре?

— Показать?

— Очень прошу.

Играть на цитре перед ящиком для грязного белья было все же как-то неловко. Дани пригласил дядю Тамаша в свою комнату. Дядя Тамаш даже присвистнул — так ему понравились владения Дани. Особенно стол. На нем еще лежал лист бумаги, удостоверявший, что стол принадлежит Дани. Тамаш удивился: неужто Дани уже и писать умеет?

— Нет, только читать. Если большими буквами.

— Вот и прекрасно! Значит, и писать научишься в два счета.

— А я не хочу учиться писать.

— Да ну? Не может быть! Все ведь умеют писать.

— Некоторые пишут на машинке. И я буду так.

— Ну, знаешь что! Поиграй-ка ты лучше на цитре, — предложил дядя Тамаш.

Дани положил цитру на стол. Помолчал, подумал, что бы сыграть. Заиграл песню «Поселилась ведьма-колдунья…».

— А теперь, — закончив, поглядел он на Тамаша, — закажите какую хотите песню. Вашу любимую. Я сыграю…

К сожалению, Тамаш попросил сыграть «Привязал коня к ивушке плакучей…» — эту песню Дани играть не умел. Она очень трудная, ее только взрослый ансамбль исполняет. Да и то у одного дяди Винце получается без ошибок. Вместо этой песни Дани сыграл «Вот уже и вечер, скоро будет восемь…». Тамашу очень понравилось.

— Эх, Дани, это же замечательно! Отныне это будет моя любимая песня. И вот что! В самое ближайшее время ты выступишь у нас в клубе-подвале.

Что такое клуб-подвал, Дани не знал. Тамаш рассказал ему, что в школе есть подвал. Он был пустой. И они с ребятами привели его в порядок, вычистили, вымыли. Поставили туда старые парты, которые уже вынесли во двор, чтобы выбросить. Родители сложились и подарили клубу проигрыватель. Библиотеку дети создали сами. Каждый принес из дома одну книжку. Покупать за деньги не разрешалось! В прошлом году в школе обучалось двести сорок пять учеников, и ровно столько теперь в библиотеке книг.