4 августа Англия ответила положительно на французское предложение. 6 августа то же сделало итальянское правительство, сопроводив, впрочем, свое «принципиальное согласие» некоторыми весьма подозрительными оговорками.
Далее, французское правительство обратилось с тем же предложением к другим европейским державам (соглашение с самого начала мыслилось как охватывающее только державы Европы). 17 августа на него откликнулась Германия. Она выражала готовность присоединиться к общему соглашению о невмешательстве лишь в том случае, если в нем будут также участвовать СССР, Италия и Португалия. 23 августа к соглашению о невмешательстве примкнуло Советское правительство, оговорив, однако, что это соглашение должно вступить в силу, когда к нему присоединятся Германия, Италия и Португалия.
26 августа французское правительство внесло новое предложение: создать в Лондоне постоянный комитет из представителей всех участников соглашения, главной задачей которого было бы наблюдение за точным исполнением этого соглашения подписавшими его державами. Французское предложение было принято, и тут же последовало решение, что Комитет по невмешательству будет состоять из лондонских послов и посланников примкнувших к соглашению держав. Число их составило 27.
В состав Комитета по невмешательству вошли: от Англии — товарищ министра иностранных дел лорд Плимут, от Франции — посол Ш. Корбен, от СССР — посол И. Майский, от Германии — посол И. Риббентроп, от Италии — посол Д. Гранди, от Бельгии — посол Картье де Маршьен, от Польши — посол Э. Рачинский, от Турции — посол Фетхи Окияр, от Португалии — посол А. Монтейро, от Чехословакии — посланник Я. Масарик, от Австрии — посланник Г. Франкенштейн, от Венгрии — посланник К. Масиревич, от Греции — посланник Ш. Симопулос, от Болгарии — посланник С. Радов, от Румынии — посланник В. Григорчеа, от Югославии — посланник С. Груич, от Дании — посланник П. Алефельд, от Норвегии — посланник Э. Кольбан, от Швеции — посланник Э. Пальмшерна, от Финляндии — посланник Г. Грипенберг, от Голландии — посланник Р. Свиндерн, от Латвии — посланник К. Зарин, от Эстонии — посланник А. Шмидт, от Литвы — посланник Б. Балутис, от Люксембурга — генконсул Б. Класен, от Албании — поверенный в делах Д. Дума, от Ирландии — высокий комиссар в Лондоне Д. Дюланти[96].
Из европейских государств в Комитете не участвовали только два: Испания, как страна, около которой должен был быть установлен «карантин невмешательства», и Швейцария, которая отказалась от участия в соглашении ввиду своего «вечного нейтралитета».
Неевропейские страны ни в соглашение, ни в Комитет по невмешательству не входили. Не было там, в частности, и США. Однако, фигурально выражаясь, их тень все время присутствовала за столом Комитета, оказывая сильнейшее влияние на представителей Англии, Франции и других «демократических» держав.
9 сентября 1936 г. Комитет по невмешательству собрался на свое первое заседание и принял постановление о постоянном председателе. Этот пост был предложен представителю Англии лорду Плимуту…
Однако прежде чем перейти к подробному освещению деятельности Комитета, я считаю нелишним объяснить, почему СССР присоединился к соглашению о «невмешательстве» в испанские события. Окидывая сейчас ретроспективным взглядом всю историю Комитета, могу сказать, что мотивы, двигавшие Советским правительством, в разные периоды на протяжении двух с половиной лет, были не вполне одинаковы.
В августе 1936 г., когда Комитет только создавался, основную роль для Советского правительства играли два соображения:
Во-первых, интересы мира. В наши дни всякий, даже местный, военный конфликт таит в себе угрозу перерастания в мировую войну. Тем более такую опасность таила в себе борьба, начавшаяся в Испании[97]. Надо было прежде всего локализовать ее и не допустить вмешательства в нее других, особенно великих, держав.
Во-вторых, интересы демократии. Советское правительство понимало, что широкие массы испанского народа стоят за республику и что мятежники быстро потерпят поражение, если окажется устраненной германо-итальянская интервенция. А потому вполне логично было, не предаваясь маниловским иллюзиям, попробовать все же добиться этого с помощью соглашения о невмешательстве.
Позднее, когда «невмешательство» в испанские дела обнаружило себя как вопиющий фарс, у СССР появились два других мотива для продолжения участия в названном соглашении.
Во-первых, интересы борьбы за мобилизацию мировых демократических сил в защиту Испанской республики. Присутствие советских представителей в Комитете по невмешательству давало возможность следить за каждым шагом врагов испанской демократии, разоблачать их интриги и со знанием дела выступать перед мировой общественностью против фашизма и опасности войны.
Во-вторых, противодействие любым международным акциям, направленным к ухудшению положения Испанской республики. В Комитете по невмешательству, как и в Лиге Наций, действовал принцип единогласия, и это позволяло советской делегации одним своим вотумом убивать в зародыше многие злокозненные махинации против испанской демократии, до которых были большими охотниками не только фашистские, но и так называемые «демократические» державы.
В итоге СССР принимал участие в соглашении о «невмешательстве» и в Комитете по невмешательству почти до самого конца их существования. В свете исторической перспективы можно смело сказать, что такая линия поведения полностью себя оправдала.
По протоколам бывших до меня заседаний Комитета, а еще более по рассказам С. Б. Кагана я мог составить себе общее предварительное впечатление о настроениях и тенденциях, господствовавших в этом учреждении. Хорошего было мало. Практика первых четырех-пяти недель существования Комитета свидетельствовала о том, что его буржуазные члены (особенно великие державы) думают не столько о выполнении, сколько о саботаже соглашения о невмешательстве.
Уже на первом заседании, когда был поставлен вопрос о плане работы Комитета, представитель Франции Шарль Корбен заявил:
— По мнению французского правительства, Комитет должен сделать все возможное для того, чтобы избежать дебатов политического характера[98].
Итак, правительство Блюма хотело, чтобы по вопросу, составлявшему тогда квинтэссенцию самой острой политики, в Комитете не было политических дискуссий! Это походило на горячий лед или холодный огонь. И вот ведь что было особенно замечательно: никто из членов Комитета, представлявших буржуазные страны, не обмолвился ни словам возражения или протеста по поводу такой нелепости.
На одном из следующих заседаний бельгийский представитель барон Картье де Маршьен, коснувшись задач Комитета, многозначительно заметил, что последний должен стать «скромным комитетом примирения и быть довольным такой ролью»[99]. И опять-таки это мнение бельгийского посла было встречено большинством членов Комитета с явным сочувствием.
В переводе на более простой язык все это означало, что Комитет должен уподобиться той идеальной японской жене, которая ничего не видит, ничего не слышит и ни о чем не говорит. Действительно, в то время как мировая пресса была полна сообщений о непрерывном потоке военных советников, хлынувших вместе с пушками и самолетами из Германии и Италии к Франко, Комитет на своих первых заседаниях занимался никчемной дипломатической вермишелью или академическими рассуждениями на темы, весьма далекие от практических нужд момента. В течение многих часов обсуждались такие, например, вопросы: являются или не являются предметом вооружения противогазовые маски, является или не является контрабандой железная руда, следует или не следует привлечь к соглашению о невмешательстве неевропейские страны, надо или не надо распространить соглашение о невмешательстве на различные формы «косвенного вмешательства» в испанские дела (пропаганда, сбор средств и т. п.)?
