Меллон был также крупным меценатом: покровителем университета в Питтсбурге и одним из руководителей известного Института Карнеги, основанного на деньги миллиардера А. Карнеги и преследующего образовательные цели. Кроме того, Меллон собирал картины. Он не жалел на это деньги и в конце концов составил прекрасную картинную галерею, которая в бытность Меллона американским послом в Англии украшала стены посольства США в Лондоне. Компетентные люди мне говорили, что галерею Меллона стоило посмотреть, однако политические обстоятельства (у нас еще не было с США дипломатических отношений) мешали мне это сделать.

До Лондона Меллон совершенно не занимался внешней политикой и в дипломатии является абсолютным профаном. Однако это было в порядке вещей. В Соединенных Штатах существует твердо укрепившийся обычай, что места послов (а во многих случаях и посланников) не занимаются профессиональными дипломатами. Эти места являются разменной монетой пришедшей к власти политической партии, которая раздает их своим наиболее отличившимся в избирательной кампании членам. Если вы внесли в партийную кассу крупную сумму денег, или если вы вели в ваших газетах энергичную агитацию в пользу партии, или если вы каким либо иным способом содействовали успеху партии при выборах президента, — вы можете рассчитывать на вознаграждение в виде посольского поста в Лондоне, Париже, Москве или какой-либо другой крупной столице мира. Ваши личные качества играют при этом совершенно второстепенную роль: фактически делать политику будет дипломатический аппарат, начиная с советника и ниже, — профессионалы государственного департамента. Посол же будет только представительствовать да тратить деньги на обеды и приемы. Ибо обычно жалованья, которое получают американские послы, не хватает на то, что они считают «подобающим образом жизни». Вот почему на постах дипломатических представителей США за границей так часто можно увидеть людей с неожиданными профессиями, но всегда богатых (в Париже, например, в первые годы Рузвельтовского президентства постом был Штраус — владелец, крупного универмага и Нью-Йорке). Надо ли удивляться, что в начале 30-х годом американским послом в Лондоне оказался Эндрью Меллон?

Мое личное знакомство с Меллоном было кратковременно и поверхностно. Кратковременно, потому что Меллон покинул Лондон через четыре месяца после моего приезда. Поверхностно, потому что при отсутствии официальных отношений между нашими странами делать визит Меллону просто как коллеге по дипломатическому корпусу я не считал удобным, зная его общую политическую установку и его нерасположение к Советскому Союзу. Вот почему довольно долго, встречаясь в различных третьих местах (на открытии парламента, на больших английских приемах и т. п.), мы с Меллоном не здоровались, хотя внешне знали друг друга.

Только в начале 1933 г. наконец состоялось наше знакомство — на завтраке у Макдональда. Британский премьер от времени до времени устраивал в своей резиденции небольшие ленчи, на которые по очереди приглашал послов. На этот раз в качестве дипломатических гостей были приглашены Меллон и я. Народу на ленче было немного. Меллон был старшим гостем, я вторым (так полагалось по правилам старшинства). Между нами сидела дочь Макдоиальда Ишбел, игравшая роль хозяйки в доме премьера (Макдональд был вдовцом), и усиленно старалась завязать общий дружеский разговор. Это, однако, плохо удавалось, так как Меллон был явно в дурном настроении и не откликался на все попытки Ишбел: американский посол был, видимо, раздражен «бестактностью» Макдональда, столкнувшего за своим столом его, Эндрью Меллона, с «большевистским послом». Сразу после завтрака Меллон уехал и при прощании пытался уклониться от пожатия моей руки. Я иронически посмотрел на Меллона и со смехом сказал:

— Господин посол, а ведь скоро между нашими странами будут установлены дипломатические отношения!

В это время Рузвельт был уже выбран и вопрос о признании Советского Союза Соединенными Штатами висел в воздухе. Меллон понял мой намек и протянул мне руку.

В марте 1933 г. Меллон уехал в Америку: поскольку к власти пришла демократическая партия, все республиканские послы вышли в отставку, и Рузвельт теперь должен был назначить новых послов из состава своей партии. Так пришла к концу дипломатическая карьера Меллона.

Однако память о Меллоне в Лондоне не совсем исчезла: в дни больших королевских приемов послам приходится не меньше двух часов выстаивать на ногах. Меллону в его возрасте такое физическое упражнение было не под силу. Учитывая преклонные годы Меллона, а также его богатство и положение, английский двор нашел возможным в виде исключения поставить для Меллона стул. Он единственный из всех послов сидел во время торжественного дефилирования перед королем и королевой лиц, представляемых ко двору. Потом Меллон уехал… а его стул в дворцовом зале остался. Он стоял на своем месте в течение всех 11 лет моей работы в Лондоне. Так сильна власть прецедента в Англии. Во время королевских приемов послы по очереди присаживались на «стул Меллона», чтобы немножко отдохнуть. Их в такие моменты: закрывали своими фигурами коллеги, чтобы скрыть нарушение этикета от внимания двора. Это походило на проказы школьников.

Я уже говорил, что одновременно со мной верительные грамоты королю вручил новый германский посол Леопольд фон Хеш. Он был моим коллегой в течение последующих трех с половиной лет, вплоть до своей неожиданной смерти, и в памяти моей он остался как одна из наиболее интересных и вместе с тем одна из наиболее трагических фигур лондонского дипломатического корпуса тех дней.

Хеш, которому в момент его назначения послом в Англии было около 50 лет, принадлежал к числу лучших представителей германской дипломатии догитлеровской эпохи. Буржуазный демократ по своим взглядам, он был хорошо образован, имел прекрасные манеры, в совершенстве владел английским и французским языками и отличался исключительной памятью: прочитав раз страницу, он мог затем повторить ее от слова и до слова. Культурные интересы Хеша были весьма разнообразны: он любил литературу, понимал толк в искусство, питал большое пристрастие к музыке. У Хеша было много друзей среди виднейших представителей германской интеллигенции, в не меньшее количество друзей он сумел завоевать и кругах английской интеллигенции.

Хеш был высок и строен, его красивое, всегда чисто выбритое лицо было полно мысли и внимания, в блестящих глазах искрился огонек веселого сарказма. Хеш был увлекательный собеседник — живой, остроумный, обаятельный. Одевался он прекрасно, и платье умел носить, как бог. Газеты утверждали, что Хеш имеет сто костюмов с таким же (количеством соответствующих им шляп и ботинок, и что гардероб посла занимает две большие комнаты, над которыми безраздельно царствует его верный слуга — лакей Губерт. Так ли это было, не берусь судить, но во всяком случае Хеш являлся законодателем мод среди мужских представителей лондонского дипломатического корпуса. В довершение всего Хеш был холостяк — это делало его еще более «интересным» и «интригующим» в глазах английского общества, особенно его женской половины, которая на британских островах (да и не только там) играет крупную роль в дипломатии и в политике.

Положение Хеша как посла с самого начала оказалось исключительно трудным. Он был назначен в Лондон в октябре 1932 г. последним предгитлеровским правительством Германии и приехал сюда из Парижа, где много лет с большим искусством и достоинством представлял веймарскую систему. Спустя три месяца после вручения Хешем своих верительных грамот к власти пришел Гитлер. Хеш остался германским послом и при Гитлере. Он как-то объяснил мне, что его побудили к этому патриотические соображения: он-де хотел служить интересам своего отечества независимо от того, каково стоящее в данный момент у власти правительство. Возможно, что эти соображения играли известную роль, но думаю все-таки, что дело было не так просто и благородно. Несомненно, большое значение имели иные расчеты — забота о карьере. Весьма вероятно также, что на первых порах Хеш, как и многие другие в то время, не верил в долговечность Гитлера и рассуждал так: перебьюсь год-два, а там «наци» выдохнутся, и все постепенно вернется к старому.