Оставляя в стороне тот факт, что наша довольно длинная беседа на тему о поездке здесь сведена к нескольким весьма обтекаемым строкам, в приведенном изложении Галифакса имеются но крайней мере две определенные неправды.

Во-первых, я настойчиво рекомендовал Галифаксу отправиться в Москву немедленно, в середине июня 1939 г., для того чтобы в срочном порядке подписать пакт и тем самым создать в Европе «более спокойные обстоятельства», а Галифакс говорит как раз обратное: будто бы я советовал ему поехать в Москву лишь после того, как «обстоятельства станут более спокойными», то есть, очевидно, уже после подписания пакта. Правильность моей версии в сущности подтверждает сам Галифакс, ибо в своей записи, передавая свой ответ на мое предложение, он говорит: «в настоящее время мой отъезд из Лондона был бы невозможен», — стало быть, речь между нами шла о его поездке «в настоящее время», а не когда-то в будущем.

Во-вторых, Галифакс в своей записи утверждает, будто бы он сразу заявил мне о невозможности для него сейчас поехать в Москву, на самом же деле министр иностранных дел ничего подобного мне не говорил, а лишь ответил, что будет иметь мое предложение в виду.

Если вторая неправда не имеет особенно серьезного значения, то первая является настоящей и злостной фальсификацией, ибо она полностью извращает истину. Не знаю, советовался ли Галифакс с господом богом, когда делал запись нашей беседы, но не подлежит никакому сомнению, что здесь благородный лорд поступил совершенно недостойно.

Невольно возникает вопрос, зачем это ему понадобилось? Мое объяснение таково: так как записи бесед с послами обычно рассылались всем членам кабинета, Галифакс хотел скрыть мое предложение даже от своих коллег министров, опасаясь, как бы оно не вызвало внутренних осложнений среди членов правительства. Ведь в это время вся внешняя политика Англии фактически концентрировалась в руках трех человек — Чемберлена, Хораса Вилсона и Галифакса, причем роль Вилсона была гораздо важнее роли Галифакса.

Правильность моего предположения подтверждается еще одним поразительным фактом. Около того же времени Иден, узнав о нежелании Галифакса ехать в Москву, по собственной инициативе обратился к британскому правительству с предложением своих услуг.

— Я имею основание думать, — заявил он, — что русские относятся ко мне неплохо… Если лорду Галифаксу почему-либо неудобно сейчас ехать в Москву, пошлите туда меня и поручите мне довести до конца дело о пакте.

Однако правительство Чемберлена отвергло предложение Идена[244].

Итак, мы теперь знали, что никакого «изменения сердца», как говорят англичане, у британского правительства не произошло, что оно остается по-прежнему верно политической линии «кливденцев». Тем не менее Советское правительство решило продолжать переговоры: несмотря ни на что, надо было довести до конца попытку обеспечить мир путем создания тройственной коалиции. Так нам повелевали интересы советского народа и всего человечества. Так нам повелевала ответственность перед историей.

У меня нет возможности описывать во всех подробностях (да и едва ли это необходимо) ту мышиную возню около тройственного пакта, с помощью которой англичане и французы летом 1939 года саботировали успешное завершение переговоров. Скажу лишь, что я все время чувствовал так, точно мы, советская сторона, продираемся сквозь густой колючий кустарник, где на каждом шагу нас подстерегают рытвины и ухабы. Одежда наша рвется в клочья, лицо, руки, ноги покрыты глубокими царапинами и даже ранами, из которых сочится кровь, но все-таки мы упорно идем к достижению поставленной цели… Увы! — мы так и не дошли до нее, а почему — видно будет из дальнейшего. Сейчас остановлюсь лишь на основных вехах тогдашних переговоров.

Весь июнь прошел в борьбе (подумать только!) вокруг вопроса — называть или не называть поименно в тексте пакта те страны, которые три великие державы должны были гарантировать. Как выше уже было указано, в англо-французском проекте 25 мая имелся пункт, который обязывал Англию, Францию и СССР приходить на помощь друг другу в случае вовлечения их в войну как гарантов какого-либо европейского государства. Это была слишком общая и недостаточно определенная формула, которая на практике допускала различные толкования. Будь отношения между Советским правительством, с одной стороны, и правительствами французским и английским, с другой, построены на базе дружбы и взаимного доверия, с приведенной формулой, пожалуй, можно было бы примириться. Однако фактические отношения между названными правительствами были проникнуты взаимным недоверием и подозрительностью, для чего, как мы знаем, у Советского правительства было более чем достаточно оснований. Поэтому СССР в своем контрпроекте 2 июня точно поименовал те восемь стран, которые три великие державы брались гарантировать. Это были (повторяю еще раз): Бельгия, Греция, Турция, Румыния, Польша, Латвия, Эстония и Финляндия. Здесь учитывались интересы как СССР, так и Англии и Франции. Казалось бы, Чемберлен и Даладье должны были быть удовлетворены — но нет! Они были недовольны! Чем именно?

Сначала тем, что в число гарантируемых стран внесены три прибалтийских государства, — к чему это? Лишняя обуза! Англичане и французы пытались убедить нас в ненужности такой гарантии и, между прочим, особенно упирали на то, что территория Прибалтики слишком узка для создания на ней эффективного военного фронта. Стало быть, она не может быть использована немцами против СССР без одновременного распространения фронта на территорию Польши. А если Польша будет вовлечена в войну, вступит в силу гарантия, данная ей Англией и Францией. Разумеется, Советское правительство не могло согласиться с такими аргументами, и в том же разговоре с Галифаксом 12 июня, о котором речь шла выше, я твердо заявил что без гарантии трех прибалтийских государств не будет никакого пакта.

Когда после этого англичанам и французам пришлось снять свои возражения против гарантии Прибалтов, они вдруг заявили, что считают нежелательным поименное перечисление в тексте пакта всех гарантируемых государств. Почему? В обоснование приводились различные соображения: открытое объявление о гарантии затронет де национальную гордость гарантируемых стран; открытое объявление о гарантии напугает-де гарантируемые государства, ибо создаст впечатление, что они включились в состав антигитлеровского фронта; открытое объявление о гарантии без прямого согласия на это со стороны гарантируемых государств будет-де стоять в противоречии с принципами международного права. Когда советская сторона в ответ предлагала Англии и Франции оказать влияние на гарантируемые государства и побудить их правительства по крайней мере не возражать против гарантий, Чемберлен и Даладье немедленно принимали торжественную позу и заявляли, что-де каждое государство суверенно и поэтому грешно подсказывать ему участие в антигитлеровском фронте. Больше того, наши партнеры по переговорам, особенно англичане, поощряли (если не официально, то полуофициально) реакционные правительства прибалтийских государств к открытым заявлениям о том, что они-де не желают получить от трех великих держав вообще никаких гарантий. Действительно, министры иностранных дел Финляндии, Эстонии и Латвии сделали в этом духе декларации, причем особую воинственность проявил представитель Эстонии.

Тогда Советское правительство сделало вытекающий из создавшегося положения логический вывод: 16 июня нарком иностранных дел предложил английскому послу Сиидсу и французскому послу Наджиару в Москве отказаться вообще от внесения в пакт гарантий другим европейским государствам и подписать просто тройственный пакт взаимопомощи между Англией, Францией и СССР на случай прямой атаки Германии на одну из названных держав.