Видные прогрессивные ученые, включая А. Собуля, не без основания предлагали сосредоточиться на том, что говорил «Отец Дюшен», оставляя в стороне задние мысли, которые мог иметь при этом его издатель. Вероятно, это самое правильное, если заниматься социально-политической историей периода Революции. Но такая позиция, разумеется, неприемлема, если ставить целью освещение истории закулисной стороны политических процессов в революционные годы.
Эбер, богатевший благодаря доходам от своей издательской деятельности, всем образом жизни напоминавший преуспевающего нувориша, имел мало общего с созданным им литературным героем, печником отцом Дюшеном, который должен был представлять обобщенный образ плебейского выходца из низов, патриота-революционера, плоть от плоти парижской санкюлотерии. Надо оговориться, что в самом таком отстаивании интересов народной массы, подчеркнуто оставаясь вне ее, не было ничего отличавшего Эбера от других вождей якобинцев, от Робеспьера или Сен-Жюста, если взять наиболее известные примеры. Но ведь они в своих речах и статьях и не надевали личину человека из народа, как это делал Эбер. Он обращался к санкюлотской массе от имени отца Дюшена, тщательно воспроизводя стиль речи парижского плебейства, его склонность не стесняться в выражениях, к подозрительности или прямому недоверию ко всем богатым и власть имущим.
Несомненно, что для Эбера это была лишь удобная маска. Достаточно сказать, что одновременно со своей знаменитой газетой «Отец Дюшен» Эбер с 1791 г. и до своей гибели издавал еще одну — «Журналь дю суар», в которой совершенно отсутствует плебейский жаргон папаши Дюшена (это относится и к его брошюрам, выпускавшимся по разным поводам). Но, отбросив стиль, зададимся вопросом: насколько «Отец Дюшен» выражал подлинные взгляды Эбера, а не те, которые тот высказывал, чтобы завоевать себе популярность среди санкюлотов? А если это была только маскировка революционности, то осуществлялась она Эбером лишь ради приобретения влияния и коммерческого успеха для своего издания (и то и другое было вполне достигнуто) или же прежде всего для использования завоеванного политического авторитета?
…Робеспьер лишь принял к сведению разоблачения, которые сделал Фабр во время их беседы. А 12 или 13 октября Фабр потребовал, чтобы его выслушали 10 депутатов, включая Робеспьера и Сен-Жюста, из числа членов комитетов общественного спасения и общественной безопасности. Фабр обвинил во взяточничестве и интригах Проли, Перейра (оба иностранцы), Дефье, Дюбисона, а также в попустительстве им со стороны Шабо, Жюльена и Эро де Сешеля. Фабр напомнил, что Проли, Перейра и Дюбисон были посланы жирондистами с миссией к генералу Дюмурье накануне его предательского перехода на сторону неприятеля, а потом продолжали свои интриги среди патриотов. Не странно ли, что Проли сует нос во все дела, не имеющие к нему никакого отношения? Почему Проли и Дефье, изображающие из себя рьяных патриотов, неизменно оказывались сподвижниками подозрительных и опасных иностранных банкиров? Не странно ли, что эта четверка знала все секреты правительства за две недели до того, как о них становилось известным Конвенту? Как они могли заранее предсказывать назначения на важные государственные посты? Продолжая задавать эти и подобные им вопросы, Фабр обрушился особо на члена Комитета общественного спасения Эро де Сешеля, обвиняя его в потворстве Проли, в выдвижении непроверенных обвинений против Дантона, в содержании частного «бюро с восьмьюдесятью сыщиками», что одно это доказывает его роль как главаря заговора… (как раз в это время Эро де Сешеля заподозрили в выдаче агентам главы роялистской разведки, а значит, вражеским правительствам всех секретных решений Комитета общественного спасения, что, к слову сказать, не соответствовало действительности)[472].
Что же дает сравнение первого «разоблачения» Фабра 25 или 27 сентября, сделанного только для одного Робеспьера (по позднейшему утверждению Фабра, еще и для Сен-Жюста), со вторым, которое выслушали десять членов обоих комитетов? Во втором заявлении Фабра исчезло имя Эбера. То же самое относится и к резюме обвинений, составленному Фабром для Амара, которому было поручено расследование «дела Шабо» (оно было опубликовано Матьезом). Робеспьер 16 октября, после казни Марии-Антуанетты и всего через несколько дней после заслушивания (13 октября) Конвентом дела Ост-Индской компании и второго заявления Фабра, узнал о передаче за границу секретной информации о действиях Комитета общественного спасения. Неподкупный был готов подозревать в этом Эро де Сешеля, от которого он хотел отделаться по ряду причин, но не вступать в конфликт с Коммуной, возглавлявшейся тогда Шометтом и Эбером. Видимо, позиция Робеспьера была известна Фабру, отсюда и его умолчание об Эбере. Сведения, сообщенные Фабром, могли укрепить Робеспьера в подозрении, что некоторые из агентов Питта действуют под маской «крайних» революционеров и вертят такими дезориентированными лицами, как Эбер, натравливают патриотов друг на друга. Ему казалось, что такими агентами являются Дефье, Перейра, Проли, Дюбисон — активные участники кампании дехристианизации, развернувшейся в ноябре и могущей настроить массу верующих (особенно крестьянства) против республики. Возможно, Неподкупный был совсем недалек от истины.
10 ноября Шабо и Базир повторили в Конвенте заявление Фабра, не называя, однако, никаких имен. В этой связи был принят декрет, запрещающий подвергать аресту депутатов до того, как они будут выслушаны на заседании Конвента. В ответ, выступая в Якобинском клубе, эбертисты утверждали, что цель декрета — спасти 73 жирондиста, повернуть вспять развитие революции, и потребовали расследовать поведение Шабо. После этого Конвент 12 ноября отменил декрет, принятый за два дня до этого. Вместе с тем 10 ноября дантонист Фелиппо потребовал, чтобы члены Конвента представили отчет о своих доходах и принадлежащей им собственности. По мнению некоторых историков, закулисным вдохновителем демарша Фелиппо был сам Батц, который хотел дать понять Шабо, что он «раскрыт». Напрасно встревоженный Базир выступил против этого предложения: «Не заглатывайте с такой поспешностью крючок, который нам подбрасывают злодеи с целью растерзать одного за другим». Не начал ли один из подкупленных депутатов догадываться о плане Батца? 13 ноября в Якобинском клубе Базир напал на Эбера, потребовавшего исключения Шабо из клуба. А на следующий день, 14 ноября, чувствуя неминуемость близкого разоблачения, депутат Шабо попытался спасти себя, явившись к Робеспьеру и выдав ему своих сообщников. Себя же бывший капуцин представил участвовавшим в финансовых махинациях и в политическом заговоре с единственной целью — передать врагов Республики в руки правосудия.
А. Матьез, который посвятил специальное исследование делу Ост-Индской компании, в своей другой работе «Французская революция» так суммировал содержание показаний Шабо, сделанных им при свидании с Робеспьером. Шабо рассказал, что барон де Батц и его агент банкир Бенуа подкупили Делоне и Жюльена из Тулузы, чтобы поживиться за счет Ост-Индской компании, и передали ему 100 тыс. ливров для подкупа Фабра д’Эглантина, но он, Шабо, не выполнил это поручение; Батц давал взятки также эбертистам, дабы те оговаривали депутатов, которых он старался подкупить. Шабо намекал, что Эбер, Дюфурни и Люлье, обвинявшие Шабо, являлись агентами Батца. Этот последний, если верить Шабо, стремился не только обогатиться. Он желал низвергнуть Республику, обесчестить депутатов, которых сначала подкупал. Его заговор имел два ответвления: подкупленные — Делоне, Бенуа, Жюльен из Тулузы — и клеветники, представленные эбертистами. Батц уже ранее пытался спасти королеву. Шабо обвинял Эбера в том, что тот приказал перевести Марию-Антуанетту в Тампль по просьбе бывшей графини де Рошуар. Революционные меры эбертистов, по уверению Шабо, были средством привить народу отвращение к революции и толкнуть его на мятеж.
О беседе Робеспьера с Шабо известно со слов обоих участников этого свидания. Робеспьер порекомендовал неожиданному гостю немедля повторить его разоблачения перед соответствующими властями — иначе говоря, перед Комитетом общественной безопасности, которому и передать 100 тыс. ливров, полученных от Батца. Шабо со своей стороны в последующих заявлениях неоднократно утверждал, что при встрече Робеспьер потребовал от него «щадить патриотов», т. е. Эбера и Фабра д’Эглантина. Враждебность Робеспьера к Шабо была, несомненно, результатом махинаций этого депутата-дантониста, о которых Неподкупный знал от Фабра д’Эглантина, пытавшегося отмежеваться от своих сообщников. Вместе с тем, будучи дантонистом, подобно Шабо, Фабр всячески пытался приписать участие в злоумышлениях против революционного правительства также лидерам эбертистов. Впрочем, разделяя ненависть Шабо к Эберу, Фабр до поры до времени умело скрывал ее от Робеспьера и даже советовал не трогать издателя «Отца Дюшена».
