Вот это лучше! А то Шиш уже начал подозревать, что Длинноногий не в состоянии говорить кратко и внятно. Так думал охотник. А конопатый пришелец в это время мучительно соображал, как «разжевать» для Человека Камня понятия, которыми привыкли пользоваться пришельцы. Он думать не смел о духовной пластичности их интеллекта. Он отвергал, казавшееся диким, предположение, что человек во все эпохи равно велик и одинаково ничтожен как перед Пространством — Материей так и перед собственным Духом! Будучи малой частью этих величин. Длинноногие гордились дистанцией отделяющей их от первобытного состояния. Будто дистанция эта была непрерывной и поддавалась элементарному исчислению. Сам Пятнистый снисходил до Людей Камня. Однако эта снисходительность умиляла лишь его самого. Снисходительность всегда сродни заносчивости. А для заносчивости у пришельцев не могло быть оснований. Однажды народившись, разум не менялся качественно. Сознание Шиша столь же пытливо и просветленно, как забывчиво и поспешно сознание пришельцев. Если соплеменники Шиша безотчетно преувеличивали животную часть собственной сущности, справедливо наделяя способностью мыслить даже зверя, то Длинноногие непомерно превозносили сознательное начало, пренебрегая своими животными корнями. И тех и других могло бы примирить одно — человечество не одиноко в бесконечном времени. Позади и впереди его всегда есть другие. Страдающие подобно ему. Радующиеся как он. Нет ничего фатального в бренном мире. Животворящий Дух вечен. Вечна его обитель. И равная мера отпущена каждому поколению: Шишу доступна отвлеченность мышления Длинноногих, а пришельцы хранят в себе первородную кровожадность Пхана. И если обитатель пещеры считает кровожадность ничем не оправданной свирепостью, то Длинноногие, запамятовав о том, за давностью лет, допускают жесткость, как печальную, но приемлемую необходимость...

Шиш легко представил картину будущей схватки. Охотничьи: владения чудовища быстро увеличиваются в размерах. Как ни крути для Людей Камня осталось всего две возможности: бежать или уничтожить хищника. Выяснилось и кое-что отрадное: чудовище атакует только тогда, когда, его жертва находится в пределах прямой видимости. Значит обоняние можно исключить. А большой камень, толстый пень, высокая кочка — надежно прикроют охотника.

Пришелец покривился:

— Если бы. Никто не спорит, до настоящего времени злые духи смирно отсиживались под слоем грязи. Но кто может поручиться, что они будут сидеть там и впредь? А ну как они выберутся на сушу? Хуже того — взлетят? — Лапы и крылья! Лицо Шиша запламенело. Как он мог упустить из виду! Длинноногий прав: в борьбе с чудовищем шансов на успех у охотника гораздо меньше, чем ему показалось на первым взгляд. Что же, и он не прост: на его стороне быстрота движений и точность удара. Не зря Пятнистый выбрал именно его…

Шиш лукавил сам с собой. К кому еще мог обратиться чужак? К Расщепленному Кедру? Старый добытчик отказался бы наотрез, он не принимал Длинноногих всерьез. К Много Знающему? Результат был известен наперед. Нет, нет и нет! Кроме Шиша не было кандидатур.

Охотник не ошибался, хотя многого пока не знал. Он не знал, например, что его смелость Длинноногий объяснял недостатком развитого воображения. Что вероятность остаться в живых после схватки с чудовищем для Шиша равнялось нулю. Что обсуждая вариант с Шишом, Длинноногая упирала на моральную сторону дела, Но о какой морали шла речь? Какие нравственные нормы применимы в пещерном мире, на фоне грязных блохатых шкур? Нужно быть реалистом: бытие определяет сознание Пятнистый добавил бы — и мораль. Что касается Длинноногой, Пятнистому было ясно: женщина симпатизирует крупному, полному первобытных сил самцу. Ох уж этот атавизм женских пристрастий! Однако он, Пятнистый, не вправе идти на поводу у первобытных чувств...

Лицо пришельца передернулось.

... Длинноногая не доискивается сути вещей. А ведь разум не просто «две ноги, две руки и зачаток речи». Разумеется, Люди Камня разумные. В определенной степени. Но разум их одномерен, иллюстративен, как одномерна и конкретна живопись Тонкого Дерева. Длинноногая в восторге от пещерных карикатур: «Ах волшебный примитивизм! Ах таинство первобытной искусства!». Она забывает, что это — потом, позже, спустя тысячи лет. Потом будет фурор: гениальная пластика… первобытный шедевр... Это через много веков инфантильным «знатокам» пещерного искусства мазня Тонкого Дерева покажется идеальной. Те-те-те… Талант? Талант сродни помешательству. Достигая многого в одном, личность неизбежно теряет в чем-то другом. Зато абсолютно «нормальный» человек — это полное безумие. Конопатый пришелец любил мыслить парадоксами.

... Мазня, пещерного «художника» гениальна в пределах своего пещерного времени. Как гениален рисунок трехлетней девочки. Он гениален в силу того, что он... трехлетен. Карандашная мазня шимпанзе — всегда шедевр, потому что обезьяне не должны рисовать...

Он вернулся мыслями к охотнику. Рослый дикарь являлся отличным полуфабрикатом. Длинноногим присущ естественный гуманизм по отношению к живому. Однако высшее проявление гуманизма заключается в жертвовании простым на благо сложных структур. На пути к совершенству необходимы затраты. Сородичи пришельца уплатили по счетам. Настала очередь Людей Камня...

Было заметно, что пришелец хитрит, но охотник прикинулся слепым. Ныне племя нуждается в каждом, кто хоть на что-либо пригоден.

Задача, которую ставил Пятнистый перед Шишом, получалась головоломной. Чужак потел, стараясь предусмотреть каждый шаг. Кучка влажной глины принимала в его руках причудливые очертания. «Болотное чудовище», — показал он наконец на глиняного урода. Сомнительно, чтобы до ушей измазавшийся в жирной глине пришелец сумел изобразить жестокого хищника. Ему явно не хватало сноровки. Обитатели равнины надорвали бы животы, глядя на нелепое изделие, похожее на вывороченный из земли пень. Высыхая, «чудовище», обязательно растрескается и развалится на куски. Не в пример горшкам степняков. Надо заметить, что соплеменники Шиша не признавали глиняных сосудов. Ведь глина — та же грязь. Глиняные горшки неустойчивы и хрупки. Каменные плошки надежней. Правда, они тяжелы. Но хранящаяся в них пища не утрачивает приятного вкуса. А полежавшее в глиняном горшке мясо начинает отдавать землей. Кому охота глотать грязь! Пусть ее едят красные черви да степняки. Охотник ничего не имеет против Поедающих Глину. Но себя он уважает ничуть не меньше.

Уязвимое место чудовища, по мнению пришельца, выглядело совсем крохотным. Нечего было и думать попасть в него копьем. Кабаний глаз был бы лучшей мишенью.

В предстоящем поединке главное зависело от настроения злых духов. Приподнимется ли чудовище над поверхностью болота, при виде охотника? Высунется ли оно настолько, чтобы можно было поразить его в сердце? Этого Пятнистый также не знал. Он обещал лишь отвлечь внимание злых духов, пока охотник подбирается к цели.

Единственное на чем пришелец настаивал решительно — это чтобы Человек Камня оставил в покое голову чудовища. Череп которого толще черепа, косолапого, и не треснет под тяжелой дубиной.

— Необходимо — убежден пришелец, — попасть на спину зверя, тогда успех обеспечен. Пятнистый сыпал советами и указаниями; словно раньше не занимался ничем другим кроме как Охотой на болотных чудовищ. Истребляя их целыми стадами.

Шиш терпел. Помалкивал, хотя язык у него прямо-таки чесался. Ну что сказать на такое предложение Пятнистого — отправится на борьбу с хищником... без оружия? Оружие-де будет только мешать. Вот те на! Сколько помнится, копье и дубина еще никому не мешали подобных случаях. С чего вдруг они помешают Шишу в столь опасном деле? Э-э-э, пусть пришелец талдычит свое. Когда охотник подберется к чудовищу, он увидит сам; куда и чем бить. А раз назойливый советчик так умен, пусть попробует унять чудовище без Шиша.

Горы фиолетово светились. Искры небесного костра густым роем проплывали вверху. Целый сноп искр, пересекая небо, уходил за край земли. Выказывая тем самым где духи грядущего дня сохраняли жар для нового костра. Искры мерцали в полете: одни из них гасли, но поднимались и зависали над землей другие, когда духи неба шевелили подернутые темно-сизым дымом головни.