Досада заставила поручика поморщиться: надоедливое «да-да-да» звучало уже раз пять или шесть. Не считая себя Цицероном, поручик тем не менее был привередлив — бессмысленное присловье собеседника резало ему слух…

Партизан поднялся:

— Наганчик дайте.

— Да-а-а?

Соображения драпового пальто могли показаться вполне резонными:

— Наган — не сало. Его на нюх не возьмешь. С наганом спокойнее как-то. Мало ли чего...

— Так-с. Я тебе — наган. Ты из этого нагана, да мне в живот. Как знать, милейший, может тебя специально подослали.

— Да-да-да. На покушение ходят с готовым оружием. С тем оружием, что у отрядников, только на ворон покушаться. А значит — есть резон обзавестись наганом у меня. Чтобы потом: моим салом — меня же по мусалам?

— Грех быть столь недоверчивым, господин поручик...

— Недоверчив? А кто нынче верит?! За бога, царя и отечество? Царя нет. В бога кроют на всех фронтах. Остается отечество. Остается ли? Отечество ныне у каждого свое... Долго нам ждать новой веры. Не скоро уверует народ во что-то святое. Ох нескоро! В древней истории тому тьма примеров. Корни всякой веры тянутся из глубины веков. Перережь их — на порушенном месте ничего доброго не вырастет. Только огородный хрен растет с посеченного корня. Так на то он и хрен...

Рожнов вышел из задумчивости. Глянул — толкнул глазами перебежчика. Эк, лиходей! Молод, а уже заподлел. И далеко пойдет. Сколько таких — голодных до власти, жаждущих невыслуженного звания? Нет понятия у отребья, что не эполеты делают генерала. На что надеются? На большевистское чудо? Чудо, бывает, приходит к человеку. Но не следует в расчете на чудеса строить будущее. Гадостно сделалось офицеру: молодой бандит полагается на кровавое чудо, поручик же растерял надежды, чужая кровь уже не пьянит его...

...Молодой человек в прожженом драповом пальто не получил нагана от осторожного поручика. Зато, как ему и предсказывали. он пошел далеко. Очень далеко.

«В сухой пустыне, на движущемся песке для жаждущего все равно, будет ли во рту его жемчуг или раковина.»

«Если действительно на одного спасенного приходится сто тысяч погибших, то дьявол в самом деле остался в выигрыше, даже не послав на смерть своего сына.»

«Погорел!»— внизу живота Павла пульсировал-бился какой-то сосуд.

Застигнутый врасплох, он оставался в майке да застиранном трико. Его подняли прямо с постели, не разрешив ополоснуть лица. Нечищенные зубы свербило. Павел не привык ходить с нечищенными зубами. Каждое утро он спешил съесть бутерброд, на худой конец — выпить чашку сладкого чая. Тогда первая утренняя сигарета не приходила натощак. Сейчас ему нестерпимо хотелось курить. Он терпел, зная наперед, — что табачный дым вызовет дурноту в пустом желудке.

Санкцию на обыск ему предъявили тотчас. Он ничего не понял в этой процедуре, и все последующие часы гадал: санкция на обыск — хорошо или плохо? Является ли санкция на обыск заодно и санкцией на арест? Или задержание оформляется отдельно? Обладая смутными познаниями в области права, Павел путал меру пресечения, состоящую в заключении под стражу, с кратковременной мерой принуждения. Спутаться было легко. Вышеназванные меры старательно путались теми же полицейскими, предоставляя адвокатам поле для выигрышной деятельности. Адвокаты витийствовали на тему о произволе и беззаконии. Обвиняли в покушении на основу основ — права человека. Полиция скучно, сквозь зубы, извинялась. Местный бюджет оплачивал душевно-травмированным гражданам причиненный полицией ущерб. А полиция ошибалась снова и снова. Будто ей на роду писано, чтобы всегда а стыкаться на одном и том же месте. Выходило так: законы Тагора-Менделя касались не только каждого человека в отдельности, они распространялись целые кланы и службы. Права человека плохи одним: контроль за их соблюдением возложен на человеков же. Перевернув в доме решительно все, мастера досмотра взялись за двор и надворные постройки.

Сорок раз душа Павла замирала и вновь отходила. Особенно «горячо» пришлось в тот момент, когда юркие спецы подобрались к туалету, справа от которого находилась «помойная» яма. Дружно приподнялись лома... Слаженно ухнули обыскивающие... Шаткая туалетная будка дрогнула, качнулась! ухнула набок!!! В сторону присутствующих вымахнула удушливая волна запахов.

Стиснув зубы, и зажав нос респираторами, люди в серых комбинезонах довели дело до конца. Заполненный жижей объем тщательно протралили. Упавший в ходе обыска нужник остался валяться на боку, прикрывая вход в металлическое подземелье, вынуждая полицию принять за очевидную, хота и маловероятную, версию о случайно найденном среди бела дня портфеле, с драгоценными камнями в нем.

Ситуация создалась хуже не придумаешь. Закурдаев второй час мерял шагами кабинет. Упершись в несчетный раз в панель, отделанную, легкомысленно изукрашенным финским пластиком, он секунд пять словно принюхивался, а затем по-армейски, — грудь колесом, плечо вперед, — разворачивался на месте и направлялся к противоположной стене, продавливая ботинками палас.

Взвинченное настроение шефа вынуждало Наймушина соблюдать предельную осторожность.

— Легенда с «портфелем» рассчитана на остолопов. Как я теперь вижу, — отплевывался Закурдаев, — мне приходится иметь дело со стопроцентными остолопами. Портфели, набитые драгоценными камнями, оставляют без присмотра в анекдотах или в криминальных романах мадам Ревю. Перво-наперво, вы по-дурацки упускаете Валерика. Затем решаетесь на поспешный обыск, который ничего не дает и, разумеется, дать не может. А под занавес ваши люди вспугивают хозяина «случайно найденного» портфеля, и, придя в великое изумление перед собственной глупостью, незамедлительно прекращают слежку, за подозреваемым. Прекращают в момент, когда подозреваемый способен навестила след. Расстроенный Наймушин, будто занузданный конь, согласно кивнул. Насмелился:

— Имеются сведения, что сбежавший Валерик каким-то образом связан с мощной террористической организацией…

— С какой?— Заостренные уши Закурдаева порозовели. Помощник спрятал глаза.

— Со Службой Профилактики, — выдавил он неохотно, выказывая безадресное опасение.

— Надо же!— к большому удивлению Наймушина шеф не выказал удивления.

— «Безвнуковцы» взяли парочку типов из Службы. Прыткие ребята, — он уточнил, — эти террористы. На 42-ом километре их высыпало, точно грибов. Похоже, они устроили там охоту. Но на кого? С абсолютной уверенностью можно сказать одно: кто бы ни был этот неизвестный — человек он крайне отчаянный. Я не помню другого такого случая, чтобы Служба Профилактики бросала такое количество боевиков на одного. Вот бы...

— Не выйдет. Между нами, и руководством «безвнуковцев» давние разногласия. По мне, — Внутренняя Безопасность сует нос не в свои дела. Что поделаешь? «Безвнуковцы» — опора президента. Он не даст и волосу упасть с их голов.

Китель на груди Закурдаева собрался складками.

— От «Безвнуковцев» информации мы не получил. Надо обходиться собственными силами.

Минут пять мучительного раздумья хватило Наймушину для перехода к решающему разговору, начать который он собирался еще накануне, но в течение суток так и не решился:

— Что будем делать с найденными камнями?

Громкий хохот.

— А что с ними делать? Возвратим владельцу. Если таковой обнаружится. Не обнаружится? Тогда передадим государству, согласно описи и заключения оценщика... — Шеф полиции шутливо ткнул помощника пальцем в живот. — Никак тебе пришло в голову кое-что другое? — Резкие складки; идущие от носа к уголкам рта, перечеркнули веселость начальника. — В любом случае нам будет выплачено вознаграждение. Чем больше камней мы изымем у похитителей, тем больше окажется наша доля.

Он принялся сызнова мерить шагами кабинет:

— Страсть любопытно узнать — кто обладает подобным сокровищем?.. Ненавижу! Толстосумы!.. Заср... буржуа! Наворовавшие миллионы!.. Теперь-то они — хозяева жизни.. Мы с тобой за пятьсот в неделю рискуем, подставляя лоб под пулю, в то время как разжиревшая бражка презирает нас и не подаст руки.