Кликала, кликала она, да и накликала кузнецу заупокой. Был мужик, а вишь... помер. Зато председателя Арахланиха попортить не успела. Ликвидировали к тому времени колхоз, и съехал председатель. Перевели сельский люд в советское хозяйство, где начальником — не председатель, но бери выше — директор. Замахиваться на директора дважды вдова, похоже, не насмелилась. Потому и зачахла в одиночестве. Вот такая любовь...

Арахланихина история — полбеды. Помнится, в палату, где мордовали Копченого, поместили вальяжного товарища по прозвищу Марксист. Был Марксист великим знатоком «Капитала», а заодно, страстным поклонником всякого рода собраний. Что ж, когда нет доброго заделья, и собрание сойдет за праздник. Который десяток лет село держится на собраниях. Оно ведь и не тяжко, и не валко, языка ничуть не жалко. Приспособился люд к мероприятиям. Пособираются... Посовещаются... И. хоть молока с зерном от того не прибавится, зато появится ощущение чего-то сотворенного. Ишь как просто! Ударили о зубы языком стронулась глыба. А дале сама пойдет. Ав-то-ма-ти-чес-ки. Сказано же: «Вначале было слово». Словом оно и осталось. Пустым Порожним. А на большее, один черт! ни у кого прав нетути… Надели обывателю ботало на шею. Ходи по собраниям, звук подавай. По звуку определится — туда ли идешь? Не заносит ли тебя влево-вправо, в сторону от выделенной поскотины? Не крадешься ли туда, где трава посочней, не про тебя которая? Затем и надобны собрания, советы, заседания, чтобы мужик всегда был в узде, да тьму специалистов по навешиванию ботал не оставил бы без дела и прикормки. Скотина при ботале себя не слышит.

Копченый Марксисту не раз говорил: «Насилие — не есть метод. Гляди-ка, не вышло бы большее худо». Тому же все нипочем: призывает больных революцию делать, санитаров бить. Будто на свете нет горшего зла, чем санитары. Начинать, так уж с лекарей.

В больницу вальяжный Марксист угодил единственно из-за влечения к насилию и природного отвращения к пацифизму. Взялся он травить в квартире тараканов. Достал за приличные деньги на основе конверсии у армейских подходящее средство и... вывел усачей. А заодно с полсотни кур, породистого кобеля, соседскую свинью со всем семейством и проезжего функционера либерально-демократической партии. Вдобавок, надо еще подумать, отчего Марксистовы жабры, что с правой стороны, вдруг заспешили на свидание к богу? А он: «Чего греха бояться, коли и так черти снятся?»

Светало...

Ростислав голову, поднял. Попутчица, не оправляя блузки, причесывалась. Дремотно улыбнулась встречь. Перегнулась через спинку сиденья, тронула обнаженной кожей колючей щеки...

«Нет, не случайно, боль тая,

Идет ко мне тропой печальной

На кладбище любовь моя.

Которую я звал случайно.»

«Даже американский президент имеет право не отвечать на вопросы корреспондентов, хотя спрашивать его могут о чем угодно».

Отец в раздражении хотел отшвырнуть очередной опус, но привычно сдержался. Что-то лисье скользнуло в его желтых глазах. Расчетливо медленно он гильотинировал очередную сигарету, раздавил ее коричневыми от никотина пальцами, вынул из пачки другую и закурил. «Цх-х-х. Получается: я питался младенцами? Надо ли так беспардонно врать. Хотя... » Он прищурил глаза. В его время врали не меньше, и, если придерживаться истины, он сам способствовал лжи. А что оставалось? Ложь, пропагандистское вранье, всесветное завирательство — были единственными материалами, которых доставало в избытке, за счет которых в города притекал хлеб, на которых закладывались новые и новые предприятия. Из неправды выплавлялся металл и ковалось оружие. С помощью лжи заправлялись баки машин и тракторов. Враньем выстилались железнодорожные и шоссейные пути... А разве ему это было надобно?! Сегодняшний автор обвиняет Отца в смерти миллионов людей. Кто виноват, что ложь материализуется в нечто конкретное только посредством загубленных жизней? Разве недостаточно того, что он, подобно Господу, сотворил подобное творение? Каково сырье, таков и продукт. Ну, а эти, — нынешние, — лучше его? Нет, они гораздо коварней. Вытащив его из чистилища, где он не осознавал себя, в чистилище осознаваемое! Вытащить, дабы, прячась за его спиной, делать страшное дело. А отвечать ему?

Вчера исчез Пархомцев. Поднявшаяся суета означала одно — Пархомцева ищут. Окажись поиски успешными, чудотворцу несдобровать. Горе побежденным!

В отношении Пархомцева Отец уже пытался кое-что предпринять. Выслушав его, Соратник повел себя более чем странно. Цх-х-х... В последнее время бывший чекист охладел к нему. Стучались моменты, когда Соратник откровенно досадовал на Отца. А вчера в его снулых глазах скользнуло едва ли не презрение. Воскресший становился помехой, и ощущал это. Планы очкастого любителя хромовых сапог решительно менялись. В новых замыслах его оставалось все меньше места для Отца и других.

Опытный тактик, не менее опытный психолог, — извлеченный из небытия Отец сохранил первоначальные способности и просчитывал ситуацию на несколько ходов вперед. Итак, он становится лишним? Отлично! Только не Соратнику обучать его мастерству интриг. Здесь он мог дать фору кой-кому посерьезней вечного чекиста. Он давно озаботился предпринять определенные шаги и теперь ждал результатов.

Володя явился по первому зову. Володин нос хранил последствия знакомства с шикарной попутчицей Ростислава, был припухшим и отливал сизым. Настроение явившегося желало лучшего, а сам он жаждал реванша, поэтому предложение Отца пришлось ему не по душе.

— Соратник недоволен вами. — Воскресший раздумчиво посмотрел в окно. — Он винит вас во всех неудачах.

Парень в кожаной куртке оскалился. Он давно ждал продолжения.

— Соратником сказано: «Придет время и мы избавимся от шантрапы. Уголовники пачкают движение». — Отец предпринял неуклюжую попытку несколько сгладить впечатление от уже сказанного. — Я возражал против... столь резкой критики в твой и Валериков адрес. Цх-х-х... Но кто я, и кто Соратник? И все-таки он неправ. Разбрасываться такими... сотрудниками, как вы,.. мхм... преступно.

Лицо кожаной куртки зачугунело.

— Мне кажется, господин (этим «господин» было сказано многое) Соратник поддался слабости, пока еще простительной, и теперь мечтает о единоличном руководстве. Надо помочь ему... осознать ошибку.

— Согласен, — кожаная куртка был краток.

Характер помощи, которую собирался оказать своему шефу Володя, понравился Отцу настолько, что, помешкав, он извлек из кармана и протянул парню наган. — Такая вещь пригодится в твоем деле. Мало ли что. Ходят слухи... на дороге шалят.

Наган пренебрежительно отвергли. Володя распахнул куртку; воскресший уважительно глянул на автомат и две гранаты, размещенные в специальных кармашках на внутренней стороне кожанки.

... Догадка Володи оправдалась скоро. Скорее, чем они ожидали. От поста, где Ростислава видели в последний раз, и до ближайшей засады тракт наматывал серпантин протяженностью в четыре километра. На этом, свободном от парней из Службы Профилактики, участке затаится для двоих не составляло труда. Куда сложнее — спрятать автомобиль. Насколько Володя был в курсе последних донесений (портативная рация хрипела не переставая) автомобиль шикарной дамы и по сю минуту находился в розыске.

Узкий съезд на проселок маскировался кустарником. Они было проскочили его. Пришлось дать задний ход, чтобы «уазик» вписался в просвет между полосами ивняка.

Миновав кустарник, Володя затормозил.

— Дальше придется пешедралом. Эта дорога далеко не идет. Там. — он неопределенно махнул рукой, — когда-то стояла летняя дойка. Молоковозники колею накатали...

Он поставил автомат на стрельбу очередями; пошел вперед, держась кустов.

«Службисты» подобрались к поляне, на которой стоял автомобиль дамы-оленя, минутой раньше Отца и его спутника. Поляна в самой широкой части своей, не достигала двадцати метров. Слева от поляны виднелся скотопрогон. Он давно зарос травой и угадывался частыми рядами кочек; набитых за десятки сезонов копытами коровьих гуртов. Один край поляны сползал к ручью. Берег ручья хранил следы обваловки — здесь некогда был водопой. Сама площадка, где стояла дойка, напоминала о себе парами обуглившихся столбов да окислившимся металлом, проглядывающим из полутораметровых зарослей крапивы.