Себя шеф полиции жандармом не считал, так как мордобитием занимался редко, лишь для поощрения малосговорчивых к доверительной беседе.

К концу «разговора» бродяга-участковый был прощен. Пуча воспаленные хроническим похмельем глаза, он радовался обретенному покровителю. Найти приют и регулярный заработок, после многих месяцев скитаний, означало благо, оттого Ж апис с полным вниманием выслушал инструкцию грозного шефа...

Пугающим казалось то, что тракт пустовал. За двадцать минут ожидания ни в ту, ни в другую сторону не прошло ни одной машины. Не показались даже мотоциклисты. А ведь туристический сезон находился в разгаре. Получалось, что полиция полностью остановила движение.

Надежды разживиться бензином скоро улетучились как дым. От чековой карточки, имеющейся у дамы-оленя, выходило не больше прока, чем от дырявых карманов Пархомцева. Единственным утешением для злополучных вояжеров явилась крепнувшая уверенность в отсутствии засад. Кордоны Службы на какое-то время ликвидированы, и можно было пусть с оглядкой, выйти на тракт.

— Ближайшая заправка?..

— Километрах в двух. Там же — кафе, но перекусить удастся. В нем обычно обедают водители-дальнерейсовики и их... спутницы. — Она тонко улыбнулась.

Дама-олень бодрилась на пределе возможностей. Присмотревшись, можно было заметить, насколько она утомлена и подавлена.

— В кафе при заправочной бывает людно, публика у столиков пестрая. Там никто не приглядывается к состоянию чужих костюмов.

— Отлично. Полезно быть завсегдатаем придорожного трактира.

— Кретин!

Ростислав состроил глупую гримасу.

— Господи! Зачем я подсадила этого психа? Он имеет наглость оскорблять меня... Дай бог добраться до места, я раздеру твою постную физиономию в кровь...

Попутчица ругалась минут пять. Ростислав слушал внимательно, наклонив голову вбок. Теперь за нее можно не тревожиться полученного заряда бодрости ей должно хватить на пару часов.

Заведение, которое называлось кафе, с большой натяжкой можно было назвать забегаловкой. Валерик, не к добру будь помянут, говорил про такие закусочные — «чипок». «Чипок» — где безнаказанно поедается то, что в ином месте послужило бы причиной скоропостижной смерти. «Чипок» — где буфетчицы швыряет порцию студня или сухарей, запеченных в форме котлеты прямо вам в голову, будучи уверенной, что каждый уложенный ею клиент — завзятый проходимец, потенциальный взломщик кассовых аппаратов. «Чипок» — то самое чистилище где первый попавшийся стервец готов помочиться в ваш карман лишь на том основании, что кто-то другой помочился ему. В «чипке» под маркой «Кагора» наливают в стаканы «Бычью кровь» к тому же разбавляют чаем. В дальнем углу «чипка» вам задешево предложат свежеукраденную вещь; иногда украденную у вас же. Этой вещью может быть: подфарник от «роллс-ройса», коллекция ложек из здешнего буфета, наконец — несвежие дамские панталоны.

Так вот: Дама-олень привела Ростислава именно в «чипок», Э-э-э, нет. Это он привел ее, придерживая под руку. А она непонятным образом исхитрялась вышагивать на своих игольчатых каблуках.

Народ в закусочной выглядел лоскутным образом. Здесь были: водители большегрузных трейлеров, в синих комбинезонах с яркой фирменной эмблемой на левой стороне груди и левом рукаве; озабоченные дальней дорогой девицы; пара бродяг, оснащенных чуть лучше Ростислава, и разнокалиберная группа начинающих альпинистов, которые начинали с покупки горы снаряжения и билета на ближайший самолет, а кончали свое «восхождение» за стойкой буфета, подкрепляясь горячительными, прежде чем вернуться «в опостылевший город».

Альпинисты рвались к глетчерам и заоблачным вершинам. Тяжелое снаряжение и выпитое удерживало их в «чипке». Битые-перебитые водители сплевывали при виде зеленых «романтиков», сосущих слюнявыми губами смесь, предложенную им в качестве «Альпийской Мэри».

На сей раз «чипковая» клиентура казалась особенно раздраженной. Поводом чему служил рослый полицейский, плоское калмыковатое лицо которого выглядывало из окна патрульной машины, перекрывающей кузовом выезд со стоянки. Время от времени полицейский коротко рычал в пространство перед собой. Очевидно, сообразил Ростислав, патрульный безотлучно находился на связи. На какую-то секунду возникла мысль обратиться за содействием к «калмыку». Но, вздохнув, Пархомцев от нее отказался. Слишком долго пришлось бы объяснять собственную «беспартошносгь» и косвенное соучастие в ряде тяжелых преступлений. Он вспомнил давний «арест», переодетых «милиционеров» и, вздохнув еще раз, нырнул в распахнутую. из-за летней жары дверь.

Пил-Киртона чудотворец заметил сразу. Даже не поверил себе — за каким чертом Жапис окажется здесь? Но ошибиться Ростислав не мог: слишком характерной была ненавистная Жаписова харя, слишком хорошо запали в памяти удары в живот, нанесенные участковым уполномоченным в день ареста.

Четкие наставления шефа Пил-Киртон вызубрил в той части, которая не касалась его многолетней жажды. Полуслепые от дурного вина глаза филера поймали знакомое лицо. Наводящие на размышление черты мелькнули, и потерялись.

«Ерунда какая-то», — подумал Жапис, допивая стакан. Означенная привычка губила его карьеру. Как он ни старался, как ни лез из кожи, однако выше филера подняться не мог. А ведь обидно в его-то годы прозябать рядовым стукачом. Глаза Пил-Киртона расстроенно увлажнились.

Сигнал встревоженного попутчика дама-олень поймала на ходу. Расплатилась. Скривила рот, оценив полученную снедь. Отодвинула. Рагу пахло не бараниной, а испорченным свиным жиром. Купленные два стакана сельтерской не могли заменить обеда. Проталкиваясь на выход, она сглотнула слюну. Веселый шоферюга, лапнул ее за бедро, посчитав за одну из дорожных «простушек». Яростный взгляд остудил ухажера.

Разыгравшийся, водитель притупил все-таки внимание Ростиславовой попутчицы, В ярости она пренебрегла прицепившимся в закусочной «хвостом». Испитую, ярко размалеванную старуху пропустил и Жапис. А ему бы не следовало этого делать. Кто-кто, а он-то знал крадущуюся следом за интересной женщиной старуху, и знал довольно хорошо.

«Природа везде совершенна, доколе

С бедою в нее человек не вступил".

«Нет ничего досаднее, чем человек, задающий вопросы».

— Сосед, землетрясение проспал.

Павлик дурашливо помотал головой.

— Так наблюдал, или нет?

Кажется соседка привязалась всерьез.

— Да что-то, было... вроде.

— Вот-те раз! Ничего себе — что-то. У меня, хрусталь из серванта попадал.

Полная, завлекательная соседка хихикнула:

— И спишь же ты... без жены. А тут... Поспать бы, да не с кем.

— Кликнула бы меня.

— С каких пор я звать должна, у меня звание женское. Сам-то — недоумок разве?

Его охватила томление:

— Ну-у-у. Ну и зайду.

— Сейчас прямо? Или попозже?

— Ближе к ночи. Дверь не запирай.

Теперь она хихикнула смущенно:

— Договоришься... Твоя приедет, да узнает... Тогда как?

Беспечный взмах рукой:

— С чего ей узнать?

По-прежнему посмеиваясь, соседка ушла в дом. Что было кстати: ему требовалось перевести дух. Чертова клавиша! Не хватало еще, чтобы вчерашними колебаниями почвы заинтересовались специалисты. Если колебания вышли достаточно мощными и попали на самописцы, определить эпицентр колебаний для ученых раз плюнуть. Тогда он попадет как кур в ощип. Лучше бы ему заявить о находке. А вдруг обойдется? Оглашать секрет теперь — довольно поздно. Валерик прилип, будто клещ. Получалось, что Павел — уже не хозяин кладу. Правда, и тут он вроде бы выкрутился удачно. Версия про обнаруженный на остановке портфель с камнями, кажется сработала. Для пущей убедительности он пожертвовал еще двумя топазами — «остатками» того, что «хранилось» в портфеле. И все же. Что придет в голову Валерика завтра? Вдруг он усомнится в искренности земляка. Что тогда? И тогда бывший приятель вряд ли заявит в полицию. Он мало похож на простака. Ему не с руки иметь дело с законом. С точки зрения которого полученные шантажистом самоцветы являются собственностью государства.