Он и сам с удовольствием принимал участие в общей работе, нередко становился рядом с каменотёсами и точно выверенными ударами молота по зубилу убирал всё лишнее, придавая камню ту форму, которую требовала кладка. А потом, используя простейший подъёмный механизм, с помощью канаков или трудившихся тут же русских и алеутов обработанный каменный блок под энергичные крики, словно вливавшие в мускулы строителей добавочную силу, водружался на определённое ему место на стене. И этот процесс коллективной и уже хорошо налаженной работы наполнял радостью сердце Тараканова. Он сознавал, что величественное каменное творение надолго переживёт всех его создателей и останется здесь на века.

Встречаясь в свободное время с Ланой, Тимофей всё чаще посещал канакскую деревню. Лана познакомила его со своей семьёй. Кроме отца и матери, у неё были два брата, тринадцати и двадцати лет. Старший брат по приказу короля Каумуалии был направлен с другими молодыми мужчинами в горы на заготовку сандалового дерева. Младший, по имени Кане, с некоторых пор, после того как Тараканов подарил ему один из своих охотничьих ножей, считал этого бородатого русского, мужчину его сестры, своим лучшим другом и покровителем.

Родители Ланы относились к Тараканову с глубоким почтением. В глазах канаков крепкий рыжебородый человек, командовавший строительством крепости, был русским вождём, алии. И потому всем уже известную в деревне любовную связь русского алии с Ланой её родители воспринимали как большую честь для себя.

Чтобы всё было по-людски, как положено, Тараканов собирался в скором времени торжественно сделать Лане и её родителям предложение о женитьбе и преподнести Ланиной родне свадебный выкуп — «уку мале», как это называлось у канаков.

Для разговора на эту тему он как-то навестил доктора Шеффера. Тот был занят в саду фактории посадкой винограда винных сортов. Тараканов подошёл к нему и, против обыкновения, нерешительно сказал, что надо бы поговорить по серьёзному делу.

— Так говорите, Тимофей Осипович, говорите, вы мне не помешаете, — не отрываясь от работы, отозвался доктор Шеффер. — Какие-то сложности на строительстве форта?

   — Не о том я, — замялся Тараканов и вдруг бухнул: — Просто я жениться надумал.

Доктор Шеффер выпрямился, лицо его изобразило подобие улыбки.

   — А я уж кое-что слышал. Мне Фёдор Лещинский докладывал, что, мол, погуливает Тимофей Тараканов, в деревне молодуху себе завёл, работой манкирует.

   — Мели, Емеля, твоя неделя, — презрительно сплюнул Тараканов. — А у самого Федьки и других дел будто нет, как за всеми доглядывать.

   — Вы на меня не обижайтесь, — весело сказал доктор. — Я доволен вами, и всякие такие разговоры на меня не влияют. Это даже хорошо, что вы официально решили породниться с сандвичанкой. Ваш брак, дорогой Тимофей Осипович, — в голосе Шеффера зазвучали торжественные ноты, — будет знаменовать вечную и нерушимую дружбу между русскими и канаками.

   — Мне надо бы кое-что подарить её родне, — перевёл на земные надобности Тимофей.

   — Выбирайте на нашем складе что хотите, — размахнулся по-царски доктор, — любые материи, инструменты, что может понравиться канакам. Я и сам одарю вас и вашу избранницу от имени компании. Поговорю с королём, чтобы и он не поскупился на подарки чете, символизирующей крепкий союз между русскими и сандвичанами. Подумай, Тимофей Осипович, о свадебном наряде невесты. Она должна выглядеть прилично.

   — Уже думал, — тяжко вздохнул Тараканов. — Платьев-то женских на складе у нас нет. Придётся самому блузу ей сшить.

   — Вам и дом свой нужен, — продолжал входить в его нужды Шеффер. — Не в канакской же деревне жить будете.

   — Насчёт дома тоже думал Сам построю. Мужики наши помочь обещали.

   — А какой же дом хотите строить и где?

   — Да как у канаков. Для местного климата лучше не придумаешь. Только по нашему обычаю хочу...

Предбанничек, что ли, устроить. А то как-то непривычно с улицы — прямо в горницу. А поставим его, ежели вы, Егор Николаевич, не против, аккурат посерёдке между факторией и деревней канаков, чтоб и мне и ей сподручно было к своим ходить.

   — Это место с королём Каумуалии обсудить надо, чтоб к нам претензий с его стороны не было, — заговорил в Шеффере законник. — Но вы об этом не беспокойтесь. С королём я всё улажу.

Вполне удовлетворённый разговором, Тараканов с чувством сказал:

   — Спасибо, Егор Николаевич, за понимание и содействие.

   — О чём речь, дело важное, — протянув промышленнику руку, по-простецки сказал доктор Шеффер.

Вечером Тараканов навестил Лану и, приласкав, сразу стал заниматься малопонятными ей операциями. Достал из кармана узкую ленту с делениями, обернул сначала вокруг её плеч, потом вокруг талии, вокруг груди и бёдер, старательно помечая что-то на бумажке. Когда же она спросила, зачем это, он объяснил, что хочет сделать ей новый наряд.

Подарки Лана любила и стала с нетерпением ждать, что ещё такое выдумал для неё милый.

Меж тем по деревне Ваимеа уже полз слух: скоро будет большое веселье в честь того, что русский алии берёт в жёны Лану, а русские уже начали строить дом для молодых под сенью одинокой пальмы на берегу реки. Помогать им пришли и канаки. Они с энтузиазмом обтёсывали жерди, заготовляли листья для крыши дома, и, кажется, более всех радовался этому событию неугомонный братишка Ланы, суетившийся у всех под ногами и счастливый тем, что каждый, кому хотелось, использовал его на подхвате.

Сооружаемый всем миром дом был готов через два дня. Он получился с удивительной пристройкой: небольшое крыльцо с резной фигуркой конька наверху и похожие на веранду сени перед входом в жильё. В остальном же был подобен обычной канакской хижине — с продуваемыми ветерком стенами, с крышей из листьев и полом, покрытым плетёными циновками.

А ещё до того, как дом начали строить, Тараканов пришёл с Ланой к её родителям и, преподнеся им подарки — топор для отца, зеркало и отрезы сатина для матери и в придачу — нет большего сокровища в любой канакской деревне! — железный котёл и медный чайник для всей семьи, — попросил отдать Лану ему в жёны. В знак согласия отец Ланы, лет сорока рыбак с дочерна загорелым телом, потёрся носом о нос Тараканова и протянул ему крепкую руку. Он был счастлив, что их любовь и гордость Лана, так рано потерявшая первого мужа, снова нашла достойного её мужчину — русского алии по имени Тим.

В оставшиеся до свадьбы дни Тараканов, вооружившись ножницами, иголкой и нитками, колдовал над выделенным ему из компанейских припасов отрезом белого атласа. Изготовление женских блуз было для него делом новым, но он справился. Накануне торжественного дня заставил Лану примерить наряд, чуть сузил блузу в талии, немного расширил в плечах. Сверкающая на солнце материя спускалась на округлые бёдра Ланы затейливыми воланами, туго натягивалась на груди. Взглянув на себя в зеркало, Лана опешила от неожиданности и восторга и пылко обняла шею своего «кане лауае».

Угощение было устроено в саду на территории русской фактории. Для канаков скатерти были расстелены прямо на земле, для самых важных гостей поставили столы. Поскольку канакские обычаи запрещали женщинам принимать пищу вместе с мужчинами, немногие допущенные на торжество представительницы прекрасного пола лишь пригубляли напитки. Молодых заставили целоваться и по-русски и по-канакски — носом о нос. Дородные жёны короля Каумуалии с завистью взирали на экстравагантный, по их понятиям, наряд невесты Сверкающая белая материя была так хороша, так ярко выделялось на её фоне спускавшееся с шеи Ланы ожерелье из красных, сиреневых и жёлтых цветов, таким счастьем светились тёмные глаза избранницы русского алии, что королевские жёны, каждая сама по себе, твёрдо вознамерились потребовать у своего супруга, чтобы и он выпросил у русских для их нарядов такую же материю.

Хорош был и Тараканов в красной сатиновой рубахе, подпоясанной ремнём. Он подровнял бороду, аккуратно причесал ещё густые рыжие волосы, глубокой нежностью теплел его взгляд, когда он смотрел на сидевшую подле него Лану.