Якорное стояние было тем более обидным, что через гавань проходила бурливая морская жизнь. Из форта Росс прибыл с грузом американский бриг «Педлер». Через месяц встала на якорь английская шхуна, доставившая из Батавии ром, бенгальское полотно, рис, именуемый здесь сарачинским пшеном, и прочие товары, которые её владелец, купец Аббот, собирался частично продать Баранову, а частично обменять на меха. Шлюп компании «Константин» пришёл с грузом кирпича и пассажирами с острова Кадьяк, и на него почти сразу начали перегружать товары, привезённые «Суворовым», — железо, корабельные тросы, табак, порох, парусину.

Готовилась к отплытию в Калифорнию шхуна «Чириков». И только на борту «Суворова» было тягостное затишье.

Очередное объяснение с Барановым вновь ничего не дало.

   — Скоро, Михаил Петрович, сельдь пойдёт, — говорил Баранов, рассеянно глядя в окно на движение в гавани. — Соберутся дикие на её ловлю в великом множестве. А это их сборище всегда для нас опасно. Но пока «Суворов» со своими пушками здесь, они ни на какие враждебные действия не осмелятся.

Относительно прибытия к ходу сельди полчищ диких туземцев Баранов оказался прав, и зрелище это стоило того, чтобы на него посмотреть. Они приплывали в больших долблёных лодках, батах, и некоторые просили позволения подняться на корабль. Лазарев, предварительно дав команду матросам быть настороже, допускал их на борт, и на палубе начиналось удивительное представление. Босоногие колоши, как называли их русские промышленники из-за обычая этого племени надрезать нижнюю губу и вставлять в неё деревянную втулку — колюжку, с размалёванными чёрной и белой краской лицами, со спутанными волосами, из которых торчали длинные орлиные перья, с перекинутыми через плечи шерстяными одеялами, служившими им верхней одеждой, едва поднявшись на корабль, затевали причудливые пляски под бубен; при этом энергично размахивали руками, строили зверские рожи, совершали огромные прыжки и азартно вопили песни. Кто-то, обычно одетый лучше других, в накидке из горностаевых шкур, и имеющий на голове более перьев, чем его сородичи, равномерно отбивал такт жезлом, украшенным зубами калана. Они были забавны, но отнюдь не воинственны, и Лазарев с досадой думал, что Баранов, должно быть, посмеялся над ним, всерьёз уверяя, будто эти туземцы могут представлять угрозу для поселения.

В один из таких дней, когда сельдь пошла плотно сбитыми косяками и колоши, опуская в воду шесты с набитыми на них гвоздями, легко и быстро наполняли рыбой свои большие баты, Лазарев познакомился на берегу с высоким, лет сорока, американцем, которого звали Уилсон Прайс Хант. Он пришёл в Ново-Архангельск на бриге «Педлер», и ранее уже бывал в Русской Америке, ведя торговые дела с Барановым как представитель базирующейся в Нью-Йорке Американской меховой компании.

   — Вы говорите на английском почти как англичанин, — сделал Хант комплимент Лазареву. Тот смущённо улыбнулся:

   — Пять лет на службе в английском флоте не прошли для меня даром.

Хант в удивлении поднял брови:

   — Поздравляю! В вашем возрасте — и уже такой опыт!

Лазарев пригласил американца пообедать на борту своего корабля и во время обеда не смог скрыть досады на то, что «верховный правитель», как не без иронии стали величать между собой Баранова офицеры «Суворова», маринует их на берегу, не отпуская в плавание.

   — Он почему-то решил сделать нас своими телохранителями, — с невесёлой улыбкой сказал Семён Унковский.

   — Подождите, он ещё пошлёт вас на острова Прибылова. — Хант осклабился, словно вспомнил что-то крайне занятное. — По милости господина Баранова я успел побывать и там. Три года назад я доставил ему кое-какие товары, но плату должен был взять сам, мехами, на острове Святого Павла. Господин Баранов забыл предупредить меня, что в ноябре море там часто штормит, и, попав на остров, я никак не мог отплыть обратно и две недели жил в хижине, сооружённой из костей кита, наслаждаясь обществом семи русских промышленников, не знавших ни слова по-английски, и столь же говорливых алеутов. Если вам знаком, господа, запах морских котов, во множестве населяющих этот остров, вы поймёте всю меру моих мучений.

Хант как в воду глядел. Не успел Лазарев вернуться в Ново-Архангельск после осмотра места крушения «Невы» и весьма удачной утиной охоты, как Баранов наконец-то предложил ему идти в плавание именно на острова Прибылова, чтобы взять там груз котиковых шкур. Лазарев согласился без колебаний и приказал готовить корабль к отплытию.

Ново-Архангельск,

июнь 1815 года

Поход «Суворова» к островам Святого Павла и Святого Георгия, не в пример неудачливому Ханту, прошёл без сучка и задоринки. Погода благоприятствовала, а расторопные служащие компании на островах сделали всё возможное, чтобы не задерживать судно, и в считанные дни загрузили трюм кипами котиковых и песцовых шкур, почти сотней пудов моржового клыка, который в Русской Америке именовали моржовым зубом, а также некоторым количеством китового уса, находившего растущий спрос из-за моды на изготовляемые с его помощью дамские корсеты.

Плавание заняло полтора месяца, и когда Лазарев вернулся в гавань Ново-Архангельска, наступила уже середина июня. Три новых судна появилось на рейде, все американские — «Форестер», «Альбатрос» и «Изабелла».

Баранов остался доволен благополучно прошедшей экспедицией и, выслушав в своём замке короткий отчёт командира «Суворова», почти сразу сделал предложение, заставившее сердце Лазарева радостно вздрогнуть:

   — Что ж, Михаил Петрович, спасибо. От бездействия больше страдать не будешь. Лето пришло, самая горячая пора. Готовься, скоро вновь в поход отправишься. Хочу послать тебя вместе с «Открытием» Подушкина на Сандвичевы острова за сандаловым деревом. Дерево то продать надо будет в Маниле. Из Манилы путь будешь держать на берега Перу, в Кальяо, где надо мягкую рухлядь выгодно сторговать. А уж оттуда — прямой путь обратно, в Кронштадт. Вместе с Подушкиным на Сандвичевых ещё одно деликатное дело сделаете, но о том потом поговорим.

   — Когда отплывать велите? — стараясь сдержать охватившее его возбуждение, деловито спросил Лазарев.

   — О том будет моё распоряжение. Сначала надобно мне бриг «Мария» в Охотск с мехами отправить. На нём штурман Петров пойдёт. Отправим бриг — тогда уж и твоя очередь настанет.

Вернувшись на корабль, Лазарев поспешил поделиться с офицерами приятным известием. Кажется, изменчивая фортуна наконец-то повернулась к ним лицом. Перу, Манила, Сандвичевы острова — все эти названия зазвучали в сердцах моряков победной музыкой.

   — Там будет немножко потеплее, — мечтательно сказал Повало-Швейковский.

   — И можно даже рассчитывать на светские рауты, — весело поддержал его Семён Унковский.

   — И кто знает, друзья, — заключил Лазарев, — вдруг и на этом извилистом пути мы опять натолкнёмся на никем ещё не открытые острова.

Через пару дней, вечером, на корабль пожаловал уже знакомый американец Уилсон Хант. Он был встречен как дорогой и желанный гость. Лазарев распорядился подать в каюту лёгкое угощение и, удовлетворив преувеличенное любопытство Ханта по поводу того, как поживает на острове Святого Павла его давний друг Иван Черкашин, с которым так много было съедено чуть не из одной миски мяса птицы ары и сивучьих языков, Лазарев не преминул небрежно заметить, что, вероятно, скоро они покинут эти берега и пойдут сначала на Сандвичевы — за сандаловым деревом, потом — в Манилу, а оттуда, уже по пути в Россию, зайдут к берегам Перу.

Хант не смог скрыть своего удивления. Он расширил глаза, вскинул голову, его короткая рыжеватая бородка дёрнулась вверх. Однако он не торопился поздравить русских моряков с такой, без сомнения, радостной для них новостью.

   — Вот как? На Сандвичевы, за сандаловым деревом? Я вижу, Баранов решил расширить свои торговые операции. И как скоро?