— Найди Огородникова. Пусть соберёт людей, с оружием. Передай: поедем на «Педлер» арестовывать Ханта.

Дурные вести в небольшом поселении разносятся быстро, и, когда в байдары стала садиться «гвардия Баранова», как называли в Русской Америке возглавляемый Огородниковым охранный отряд крепости, уже было ясно, что надвинулись тучи и скоро грянет гром.

Диковинную картину представлял со стороны этот отряд: как на подбор дюжие, мрачного вида бородатые мужики от тридцати пяти до пятидесяти лет, среди которых были и отошедшие от промысловых дел за возрастом старовояжные, и бывшие матросы, и ссыльные посельщики, одетые кто во что горазд, — одни в потёртых камлейках, другие в толстых шерстяных свитерах, третьи — в плотных, подбитых мехом брезентовых куртках. Всех их объединяла преданность Баранову и готовность идти за него хоть в огонь, хоть в воду, за что и поощрял их правитель некоторыми благами и привилегиями. Им было не привыкать участвовать и в стычках с туземцами, и в усмирении бунтовщиков, которым не нравились заведённые Барановым порядки. Но вооружённая акция против американского корабля была им в новинку, и некоторые с неуверенностью в себе поглядывали на Баранова, словно безмолвно спрашивали: а всё ли правильно, нет ли какой ошибки? Как-никак дружба Баранова с капитанами-«бостонцами» всем известна, и не тронулся ли умом старый правитель, если решил объявить им войну?

Баранов сидел на корме шедшей впереди байдары насупившийся, явно не в духе. В той же лодке плыл и его переводчик, служивший в компании американский матрос Абрахам Джонс.

Баранов, когда пристали к «Педлеру», поднялся по трапу на борт. Войско Огородникова, осмелев, полезло на палубу с разных сторон, используя и трап, и канаты, словно брало судно на абордаж. Встревоженный капитан «Педлера» Самуэль Нортроп стоял на шканцах в окружении группы матросов, ожидая объяснений Баранова. Тот, никак не приветствуя капитана, сразу резко спросил:

   — Где Хант?

   — Он на борту «О'Кейна». А в чём дело, господин Баранов?

Баранов на мгновение замешкался. Он предпочёл бы выложить свои обвинения лично Ханту. Однако, если уж поднялись сюда, надо было довести дело до конца.

   — Ваш хозяин, Уилсон Хант, — жёстко заговорил Баранов, — допустил недружественные действия по отношению к вверенной мне российской колонии, поставляя оружие и порох диким туземцам. Он нарушил наш договор с господином Астором о запрете на подобную деятельность. Я вынужден отдать приказ обыскать корабль.

Абрахам Джонс, более поднаторевший в переводе бесед на коммерческие темы, говорил чуть сбиваясь, явно чувствуя двусмысленность своего положения.

Едва он закончил, как Баранов обернулся к стоявшему рядом Огородникову:

   — Выполняй, Матвей, приказ!

Огородников, легко отстранив попытавшегося встать на его пути матроса, пошёл в сопровождении угрожающе зашумевших соратников обыскивать корабль. Вскоре они вернулись, катя по палубе два бочонка пороха. Один из помощников Огородникова держал в руках пару конфискованных ружей.

Ткнув пальцем в бочонки и ружья, словно видя перед собой неопровержимое свидетельство вины Ханта и капитана «Педлера», Баранов жёстко сказал:

   — За нарушение законов, принятых на этой русской территории, я объявляю ваше судно арестованным. Приказываю вам спустить флаг, разоружить команду. Отказ выполнить этот приказ буду расценивать как объявление нам военных действий... Матвей, помоги матросам спустить флаг.

Капитан Нортроп стоял как парализованный, видимо, не совсем понимая, что всё это значит и может ли он выразить протест в отсутствие хозяина судна.

Флаг «Педлера» медленно пополз вниз.

   — Пошли на «О'Кейн», — решительно сказал Баранов.

Ободрённые лёгкой победой бородачи-«гвардейцы» дружно зашумели:

   — Покажем Ханту кузькину мать!

   — За борт его — и все дела!

Людям Баранова не чинили препятствий, пока они поднимались на палубу «О'Кейна», но там их встретила толпа матросов, стоявших с ружьями на изготовку вокруг капитана судна Роберта Макнейла и Уилсона Ханта.

Тут Баранов избрал другую тактику, предпочтя вначале поговорить со своими «гвардейцами».

   — Гляньте на них, — с недоброй усмешкой кивнул он на ощетинившийся ружьями экипаж. — Вот этот наш гость, мистер Хант, нагадил в приютившем его доме, вооружая колошей, а потом спрятался под защиту сородичей и воображает из себя невинную овечку. Так-то плюют они на наши законы, так-то благодарят нас за гостеприимство! — И приказал Джонсу: — Переведи!

Покрасневший от смущения Джонс попытался выразить ту же мысль более дипломатическим языком:

   — Господин Баранов очень недоволен, что мистер Хант нарушил местные законы, продавая оружие колошам. Господин Баранов считает, что мистеру Ханту не надо строить из себя овечку.

   — Да что за выдумки? — с вызовом крикнул Хант. — Что вам от меня надо?

Сделав шаг вперёд и едва сдерживая накипавшую ярость, Баранов гневно бросил ему в лицо:

   — Так ты хочешь, Хант, чтобы нас здесь всех уничтожили? Дикие осмелели, когда ты продал им своё оружие. Они уже нападения чинят на моих людей. Ты нарушил договор, который заключил с нами твой компаньон Астор. Ты подло предал моё доброе отношение к тебе. Дорога в Ново-Архангельск тебе отныне заказана... Матвей, — обратился он к Огородникову, — выполняй приказ об аресте мистера Ханта.

Но тут вышла осечка. Матросы «О’Кейна» вдруг обнажили тесаки и выставили вперёд ружья, а капитан Макнейл твёрдо заявил:

   — Мистер Хант мой гость, и никуда он отсюда не уйдёт!

   — Хорошо же, — начал остывать Баранов. — Тогда вы и будете отвечать за то, чтобы он не покидал борт вашего корабля. Я не могу теперь поручиться за безопасность мистера Ханта на берегу. И я запрещаю вам делать вояжи по проливам без моего на то дозволения.

Смерив Ханта холодным, неприязненным взглядом, Баранов пошёл к трапу.

Волнения прошедшего дня долго не давали Баранову уснуть. В памяти вставало то возмущённое, наивно-непосредственное лицо Лазарева, то циничное выражение физиономии многоопытного Ханта, когда, широко расставив ноги и скосив в усмешке рот, американец слушал обращённую к нему гневную тираду.

И всё же, по давней привычке, встал он рано. Комната уже золотилась проникавшим сквозь шторы светом восходящего солнца.

Баранов неторопливо оделся, натянул сапоги. Утром, ещё до завтрака, он любил пройтись по крепости, обмолвиться парой слов с часовыми.

Раздвинув шторы, посмотрел в окно. Такие деньки выдавались здесь редко. Солнце слепило глаза, отражаясь от ровного зеркала бухты. По её краям смотрели в глубину вод тёмные вершины окрестных гор. Изредка гортанно вскрикивали парящие над волнами чайки.

Но что это? Распустив паруса, из бухты медленно, неслышно выходил трёхмачтовый красавец. Неужто «Суворов»?

Баранов, не доверяя глазам, бросился к бюро, схватил зрительную трубу, навёл на судно. Да, это был «Суворов». Теперь были ясно видны суетящиеся на реях матросы, медленно вращающий штурвал рулевой. В стоявшем на палубе офицере он узнал Лазарева. Капитан не смотрел на покидаемую крепость. Взгляд его был устремлён вперёд, к выходу из гавани. Подчиняясь его командам, судно слегка лавировало, обходя лежащие на пути подводные камни.

На созерцание времени не оставалось. Да как он посмел тайком, самовольно покидать гавань?! Какое право имеет он принимать решения, когда уже отстранён от командования кораблём?!

Баранов выбежал из дома, истошно закричал: «Тревога!» Бросился в расположенное рядом с его домом помещение, где проживал Огородников. Влетев, с бешенством заорал:

   — Спите, олухи? Прохлопали корабль: «Суворов» уходит!

Спокойно попивавший чай Огородников, ещё ничего не понимая, вскочил из-за стола и вслед за правителем, тяжело топая, бросился из избы. Уставился, протирая глаза, на гавань.

   — Пушки приказывай зарядить! Собирай людей, в лодки, в погоню! — в исступлении кричал Баранов.