— А если нам всё же не удастся уберечь алеутов и кто-либо из них погибнет?

   — Раньше компания мирилась с такими потерями и не просила своих иностранных партнёров компенсировать их. Ваши матросы ведь тоже будут подвергаться риску. Но я намерен установить здесь новые, более справедливые порядки, в том числе страховку жизни людей, посылаемых в опасные экспедиции. Мы должны возмещать их семьям потерю кормильца по вине компании. И потому я предлагаю записать в контракте ваше обязательство выплатить Российско-Американской компании по двести испанских талеров за каждого убитого алеута.

Рокфель озадаченно взглянул на Гагемейстера и спросил:

   — А что, их часто убивают?

   — Иногда всё проходит благополучно. Но время от времени такое случается.

   — Хорошо, — согласился француз, — пусть будет по-вашему, капитан. Я полагаю, это справедливо. Итак, сорок байдарок, шестьдесят алеутов, я выплачиваю вам по двести испанских талеров за каждого убитого алеута — в случае их возможной гибели, и число добытых шкур мы делим пополам. На какой срок я могу получить охотников?

   — Надеюсь, полтора месяца после выхода корабля с Кадьяка вас устроит?

   — Думаю, что да.

   — Мы составим два идентичных текста, на русском и французском языках. Завтра контракт будет готов, и добро пожаловать ещё раз ко мне для его подписи.

   — Благодарю вас, капитан Гагемейстер.

   — Ещё по рюмочке вина?

   — Спасибо, не откажусь.

Когда они вышли на палубу, Гагемейстер увидел входящий в залив корабль «Открытие».

   — Наконец-то, — пробормотал он по-французски.

   — Кажется, это русский корабль, — сказал Рокфель. — Он принадлежит вашей компании?

   — Да, это наш корабль.

   — Откуда он возвращается?

   — С Сандвичевых островов, — сдержанно ответил Гагемейстер. Он не был настроен вдаваться в подробности относительно целей плавания на острова компанейского корабля.

Но француз не отставал:

   — Так вы ведёте торговлю и на Сандвичевых?

   — У нас были кое-какие дела с тамошними королями.

   — И как успехи?

   — По-разному, — суховато сказал Гагемейстер. — Когда лучше, когда хуже. Так я вас жду завтра, — давая понять, что встреча завершена, капитан Гагемейстер протянул руку лейтенанту Камилю Рокфелю.

Рокфель спустился по трапу в ожидавшую его шлюпку, а Гагемейстер, стоя на палубе, всё ещё смотрел на приближавшийся к берегу корабль. Что-то привёз ему лейтенант Подушкин?

Перед встречей с Гагемейстером лейтенант Подушкин испытывал такое чувство собственной обречённости, какое, должно быть, бывает у человека, готовящегося взойти на эшафот.

   — Ефим Алексеевич, — попросил он Клочкова, — вы, надеюсь, понимаете, сколь трудно мне будет объясняться с Леонтием Андреяновичем, и я очень прошу вас отправиться со мной вместе. Вы можете подтвердить, что я пытался выполнить данные мне инструкции, но обстоятельства оказались против нас.

   — Хорошо, Яков Аникеевич, — согласился Клочков. — Уж лучше будем объясняться вдвоём.

Как только корабль был поставлен на якорь, они сели в шлюпку и отправились на «Кутузов».

Даже в форме приветствия явившихся к нему офицеров капитан-лейтенант Гагемейстер подчеркнул, что он отличает своих старых коллег и сослуживцев от тех людей, с которыми не считает нужным переходить за грань обычных отношений начальника и подчинённого.

Пожимая руку Клочкову, он едва заметно улыбнулся и любезно сказал:

   — Сразу видно, что побывал в южных краях.

Взглядом, брошенным на лейтенанта Подушкина, Гагемейстер будто давал понять, что догадывается о провале его миссии.

Пригласив обоих присесть к столу, Гагемейстер попросил Подушкина доложить об итогах плавания. Он слушал молча, не перебивая, пристально глядя на командира «Открытия». Подушкин же, решив начать с хороших вестей — о том, что все оставленные на островах люди собраны и благополучно доставлены в Ново-Архангельск, был обречён заканчивать за упокой, поскольку, как ни крути, а и сам понимал, что успешными переговоры с Сандвичевыми королями считать не приходится.

   — Так, ежели я правильно вас понял, — ледяным голосом подвёл черту Гагемейстер, — вы явились назад с пустыми руками, без сандала, без денег, вообще без ничего. Вы сами-то хоть понимаете, что это полный провал?

   — Я всё же полагал, что основная моя задача — сбор брошенных на островах людей, и я её выполнил, — стараясь не давать волю эмоциям, ответил Подушкин.

   — Вы сделали самое простое дело, которое сделал бы на вашем месте каждый, — жёстко сказал Гагемейстер. — В тех же вопросах, где надо было проявить себя не только моряком, но и дипломатом, вы потерпели фиаско. Почему, кстати, вы явились с докладом без этого промышленника, который пошёл вместе с вами, — Тараканова? Я специально дал его в помощь, чтобы он как человек, посвящённый в некоторые местные детали, способствовал вашим переговорам. Я бы хотел задать несколько вопросов и ему.

И тут Подушкин понял, что окончательно идёт ко дну. Ничего не оставалось, как признать взятую на себя ответственность за то, что разрешил Тараканову пожить на Кауаи.

Внешне спокойным, деловитым тоном Подушкин объяснил:

   — К сожалению, заслушать Тимофея Тараканова никак не можно. На Кауаи, в селении Ваимеа, у него оказалась жена-сандвичанка и маленький ребёнок, сын. Он попросил у меня дозволения временно остаться на острове со своей семьёй. Сказал, что работал на компанию двадцать лет и заслужил отдых. Я не счёл возможным отказать ему.

   — И вам не пришло в голову, лейтенант, что такие решения несколько выходят за рамки ваших полномочий?

   — В данном случае я руководствовался простыми человеческими чувствами, — твёрдо, с сознанием внутренней правоты, ответил Подушкин. — Тараканов потерял первую жену здесь, на Ситхе, когда колоши перерезали гарнизон нашего Михайловского поселения. И не он виноват в том, что оказался разлучён и со второй женой, которую крепко любит.

Но защитные доводы Подушкина и его тон уверенного в своей правоте человека лишь усилили раздражение против него капитана Гагемейстера.

   — Вы лишили компанию одного из наиболее опытных промышленных и ещё пытаетесь оправдаться, — с нарастающим гневом говорил Гагемейстер. — А что же вы, Ефим Алексеевич, неужели не могли подсказать лейтенанту Подушкину, что он берёт на себя слишком много?

   — Подобные решения командир корабля вправе принимать самостоятельно, — пытаясь прикрыть коллегу от гнева начальника, ответил Клочков.

Гагемейстер встал с места и прошёлся по каюте. Оба офицера тоже поспешили подняться. Подушкин с каким-то внезапно нахлынувшим на него равнодушием ожидал приговора Гагемейстера.

   — Я долго не мог простить вам, лейтенант Подушкин, — сказал наконец Гагемейстер, — что вы разбили шлюп «Нева», на котором и мне после Юрия Фёдоровича Лисянского довелось идти вокруг света. Ещё до нашего знакомства я подозревал, что вы не очень умелый моряк. Теперь я вижу, что вы, помимо прочего, и дипломат никудышный. Мне кажется, вы слишком задержались на службе Российско-Американской компании. Я помогу вам в этом году отправиться обратно в Россию, тем более что срок вашего контракта истекает и я не намерен его продлевать. Я учту этот ваш крупный провал и постараюсь до конца года не посылать вас в ответственные плавания. Можете идти. А вы, Ефим Алексеевич, пожалуйста, останьтесь. С вами я бы хотел поговорить отдельно.

Сев в шлюпку, Подушкин приказал своим матросам идти к берегу. Для успокоения чувств ему надо было встретиться с Барановым. Не по долгу, а по зову сердца он хотел рассказать смещённому правителю о неудачном вояже на Сандвичевы и жестокой головомойке, какую устроил ему Гагемейстер. Баранов-то должен понять, что в ситуации с Таракановым он был прав. Держать свои переживания при себе Подушкин уже не имел сил.

Уже несколько месяцев Александр Андреевич Баранов передавал хозяйственные и финансовые дела компании бывшему комиссионеру корабля «Кутузов» Кириллу Тимофеевичу Хлебникову, назначенному правителем ново-архангельской конторы. Подсчитывали стоимость жилых зданий, мастерских, годных к плаванию судов компании, количество находящихся на складах мехов. Кропотливое это было дело — восстанавливать год за годом доходы и расходы компании, включая прибыли от совместного с иностранцами промысла морского зверя, закупки у бостонских купцов продовольствия, оружия и других товаров, в которых нуждались русские поселения на американских берегах.