— А у нас-то, Тима, такой слух по селению пошёл, будто дочка Баранова, Ирина, замуж собралась.
— Ирина, замуж? — с сомнением качнул головой Тараканов. — Не рано ль ей?
— Почему ж рано? Самая пора.
— И за кого ж?
— За флотского лейтенанта Яновского Семёна Ивановича, с корабля «Суворов». Видел его как-то. Красавец!
— И сама Ирина, помню, хороша!
— Когда, Тима, с Александром Андреевичем-то встретишься?
— До завтра, пожалуй, отложу. С дороги баньку бы принять не мешало. Что, топят ли баню сегодня, Кузьма?
— Кажись, Тима, топят. Ты в баньку-то, право дело, сходи. А пока париться будешь, мы и комнатку тебе освободим, чтоб отдыхал ты без помехи.
Откинувшись к стене, Тараканов, слегка прищурив глаза, смотрел на хлопотавшую по дому Фросью, втайне сравнивая её с покинутой на Сандвичевых Ланой. Нет, куда уж сравнивать заморённую домашней работой алеутку с пылкой каначкой? Эта невозмутима, как почти все кадьякские алеутки, в чёрных глазах — усталость и давняя покорность судьбе. А та вся — огонь, страсть, желание. Какой для него дом здесь без оставленной на юге суженой? Тоска!
Направляясь на встречу с главным правителем, Тараканов готовил себя к тому, что ему не избежать упрёков. Придётся отдуваться за все грехи доктора Шеффера.
Как же постарел Баранов за эти годы, с горечью в сердце отметил Тараканов, едва переступил порог кабинета: сжался, сморщился, не может сдержать подрагивания рук и потому сидит, вцепив пальцы в подлокотники кресла.
Баранов встретил его сердечно, но задавал вопросы тоном строгим и суровым. Лишь постепенно, слушая искренний рассказ давнего сподвижника, отмякал, понимающие кивал головой и наконец, когда Тараканов дошёл в своём рассказе до описания их возвращения на «Кадьяке» в Гонолулу и безуспешных переговоров с Джоном Янгом, от которого зависело разрешение высадиться на берег, Баранов выразил полное сочувствие попавшим в беду промышленникам. Особенно пристрастно он расспрашивал, как это вдруг «Ильмень» оказался на Сандвичевых островах и почему, получив в личном письме Баранова приказ возвращаться с охотниками на «Ильмене», Тараканов этого не сделал.
— Скажи мне начистоту, Тимофей, — обратился к нему Баранов после завершения доклада, и Тараканов поймал на себе прежний, острый и пытливый, взгляд главного правителя, — что ты думаешь теперь о докторе Шеффере? Неужто и он враг нам оказался и намеренно навредить хотел? Али по недомыслию все глупости натворил? Пожил ты вместе с ним достаточно и уж наверное распознал его лучше, чем я.
— Доктор Шеффер нам не враг, — убеждённо сказал Тараканов. — Был бы он враг тайный, выдал бы я его не колеблясь Джону Янгу, а скорее, и сами бы суд свой над ним учинили. Он болел душой за успехи компании и многого хотел добиться Большой он, должен сказать, краснобай, любитель поговорить завлекательно и потому не токмо нам, но и королю кауайскому и тамошним вождям изрядно голову замутил. И всё же, по правде говоря, далеко и прозорливо доктор вперёд смотрел, да не те, думаю, средства избрал. Похитрее надо было действовать, поосторожнее, не лезть напролом и не возбуждать так против себя бостонских торговцев. Они-то нам всю песню и испортили. Да и зачем доктору было менять названия долин и рек на Кауаи, называть их из свойственного ему самолюбования то долиной Шеффера, то долиной Георга? Одну реку там даже рекой Дон окрестил! Да кому ж, Александр Андреевич, это понравится? Вот канаки и стали против него возбуждаться, да ещё, мнится мне, бостонцы и наш Водсворт их подогрели. Так и грянул бунт. Мы же сами с канаками в дружбе и согласии старались жить и не обижать их понапрасну. Ежели хотите мнение моё о сандвичанах знать, то это люди доверчивые, честные и простые, большие любители повеселиться. Мы вражды к ним никогда не питали. Простите вы нас, Александр Андреевич, но воевать с канаками, когда они против нас выступили, у нас руки не поднялись, и решили мы уйти сами, без пролития крови.
— Понимаю тебя, — усмехнулся Баранов. — Ты, я слышал, и молодую жену на острове оставил?
— Был грех, — сознался Тараканов. — Устал я, Александр Андреевич, жить бобылём и крепко к сандвичанке той привязался.
— Что ж мы, Тимофей, делать-то теперь будем? — уже совсем добродушно спросил Баранов.
За эту отходчивость, как только разберётся в сути, за готовность спросить совета и любили его те, кто не один десяток лет знал Баранова и помогал ему укреплять на дальних берегах владычество Российско-Американской компании.
— Первым делом, считаю, — сказал Тараканов, — надо нам выручить оставленных на Сандвичевых людей. Для того я сюда и прибыл, чтоб помощь им организовать. Люди там бедствуют, внаём подались, чтоб с голодухи не помереть. У меня, Александр Андреевич, душа не будет спокойна, доколе не вернём мы наш отряд в Америку.
— Что ж, опоместиться там никак теперь не можно?
— Боюсь, Александр Андреевич, не можно. Слишком озлобились на нас бостонцы и сам король Камеамеа.
— Людей вернём, — после короткого раздумья заключил Баранов, — но тотчас отправить корабль вряд ли смогу. Новый год на носу. Надо дать людям справить его. Да и ещё одно событие приближается — дочка моя, Иринушка, под венец собралась.
— О том слышал уже, — улыбнулся Тараканов. — Сказывают люди, и жених достойный.
— Флотский лейтенант Яновский Семён Иванович, — не без гордости произнёс Баранов. — Он и мне полюбился. Как покончу с этим делом, так и корабль снаряжать будем. Пойдёшь обратно на Сандвичевы людей собирать?
— Пойду, — стараясь скрыть радость, ответил Тараканов.
— А пока отдыхай, — посоветовал Баранов, и Тараканов уловил в его глазах прежнюю теплоту.
Январь 1818 года
Нерасположение капитан-лейтенанта Гагемейстера к Баранову ещё более усилилось после венчания и свадьбы дочери главного правителя и лейтенанта Яновского.
Приглашённый на торжественную церемонию в числе почётных гостей, капитан с плохо скрытой скукой внимал обряду церковного бракосочетания, не чая, когда же всё это завершится и он сможет вдохнуть свежего воздуха. В небольшой церкви народу набилось столько, что и яблоку негде упасть — сплошь бородатые промышленники и узкоглазые алеуты. Толпа напирала, каждый хотел хоть одним глазком взглянуть на счастливых молодожёнов, до Гагемейстера доносились возбуждённые реплики, что сегодня у Баранова пир будет горой и якобы всех зовут. Кажется, эти люди воспринимали бракосочетание барановской дочери как событие чрезвычайное по своей важности, и Гагемейстер не мог понять, почему, с какой это стати немощный Баранов, известный своей строгостью к подчинённым, настолько популярен здесь, что даже его непримиримые враги, колоши, прослышавшие о торжестве в русской крепости, приплыли на своих остроносых батах, чтобы поздравить главу русских поселений и преподнести ему подарки. «Что это, особого рода страх, раболепие, стремление выслужиться, использовать момент для демонстрации личной преданности? Нашли себе царя-батюшку и благодетеля! И никто не знает, какой вред принёс Баранов компании и посланным им на Сандвичевы людям. Нет, — всё с большей решимостью, не достояв до окончания службы и пробираясь в толпе к выходу из церкви, думал капитан Гагемейстер, — хватит, правлению этого самодура пора положить конец».
С таким настроением он явился после полудня в дом Баранова, где в банкетном зале уже были заставлены разнообразной снедью столы. Баранов умудрился даже приобрести у туземцев мясо горных козлов, и, должно быть, немалая часть фруктов и овощей, прибывших недавно из Калифорнии на «Чирикове», тоже пошла на свадебное торжество.
Капитан Гагемейстер сидел недалеко от жениха и видел, что, несмотря на уже переполненный зал, гости всё продолжали подходить, толпились по стенам, некоторые сидели прямо на полу — какие-то увечные и убогие, с бельмами на глазах, приковылявшие на костылях. «Не дом начальника, а богадельня», — с отвращением думал Гагемейстер. Безместных обходили слуги с полными подносами; с них жадно хватали куски жаркого, запечённую в тесте рыбу, — кому что удавалось урвать. В зал вкатили две бочки вина, и возле них тотчас начался галдёж, свалка. Но все дружно стихали, когда за столом провозглашались здравицы в честь молодых и в честь Баранова. Оглушительно гремело «Горько!», и пару раз, повинуясь точно поданным сигналам, с крепостных бастионов прогремели орудийные залпы.
