– Вас что-то беспокоит, Мессир? – спросил Ворон.

Анатас подошел к краю крыши и устремил взгляд в пустоту снежной ночи.

– Я просто любуюсь этим муравейником. Хотя нет. Муравьи знают свое дело и идут к общей цели сообща, помогая друг другу. Люди же все делают наоборот. Они как снежинки, которые, падая и кружась на ветру, ложатся на землю, образовывая беспорядочные сугробы и не думая о том, что весной им придется растаять. Каждый из них тянет за собой песчинку, из-за которой муравейник может рухнуть. Одна песчинка решает, будет ли муравейник крепостью или станет братской могилой для всех муравьев.

– Но разве мы не делаем так, чтобы эта песчинка была нашей крепостью и могилой для всех остальных?

– Ты прав, Абигор, но даже пешки иногда становятся ферзями. И пока пешка не осознала своей потенциальной власти, ее следует поскорее убрать с шахматной доски. Сейчас мне нужна чистая душа, но не тринадцатый. Он мне понадобится в следующей партии.

– А давайте устроим турецкий гамбит. Я недавно смотрел кино: там было такое, что даже страшно рассказать, правда, плохие проиграли. Но я думаю, в нашем случае мы будем на высоте. Или мы хорошие? – подходя к краю крыши, произнес Грешник, достал из-за шиворота треуголку и, напялив ее себе на голову, встал в позу Наполеона.

– И кто победил в твоем фильме? – хмыкнув, поинтересовался Ворон.

– Долбанные людишки победили! Я их что, всех помнить должен, как породистое зверье? Негры, белые, арабы, славяне, чукчи! Тьфу! Мать их ети! Как их всех запомнишь?!

– Не серчай. Поверь мне, кровь у них у всех одного цвета. А в кино, дружище, победили русские.

– Вот гадство! Эти русские всегда побеждают! Почему так? Почему эта рвань, пьющая с утра до вечера и не знающая своей истории, побеждает?! – Грешник снял треуголку и швырнул ее на пол. – И почему я не вижу здесь медведей и матрешек? Мы точно сейчас в России?

– Точно, Авера, точно. Не расстраивайся, друг мой. Кажется, не так давно я обещал тебе праздник? – вспомнил Анатас. – Будет тебе праздник.

– Господин, я так и знал, что вы святой! Ой, не то сказал. Но я все равно люблю вас, как сын маму! – Грешник вытащил из-за пазухи пачку «Беломора» и швырнул ее на пол. – Это не то, – далее последовала бутылка водки, резиновая кукла и упаковка презервативов. – А что вы на меня так смотрите? Я за безопасный секс, тем более резина из латекса с пупырышками доставляет гораздо большее удовольствие, чем «Баунти» и посещение КВД, хотя это тоже райское наслаждение, черт меня побери. А ты, Ворон, как развлекался со своими пернатыми, так и продолжай развлекаться с ними, – он достал из закромов балалайку. – Ух ты, какой раритет! Помню, мама меня учила трем аккордам. Она у меня панком была. Сейчас что-нибудь сбацаю! – перед Грешником тут же появился микрофон. Он подключил балалайку к усилителю и вывел мощность на максимум. На крыше раздались аплодисменты, и невесть откуда взявшиеся прожекторы осветили импровизированную сцену. – Сейчас спою! Уан, ту. Уан, ту, фри, фо. Эх, на горе танк, под горой Танька, я твой командир, ты моя ля-ля-ля!!! – протяжно завыл Грешник.

– Я тебе эту балалайку сейчас куда-нибудь засуну! – не выдержав, рявкнул Маркус и резким движением перерубил мечом провода.

В этот же момент весь сценический антураж исчез, а горбун, словно кошка, отпрыгнул в сторону.

– Ой, извиняюсь, малость отвлекся. Шоу-бизнес бьет по мозгам. Я просто зазвездил, сами понимаете. Стоит только похлопать человеку, как он мнит себя совершенством во всем. Вот четыре билета на рок-концерт, который начнется через десять минут. Кто с панком по клубам?! – на голове Грешника образовался ирокез, а вместо фуфайки засверкала заклепками новая косуха.

– У меня есть дела поважнее, чем смотреть на твои выходки, – отказался Маркус.

– Отлично, тогда я возьму с собой даму сердца, – Грешник одним выдохом надул резиновую куклу. – Она хоть и не разговорчивая, но покладистая, во всем меня, одинокого, понимает и, между прочим, ценит, в отличие от вас, упырей!

Девушка из латекса обрела человеческий вид.

– Ну нет, милая, такой голой я тебя на концерт не пущу. Сама понимаешь, панки – народ неординарный, могут еще что-нибудь плохое про тебя подумать, – он щелкнул пальцами, и на кукле появилось шикарное вечернее платье. – Между прочим, мы опаздываем. Пойдемте скорее.

– Я присоединюсь позже, – всматриваясь в падающий снег, ответил Анатас.

– Милорд, разрешите мне удалиться. А то как бы он, – Абигор кивнул головой в сторону горбуна, – не натворил чего без присмотра.

– Ступай.

Посланник превратился в ворона и скрылся в темноте. Грешник с дамой сердца тоже исчез, рассыпавшись на множество снежинок. Анатас заговорил первым.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь об этом с того момента, как мы появились здесь: ты жаждешь возмездия. Однако ты знаешь правила: я не могу тебе этого разрешить. Зато я могу закрыть на это глаза. Но помни: если что-то пойдет не так, прикрывать тебя я не буду, так как наша цель важнее, намного важнее твоей мести. Я понимаю: ты ждал этого очень долго, я знаю, что он предал тебя, – я знаю все, и поэтому ты со мной.

– Я все возьму на себя! И это никак не отразится на вас, Милорд.

– А что ты можешь взять на себя? Если ты уничтожишь тринадцатого, это может пошатнуть наши позиции. Хотя я и сам не прочь, чтобы ты поквитался с ним.

– Я устрою несчастный случай.

– Несчастный случай? Знаю я твои несчастные случаи. Обычно после них начинаются глобальные войны. Надеюсь, это будет не так показательно, как 28 июня 1914 года?

– Вы же просили, чтобы он умер!

– Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда должно было произойти тихо, а не на виду у многотысячной толпы.

– Результат был достигнут, война началась.

– Она закончилась не так, как я планировал, и в этом была твоя вина. Твоя спешка и попытки походить на брата не привели ни к чему хорошему. Ты не такой, как он, и ты должен научиться принимать это. У тебя есть свои плюсы, Маркус. Их просто нужно уметь использовать.

– Я хотел, как лучше, Милорд. Я же не знал, что все обернется иначе.

– Сейчас тоже никто не знает, во что все это может вылиться. Впрочем, хотя твоя идея заранее провальная, тебе стоит попробовать, так как все равно тринадцатый должен будет сразиться с тобой. А Он, – Анатас показал пальцем вверх, – все равно не допустит, чтобы ты обрел бессмертие. Противостояние должно быть всегда на равных, ибо по-другому в нем не будет смысла. Нам нужно вывести его из игры. А потом я найду ему другое тело и новое применение.

– Я убью его, сир.

– Хорошо. Ты был хорошим воином, надеюсь, таким и останешься.

– Рад вам служить, Милорд, – произнес Маркус и исчез, а Анатас еще долго стоял в полном одиночестве, всматриваясь в темноту города.

Пьяная толпа панков гудела около входа в бывший кинотеатр «Спутник». Большая вывеска с названием выступавшей группы еще больше раззадоривала и без того подогретую алкоголем и неконтролируемую толпу. Милиция уже оцепила периметр клуба.

– Ну вот я и на месте! – оглянулся по сторонам Грешник.

– Ты думаешь, я оставлю тебя одного? – тут же положил руку ему на плечо Ворон.

– Папа попросил за мной присмотреть?

– Ты, главное, веди себя хорошо, если ты вообще понимаешь смысл этого слова.

– Слушаюсь! И хотя я не сильно образован и не знаю, что оно означает, я могу спросить об этом у одного из этих молодых и культурных людей. Юноша, а вы не знаете, что такое хорошо, а что такое плохо? – поинтересовался Грешник у еле стоящего на ногах парня.

Отхлебнув из бутылки пару глотков пива, тот с трудом сфокусировал свой взгляд на непонятном карлике.

– На, братан, хлебни пивка и не рушь мне мозг. Панки, хой! – заорал во все горло фанат.

– Панки, хой! – ответил ему Грешник, отхлебнув пива.

– И что это значит? – поинтересовался Ворон.

– А хрен его знает. Все орут и я ору.

Через несколько минут двери клуба открылись, и толпа с криками ринулась внутрь.