Но Камил не вернулся через полчаса. Ни через два часа. Долгие дни и ночи не появлялся он дома.

В первый вечер после приезда из Казимежа Ноэми готова была уйти и ушла бы. Почему же теперь она так болезненно приняла его новое бегство? Ведь в первый вечер она ясно понимала, что он снова уйдет, захочет ее наказать. Да, тогда знала, а сегодня — нет. Неужели она так плохо разбиралась в своих чувствах? Нет. В любви, как на войне, характер и развитие событий зависят, пожалуй, главным образом от обстановки, от того, являешься ли ты стороной активной или пассивной, ты наступаешь или на тебя наступают.

Хотя Камил обещал вернуться через полчаса и Ноэми хорошо знала его точность, она долго сохраняла спокойствие. Камил все не шел, и уже поздно вечером она решила, что случилось несчастье, не допуская мысли, что он мог ее бросить. Более того, она в тот же самый вечер объехала все пивнушки в Старом Мясте; неведомо почему она вообразила, будто там его разыщет. Ноэми была в таком нервном состоянии, что в некоторые пивные ее попросту не впускали. Тогда старый извозчик, который возил ее, слезал с козел и «честным словом» клялся, что «можно впустить, приличная барышня». Если он видел, что пьяницы в пивных ведут себя очень уж нахально, то входил вместе с нею, хоть и беспокоился, как бы у него не угнали «прулётку с клячей». Вначале поиски «жениха» не вызывали у него сочувствия, но потом он так ими увлекся, что сам подсказывал адреса погребков, в которых мог находиться «жених». Поздно ночью он отвез ее домой и долго отказывался от денег. А несколько дней спустя, когда Ноэми проходила по Слензской, он остановил ее и спросил, чем кончились поиски. Рассудив, что дело вперед не двинулось, он рассказал длинную историю с утешительным финалом: «И вот, барышня, тип этот сам вернулся, со слезами на глазах просил прощения, совесть в нем проснулась. Увидите, барышня, тут будет то же самое. Не принимайте, барышня, всего так близко к сердцу».

На следующий день Ноэми почему-то взбрело в голову, что Камил переехал к своим прежним хозяйкам на Хлодную. Она помчалась туда, узнала дом, вспомнила номер квартиры, но фамилию хозяек забыла. В воротах ее задержал дворник:

— Вы к кому?

Она знает к кому, но не помнит фамилии. На это дворник сказал кратко:

— Тогда нечего идти.

Помилуйте, дворник ее не пускает, да они, наверное, сговорились. Одному богу известно, что подумал дворник, но он и в самом деле загородил ей дорогу. «Барышня» напомнила ему ту особу, которая недавно возле костела Кароля Боромеуша облила новобрачного серной кислотой; глаза и волосы похожи, такая же настойчивая. Не впустит он ее, в квартире номер четыре живет молодая чета, только что поженились, приличный жилец. Ноэми почти в исступлении кричит, что ищет человека, который переехал сюда позавчера. «Почему меня не впускают?» У дворника уже не было сомнений: конечно, она пришла к молодому пану из четвертой квартиры. Небось она хорошо знает, что женился он не позавчера, а месяц назад. Врет. Нечего лезть. Если не говорит к кому идет, так и не надо. Ноэми приходит в ярость:

— В четвертой квартире живут две старые женщины, занимают три комнаты и кухню. Стены в кухне выложены кафелем, там есть полати, где женщины держат всякую рухлядь. И кот у них есть. Ну, что еще? Есть у них кот Мацей?

— Нет кота Мацея, — кричит дворник, — никакого кота нет.

— Значит, сдох! — еще громче кричит Ноэми. — Сдох! Сдох! Два года назад там жил пан Бернер, а два дня назад снова сюда переехал.

В воротах уже собралась толпа зевак. Какой-то юнец с тупым лицом и перебитым носом подмигивает дворнику. Ноэми видит это, видит и слышит смешки и ехидные замечания.

— Никто туда не переехал, — спокойно и решительно говорит дворник, — никакого пана Берлера там нет. Я, как дворник, как человек в таких делах уполномоченный, прошу без крика.

Ну, пожалуйста, без крика, что еще ей оставалось делать? Собственно говоря, дворник уже готов был уступить, но тут обозленная до крайности Ноэми воскликнула:

— Я спрашиваю, пропустите вы меня, — и вдруг ее осенило, — к Перским. Да, их фамилия Перские. Неужели и теперь вы меня не пропустите?

— Перские? — переспросил дворник. — Старая год назад умерла, а молодая переехала в Отвоцк. Вам надо прокатиться до Отвоцка.

Несколько дней спустя Ноэми вспомнила об одном из прежних друзей Камила, Зехемском. Неведомо каким путем она пришла к заключению, что Зехемскому известно, куда девался Камил. С немалым трудом она узнала, что Зехемский живет на Твардой. А на Твардой оказалось, что он там жил два года назад.

— Где он теперь живет?

Разговор ведется в дверях.

— А кто ж его знает? Такая птица за два года запросто могла двадцать раз сменить гнездышко. В адресный стол незачем ходить, молодчики вроде него не прописываются. В любой квартире жильца продержат без прописки месяц, а пройдет месяц — некого и прописывать. Может, в типографии Фельтеров на Маршалковской что-нибудь о нем знают.

В типографии Фельтеров маленький, старозаветный еврей не захотел даже взглянуть на Ноэми.

— Он не смотрит на женщин, — объяснил ей служащий.

— Ничего не поделаешь, — ответила Ноэми, — мне нужен Зехемский.

— Ах, вам нужен Зехемский… Да, он был нашим агентом. Чтоб вашим врагам так жилось, какой это был агент!

В конце концов Ноэми все-таки раздобыла адрес Зехемского. Мрачный дом, на лестнице даже днем горит газовый рожок, деревянные ступеньки залиты помоями; накопившаяся за годы грязь прочно въелась в эти ступеньки. Ноэми с трудом, ощупью нашла дверь. Отворила старушка:

— Кто нужен? Зехемский? Больше здесь не живет.

Старушка, маленькая, сухонькая, тихая, все-таки не закрывает дверь, ждет. Потом просит войта. В кухоньке темно и так скользко, славно вода непрерывно стекает на пол, тарелки неестественно блестят. На другой половине, отделенной от кухни перегородкой, стоят высокие железные кровати с медными шишками, накрытые плюшевыми покрывалами, шкафы, изъеденные жучком.

— Вы, может, сестра, может, родственница или, может, кто? — спрашивает старушка.

— Да вернее сказать — никто.

— Потому что он, видите ли, больше у меня не живет. Два года назад жил, может, меньше чем два, меня уже память подводит.

— А теперь?

— Теперь, видите ли, он нигде не живет. Он умер…

Все свободное от работы время Ноэми посвящала розыскам. Вначале она сердилась на себя: не надо его искать! Но потом себя убедила, будто ищет Камила не затем, чтобы вернуть. Просто ей нужно ему сказать: «Твой последний поступок показывает, что нам ничего другого не осталось, мы должны расстаться, но расстаться по-человечески!» Вот что она обязана ему сказать и поэтому его ищет. Но мало-помалу у нее пропала охота говорить с ним о разлуке. Ноэми мечтала только об одном: увидеть его.

До поздней ночи блуждала она по тем местам, куда ее гнала хоть тень надежды встретить Камила. Однажды она очнулась возле какой-то двери — на пороге стоял уродливый горбатый человек в ночной рубашке…

— Вы к кому? — резко спросил он, раздраженный тем, что его разбудили, едва он заснул. Ноэми смутилась. Она и сама не понимала, что ей здесь нужно. Надежда отхлынула, оставив только испуг. Она стояла, не зная, что ответить. Наконец выдавила из себя, что ищет подругу.

— Какую подругу? Как ее зовут? — сердился горбун. Ноэми убежала, спотыкаясь на темной лестнице.

Ей было стыдно перед людьми. Она убедила себя, будто все только и думают, что о ее делах. Как-то она зашла к своим старым знакомым; хозяин дома смотрел на нее с насмешкой в глазах, другие по крайней мере скрывали, а он — нет. Когда она спросила, не видел ли он ее мужа — она всех об этом спрашивала, — хозяин ответил:

— А как же, мы целый час гуляли, вид у него отличный, не заметно, чтобы у него были хоть малейшие огорчения или заботы.

— Где это было? На какой улице?

Хозяин дома не помнил. Когда он вышел из комнаты, хозяйка принялась ее утешать.