Выступили киевляне, пошли вперед сомкнутыми рядами.

Ярослав понял, что наступил решающий час битвы. Он выдвинул вперед дружинников, которые еще не были в деле. Приказал новгородцам повязать платки, чтобы не путать своих с чужими.

— Постоим за правду, братья! — крикнул он, но не нужен был новгородцам этот призыв — они уже сделали выбор: либо победить, либо умереть.

В напряженном молчании ждали они киевлян, и вот сошлись дружины, и началась кровавая бойня.

Страшно, когда русичи бьются с иноземцами.

Но еще страшнее, когда русские бьются с русскими.

Кровь уже сливалась в ручьи, но не отступали ни киевляне, ни новгородцы.

Не заметили воины, что небо заволокло тучами. Не слышали, как урчал, накапливая силы, отдаленный гром. И только когда ахнуло, а небеса разверзлись, проливаясь дождем, подняли они головы к небу, да и то только на мгновение: некогда было.

— Господи, внял Ты моему гласу! — вырвалось у Ярослава.

Он понял, что теперь не страшна конница Ярыка — не сможет она быстро ринуться в бой по мокрой, быстро раскисающей земле.

Святополк тоже понял, что упущен момент атаки, и все же призвал Ярыка наступать.

Но Ярык не слушал временного союзника, да и не смог бы он остановить войско — его бинбаши уже отдали приказ переправляться на левый берег Альты.

Ярослав приказал отрокам бить в бубны и трубить в рога, чтобы поняли воины — враг бежит.

И дружина услышала победные крики, а киевляне дрогнули, поняв, что бросает их князь с союзниками.

Первыми обратились в бегство самые слабые, потом побежали и остальные. Они падали с проклятьями и криками, погибая.

— Бросил нас Святополк окаянный! — крикнул воин-киевлянин, опуская меч, — Окаянный, окаянный!

Воин упал на колени и зарыдал от обиды и бессильной ярости.

Около него остановился Пенек.

— Чего орешь, как баба? — спросил он. — А то ты раньше не знал, что окаянный он и есть?

Киевлянин поднял голову, продолжая рыдать.

— Руби, чего ждешь?

— Нужна мне больно твоя дурья башка. Гляди — дождь заканчивается. Слава Тебе, Господи, прекратил Ты баню кровавую!

Пенек перекрестился и засунул топор за пояс.

Горная каменистая тропа поднималась все выше и выше. Проводник слез с коня и повел его за собой. Святополку пришлось сделать то же самое, хотя сил идти уже не было.

Тропа становилась уже, жалась к скале и слева обрывалась в пропасть.

«Он предатель, — подумал Святополк о проводнике. — Хочет меня погубить. Иначе зачем повел таким путем?»

Они поднялись на вершину перевала, и взгляду открылась долина, по которой текла река.

Святополк сел, привалившись спиной к валуну, и тяжело дышал, облизывая сухие губы. Лицо его было потным и красным, щеки обвисли.

— Отдохнем! — сказал Путша, видя, что князь не может идти дальше.

Лешько и двое дружинников уселись на валуны, лишь проводник в мохнатой шапке и овчине остался стоять в стороне. Это был пастух, который вчера согласился провести их через горы. Его нашли в сельце, где останавливались на ночлег.

— Куда он нас привел? — спросил Святополк Путшу. — Его подослали, чтобы мы заплутали.

— Опомнись, князь, да он нас и знать не знает.

— Голова твоя стала седой, а ум в нее так и не залетел, — Святополк допил последние капли вина из кожаного сосуда. — Думаешь, не послал Ярослав за нами погоню? Думаешь, не прибежали теперь Тальц и Еловит к Болеславу? Везде за нами рыщут, и этого пастуха, может, до нас купили.

Путша знал, что спорить со Святополком бесполезно. Но за это время, что бежали сломя голову после сечи на Альте, терпению его пришел конец: Святополк измучил и угрозами, и подозрениями. С великой радостью ушел бы Путша от мучителя хоть сейчас, только вот куда? Петляют они, точно зайцы. Сначала хотели добираться до Болеслава, но Святополк испугался мести за прежнее свое коварство. Потом надумал идти за помощью к венгерскому королю Ладиславу, прозванному Плешивым, а потом вдруг объявил, что и на Ладислава нет надежи. Пробежали через Польшу, остановились теперь на границе Богемии, где правит король чехов Олдрих. Нет уже ни сил, ни веры в помощь, да и сколько еще идти вперед, с таким трудом добывая пищу!

Третьего дня ночью бежали Тальц и Еловит со своими отроками. Если бы они предупредили, то и он бы бежал, пусть Лешько остается со Святополком, он все выдержит.

— Знаю, о чем ты думаешь, — сказал Святополк, уставившись на Путшу. — Но только кому ты нужен, убийца Бориса? Не думай, что Тальц с Еловитом спасутся. Зачем они Болеславу? Все и тебя, и их с презрением оттолкнут. Только при мне твое спасение, так что брось думать о бегстве. Иди, поговори с пастухом, долго ли еще идти.

Из-за того, что Святополк разгадал его мысли, Путша еще больше ожесточился. И ему захотелось крепко досадить князю.

Пастух сказал, что надо идти вниз по берегу реки. В конце ущелья есть селение. Путша и сам знал, что так оно и должно быть — наверняка за ущельем вполне подходящее место для жилья.

— Врет, — вяло сказал Святополк.

Глаза его были мутными — ослабели и ум его, и тело. Сначала его несли на носилках, но после того, как сбежали Тальц и Еловит, пришлось идти пешком. У него появилась привычка разговаривать с самим собой, и он не замечал, что говорит вслух о том, что думает.

— Все равно дойду до Олдриха, никто меня не остановит. Слышишь, хромец? Бил я тебя и еще раз побью! Посулю богатую поживу Олдриху, разве он откажется? А? Как будто идет кто-то. Лешько, кто там? — и он показал в ту сторону, откуда долетел шум осыпавшихся камней.

Лешько встал, подошел к тропе и увидел горного козла. Козел спокойно посмотрел на человека и неторопливо ушел, скрывшись за выступом скалы.

Святополк с нетерпением ждал возвращения Лешько.

— Ну?

— Да никого, кроме козлов, здесь нет, — зло сказал Путша.

— Ты молчи, ты свое уже сказал, — Святополк встал и взял коня за повод. — Святослав, поди, тоже думал, что в горах одни козлы ходят.

«Вспомнил и Святослава, — подумал Путша. — Теперь всех убиенных вспомнит, никуда от них не денется!»

Святослав сидел в земле Древлянской, сидел крепко и смирно, не хотел вмешиваться в междоусобицу. Когда он узнал, что Борис и Глеб убиты, побежал к королю угорскому, но посланные Святополком настигли его в Карпатах и убили.

«И меня он зарежет, — Путша шел по тропе следом за Святополком, — и любого зарежет, кто ему перечить будет. Убегу нынче ночью, пока он дружину не набрал».

В Чернигове у Путши жил тесть, и мысль о том, что надо бежать именно туда, теперь стала казаться спасительной.

«Осмотрюсь, узнаю, как Ярослав себя поведет с киевскими старшими мужами. Коли замирится, то вернусь в Киев, вымолю прощение».

Святополка он решил наказать — выкрасть у него суму с гривнами. Тогда кто поможет ему? Кто поверит в чужой земле, что он князь?

«Может, Лешько подговорить? Сказать, что не пойдет Олдрих на Ярослава — у него своих забот хватает с немцами, французами, королем польским».

Мелкие камни сыпались из-под ног, летели вниз. Пастух вел хорошо знакомой ему тропой, но и по тропе спускаться было трудно, и каждый шел осторожно, боясь оступиться.

Ближе к середине спуска лошадь Святополка соскользнула с тропы. Святополк попытался ее удержать, но она тащила его за собой.

— Помогите! — крикнул Святополк, и уже решил отпустить повод, но он был накручен на руку, и вместе с лошадью Святополк покатился по склону горы, ударяясь о камни и кувыркаясь.

У подножья горы лошадь попыталась встать, но тут же упала. Святополк лежал неподвижно.

Когда спустились с горы, Путша подошел к Святополку и перевернул его на спину. Лицо Святополка было серо-сизым, с кровавыми подтеками.

— Жив? — спросил Путша и приподнял голову князя.

Святополк не откликнулся, и тогда Путша стал отстегивать от пояса князя суму.

— Собака! — прохрипел Святополк. — Лешько…