Вот и сейчас выехал к реке киевский брехун Линька, потешавший еще князя Владимира.

— Эй, голь новгородская! — крикнул он, приподнимаясь на стременах. — А где ваш хромец? Или у него теперь обе ноги кривые, и вы его на носилках таскаете?

Новгородец Пенек, тот, что взбесил Болеслава, казалось, только и ждал начала перепалки.

— Наш хромец, зато удалец. Голова ясная, а рука твердая. А ваш-то с перепоя проспался ли? Сколько вчера бочек в себя влил?

Новгородцы и варяги громко засмеялись — пагубная страсть Святополка к вину была всем известна. Если раньше он сдерживался, то теперь редкий день не напивался. Даже перед битвой у Любеча был пьян, и только по случайности Ярослав не взял его тогда в плен.

— Сегодня пьян — не велик изъян. Не пить — так на свете не жить, — отозвался Линька, ничуть не оробев. — У нас медовуха, а у вас вша на веревочке. Ты с чем сюда пришел — с топором? Вот мы вас, плотников, заставим нам дома строить!

Теперь радостно захохотали киевляне и печенеги — у Пенька за поясом был топор, и новгородцы были на Руси известны как лучшие плотники.

— Ужо поглядим, как завтра ты мой топор отобьешь, — разъярился пожилой новгородец, стоявший подле Пенька, но тот его остановил, зная, что в поединке на словах не ругань побеждает.

— Верно, брехун Линька. Кабы у тебя не дырка во рту, так жить бы тебе в хлеву. Мы плотники, а ты скребок: все объедки подбираешь — лишь бы жрать да дурака валять. Нашему уроду все в угоду!

Новгородцы воспрянули, засмеялись, а половцы схватились за луки — стрелой тут можно было достать соперника. Но киевляне стрелять не позволили — бой на словах нельзя портить выстрелами. Киевляне вытолкнули вперед мужичонку Вершка, который прежде скоморошествовал. Он задрал рубаху, почесал пузо и, показывая на Пенька, крикнул:

— На него бес лапти три года плел. И то угодить не мог. А я вот тебе угожу, свою куму покажу!

Он приспустил порты, встал на руки и прошелся, всем показывая разрисованный углем голый зад.

Покатились со смеху киевляне, половцы и новгородцы с варягами тоже смеялись. И как-то забылось, что надо им идти друг на друга, убивать, что завтра мало кто останется в живых…

— Молодец, Вершок, айда к нам! Вот тебе не жалко дом поставить! — крикнул Пенек. — Меня Пенек звать, а ты Вершок, вот и будем вместе: ерш в ухе, а лещ в пироге.

Вершок подтянул порты, улыбнулся растерянно…

Тут выехал нахвальник — богатырь, вызывающий на поединок.

Это был Атрак — печенег громадного роста.

— Ну, кто против меня выйдет?

Враз переменилось у всех настроение, с недовольством и даже со злобою поглядели воины на верзилу Атрака, сидевшего на могучем коне.

— Ты что же думаешь, что сильнее тебя нету? — Кожемяка выехал вперед, внимательно рассматривая Атрака, о котором многое слышал. — Во брюхо распустил! В нем, что ль, твоя сила?

— В нем! — подхватил Пенек. — Гляди, зашибет он тебя пупком!

Рассмеялись все, даже киевляне, а Атрак сморщился и плюнул.

— Копьем биться буду! Мечом буду! Зарежу, как свинью!

— Это еще поглядим, — ответил Кожемяка. — Выходи на заре в поле, а Бог нас рассудит! — он направил коня к лагерю, вслед за ним пошли новгородцы и варяги.

Славу богатыря Кожемяка стяжал еще в молодости. Вот также выехал печенег-нахвальник, и некого было выставить против него Владимиру. Тут подошел к нему старик-кожевенник и говорит: «Князь, есть у меня меньшой сын. Намедни бык разъярился, крушил все на дворе. Так мой сынок выскочил, поймал быка за бок, да как рванет — выдрал ему кусок мяса вместе с кожей». — «Зови своего сына!» — сказал Владимир. Вышел он против печенега и одолел его. С той поры стал он служить у Владимира…

Наступила ночь, но не спали ни Ярослав, ни Святополк. Оба понимали, что на заре будет решена участь каждого.

Рассвело в урочный час, и когда показалось в небе солнце, от края до края перегородила поле червлеными щитами дружина Ярослава. Он выехал вперед и крикнул:

— Братья! Настал наш час!

В каждой сотне был дружинник, который повторял слова князя, — так они передавались по всему войску, от края до края.

— Мы одолеем сегодня, потому что правда и Бог — с нами! Здесь убийцы Святополка зарезали Бориса, здесь мы и отомстим окаянному. Не дадим на поругание землю Русскую, ибо ее мы защищаем от грабителей!

Он помолчал, а потом крикнул:

— Кровь невинного брата моего вопиет к Всевышнему!

Он воздел руки к небу, и многие увидели слезы в его глазах.

Выехал вперед Кожемяка. Он был в шеломе (шлеме), в кольчуге, правая рука сжимала копье.

Из конных рядов печенегов, стоявших на противоположном конце долины, отделился Атрак. Тяжелый его конь, покрытый кожаной попоной, медленно пошел вперед. Богатыри сближались, кони их захрапели, почуяв опасность.

Копья гулко ударились о щиты, оба всадника вылетели из седел.

Кожемяка поднялся первым — не было в нем тучности и неповоротливости Атрака. И он был массивный, да только скорый и проворный, как медведь в минуту опасности.

Он прыгнул на печенега, схватил и поднял его над собой, как, бывало, ради забавы поднимал годовалых бычков.

Собрал все силы и ударил печенега о землю. И испустил дух Атрак.

Кожемяка поймал своего коня, сел в седло и выхватил меч.

Могучим единым криком огласилась долина — это кричала дружина Ярослава, приветствуя своего богатыря.

И Ярослав кричал, и вытянув меч вперед, дал коннице знак наступать.

Вытянул меч вперед и Святополк, а хан Ярык крикнул гортанно:

— Ур-рах!

Конники сшиблись в середине долины, и зазвенели, залязгали мечи, ударяясь о щиты, шеломы, и раздались первые предсмертные крики.

Ярослав знал, что не в коннице его сила, но надо было сбить первый порыв печенегов. Надо было дать волю и воодушевлению дружины, вызванной победой Кожемяки.

Знал Ярослав и то, что почти все конники полягут теперь, но дешево свою жизнь не отдадут — возьмут с собой лучших воинов Ярыка и Святополка.

Так оно и случилось.

Когда печенеги стали одолевать, Ярослав приказал трубить отход.

Святополк видел, что новгородцы и варяги отступают, но слишком был искушен, чтобы в этом увидеть свою победу.

Ярык хотел бросить вперед новые сотни, но Святополк остановил его:

— Погоди, хитрит Ярослав, не зря отступает.

— Э, князь, не учи меня биться! Пеших посечем, как траву, нельзя теперь ждать. Мы сильны, когда на конях сидим! — и отдал приказ наступать.

Печенеги помчались вперед, и когда несколько саженей оставалось до дружины Ярослава, засвистели стрелы, а передний ряд новгородцев разом отступил за частокол.

Кони с разбега ударились о колья, полетели в ямы- ловушки. Об упавших спотыкались задние конники, падали, калечась и погибая.

Живая лавина оказалась поверженной.

— Так и знал, что он какую-нибудь пакость приготовил, — сказал Святополк.

Ярык не мог поверить, что с лучшими его воинами покончено. Но по долине беспорядочно метались кони без всадников, бежали, возвращаясь к своим, оставшиеся в живых печенеги.

— Сам теперь бейся! — крикнул Ярык. — А мы уходим!

— Погоди, успеешь еще убежать, — Святополк нагнулся к Ярыку и заглянул ему в глаза. — Сейчас мои пойдут биться, увидишь, как они насмерть будут стоять. А когда посекут они, сколько могут, врагов, тогда ударишь еще раз, и наша возьмет. Потому как нас все равно больше. Да ты не бойся, Ярык, нет у Ярослава другой хитрости, — и он улыбнулся ядовитой своей улыбкой, отпустил повод коня Ярыка, выехал к своей дружине.

— Братья! — крикнул он. — Нет уже сил у новгородцев, перебиты и варяги! Ударим в последний раз, вернемся в Киев с победою! Не отдадим жен и дочерей своих на поругание Ярославу-хромцу и новгородцам-плотникам! Наш Киев, нам в нем жить и пировать! Им нашими слугами быть, а Киев был и останется хозяином!

Слова эти отозвались в сердцах киевлян, и крепче сжали они мечи и копья.

— Ударим, братья! — продолжал взывать Святополк. — С нами Бог!